Константин Боголюбов - Атаман Золотой
— Зря ты с ним связался, — упрекнул Чеканов, когда Павлушка отошел, — и про атамана надо было молчать.
— Не стерпел, Матвеич. Вот до чего накипело.
— Ну, я с тобой не прощаюсь, Василий. Ночью стукни, вместе пойдем к Никешеву.
У крыльца Максима встретил его старший сын Илюшка. Хотя ему было всего пятнадцать лет, он уже третий год работал рудовозом.
— Ну, что, большак, отробился? — спросил мастер.
— Отробился, тятя.
У Илюшки было широкоскулое лицо, все в крупных веснушках и большие светлые глаза. Отец и сын вместе зашли в избу.
Обоих работников ждал ужин. Агафья, жена Максима, проворная и работящая баба, несмотря на то, что ростила пятерых детей, управлялась с домом и с огородом.
Вымыв лицо и руки, Максим сел за стол.
— Ