Альберт Брахфогель - Рыцарь Леопольд фон Ведель
Катя собрала выигрыш.
— Ха, ха, восемьдесят золотых монет! Половина ваша, господин!
Ловко и скоро разделила она деньги и поставила снова четыре монеты. Другие последовали ее примеру.
— Теперь я бросаю! — заметил Оедо. — Не всегда тебе будет улыбаться счастье!
Игра началась снова. Леопольд, хотя не играл сам, следил с большим вниманием. Оедо бросил двадцать четыре, остальные меньше, больше всех, именно двадцать шесть, оказалось у Мюмингена.
— Бросайте теперь, господин! — обратилась Катя к Леопольду.
— Нет, нет! Я не умею, бросайте вы!
— Ну, хорошо! Тридцать! Я беру опять.
— Все святые, — воскликнул красный. — Уж не желает ли она остричь нас догола!
— Ведь ты, Катя, можешь платье обшить золотом!
— Не надо, господин! — возразила она. — С меня довольно и этого, полноте шутить-то! Мне турки скоро доставят платье. Ставлю сорок каролинов против четырех.
— Черт возьми, да она делается благородной! — удивился дон Ефра. — Господин Ведель, она приняла от вас не только деньги, но и ваше дворянство.
— Ну, и я для шутки поставлю четыре монеты, — засмеялся младший сын Иоанны.
Кругом зазвенели кости: четыре, десять, двенадцать и т. д. Больше тридцати двух никто не бросил. Дошла очередь до Леопольда.
— Возьмите мои кости, у вас нет своих, — сказала Катя.
Он бросил тридцать шесть.
— Он выиграл! — воскликнули все.
— Господин, вы выигрываете не только в опасности, но также и в игре! — воскликнул живо Флорин.
— Недостает еще одного, чтобы вы были счастливы в любви и славе, тогда никто не сравнится с вами!
Это замечание было неприятно Леопольду, оно напоминало ему о несчастной любви. Ведель, как человек богатый, не хотел отнимать денег у людей, по-видимому, живших только на одно жалование. Он сказал:
— Я играю не для выигрыша, лейтенант, но как вежливый гость дона Оедо. Вот весь мой выигрыш восемьдесят каролинов прежних и сто двадцать теперешних! Я покажу вам, как отвернется от меня счастье! Двести против четырех.
— Все святые, — сказал Оедо. — Это графская игра. Если бы не обидел этим вас, то я прекратил бы ее. Вам начинать, лейтенант.
Игра становилась интересной, азарт появился на лицах всех. Катя ушла за стул Флорина. Он бросил пятнадцать. Кругом раздался радостный смех. Некоторые бросили немного больше, а другие меньше. Двадцать пять было самое большое число.
— Генерал, — обратилась Катя к Мюмингену, — если вы бросите немного, счастье останется верным господину Веделю.
Генерал бросил — тридцать шесть.
— Самое большое число! — Оедо запрыгал.
— Вы можете теперь бросить только ровное число, и вам обоим придется переигрывать.
Сильно бросил Леопольд — двадцать.
— Проиграно, — засмеялся Мюминген. — Теперь мое.
Весь выигрыш Леопольда он загреб себе. Ведель не говорил, лицо его раскраснелось, и он залпом осушил стакан вина.
— Начнем опять ставить четыре против четырех, — сказал Оедо. — Игра слишком напряженна и дорога. Мы так скоро очистим карманы.
— Вы можете играть, господа, как хотите, — возразил Мюминген. — Ставьте по четыре, а я должен нашему гостю и новому товарищу тройную ставку, как говорят итальянцы. Не желаете ли поставить двести каролинов против моих двухсот?
— Ого, генерал! — Оедо подпрыгнул. — Как рыцарь я ставлю ту же сумму. Согласны, господин Ведель?
— Конечно! — воскликнул возбужденный Леопольд. — Я никогда не отступаю.
— Вот это накал! — закричал Флорин. — Стоит шестьсот восемьдесят каролинов! Кто возьмет этот жирный кусок?
Леопольд поспешно вынул мешок с деньгами и отсчитал двести золотых. Влияние выпитого вина, новая, доселе неизвестная ему прелесть игры, презрение к деньгам, гордое желание показать свое положение, — все это вместе заставило его броситься в игру, последствия которой трудно было предугадать.
На этот раз Леопольд проиграл Оедо, но не остановился на этом. Он поставил еще и снова проиграл, желание воротить проигрыш возросло у него до мучения! Достойный сожаления в эту минуту, он продолжал играть, пока через полчаса не лишился всех денег и обеих лошадей.
— У меня нет ничего больше! — Леопольд встал, покачиваясь, и схватил себя за голову, кругом все завертелось.
— Perdida! — засмеялся Оедо, не в состоянии больше удержаться, — померанский дурак обобран!
Взрыв смеха и восклицаний последовал за словами испанца. Леопольд выпрямился и побледнел, — эта насмешка сразу отрезвила его.
— Что вы осмеливаетесь говорить? Вы обобрали дурака из Померании? Вы, значит, ложью и мошенничеством отняли мое имущество. После этого вы не солдаты, а подлецы! Я сейчас вырву у тебя мои деньги, несчастный! — Он вытащил шпагу.
Последовал общий взрыв ярости. Кругом обнажили шпаги, и Ведель сделался бы непременно жертвой своего безрассудства, но его спасла женщина, пробравшаяся среди сражающихся и прикрывшая его своим телом. То была Десдихада, черная наездница.
— Что здесь случилось? — воскликнула она решительно. — Вы отобрали у него все в игре, я это вижу! Но вы, Оедо, расставили ему западню!
— Безумная, старая ведьма! — прошептал Мюминген. — Он сам согласился играть. Кто же его просил мешаться в наше дело?
— О да, вы постоянно так заманиваете. Оедо, я требую, чтобы вы возвратили господину все его деньги. Все деньги. Вам ведь известно, что я могу не только быть хорошей, но также и беспощадной. Деньги сюда, я говорю!
— Ни одного талера, пока я жив! — отвечал Оедо. — Слушай, он сам проиграл все свое имущество.
— Ну, хорошо! Мне жаль вас, господин, — обратилась Хада к Леопольду. — Идите отсюда. Благородный человек не должен оставаться среди мошенников и всякого сброда, от которого бежит даже слуга.
— Попридержи свой язык, проклятое сатанинское мясо! — загремел Мюминген и ударил палкой по столу.
— Как ты смеешь говорить это, несчастное творение, — прошипел Оедо. — Смеешь ли ты позорить мою благородную кровь за долголетнее доверие к тебе!
— Ха, ха, твоя благородная кровь, Ефраим! Не хочешь ли, я назову твое испанское родовое дерево?
Оедо взбесился.
— Однако довольно о пустяках. Успокойтесь, добрый господин Ведель. Что же это, Хада, ты так человечно относишься к нему? Ха, ха, мы ограбили высокомерного дурака, и он теперь не может быть рыцарем и даже пешим воином. Она справедлива, добрый померанец, вы попали в среду мошенников, деньги же ваши проиграли, хо, хо, профосу и палачу. — При этом он указал на красного. Сами же вы останетесь также у нас, мы обыкновенно так вербуем новых мошенников, мой милейший осел. Тебе же, старуха, очень благодарен за рекрута.
— Лучше бы я погиб! — воскликнул Леопольд от ужаса, прижимая руки к лицу.
Раздался дикий взрыв смеха.
— Стоит мне захотеть, и я сегодня же отомщу вам, Оедо, и даже вам, профос. Я знаю всю твою позорную жизнь, Ефраим. Ты скоро узнаешь, почему я прежде была привязана к тебе.
— Ну, молчи, старая ворона!
— Хорошо! — Она вынула из полы старого сюртука кожаный кошель и угрожающе бросила его на стол. — Вот твои сокровища, которые хранились у меня, а здесь, — она вынула мешок, — тысяча крон. Хочешь их взять за этого господина?
— За Леопольда? — захохотал дон. — Бери его тотчас же, ведьма. Осел не стоит тысячи крон, поэтому я прибавляю тебе и его слугу. Но лошадей я не отдам, он их проиграл!
— Я их и не требую. Не вешайте головы, молодой человек. Я приведу вас к людям, достойным вас. — Она взяла руку Веделя. — Тебе же, Ефраим, — она сделала угрожающий жест против Оедо, — говорю на прощание: конец как Манассии и его жены в Сарагоссе!
— Бог Авраама! Иисус Мария! — воскликнул апокрифический дон и стал отмахиваться руками от ужасного воспоминания, которое в виде призрака показалось перед его глазами.
Леопольд оставил этот вертеп в состоянии, среднем между отупением и удивлением. Таинственная женщина увлекла его.
Женщина, спасшая нашего героя в таком беспомощном положении, поспешно тащила его из этой части лагеря. Леопольд совершенно ничего не видел среди темноты и дыма лагерных костров, пораженный неожиданным событием, невольно шагал он за спутницей к тому месту, где стояли бывшие его лошади. Около них находился поляк, а недалеко от него на сене сидел печальный Николас Юмниц. Снова проснулся в Леопольде стыд за легкомысленный поступок при виде своего прекрасного коня.
— Бедное животное, — простонал он, — каким жалким образом мы расстаемся с тобой! — юноша потрепал лошадь и поцеловал ее в морду. — Безумный, я проиграл своего любимого коня!
— Раскаяние ваше пришло слишком поздно, молодой господин, — заметила ему старуха. — Позовите слугу и перейдем скорее через подъемный мост, пока его не сняли.
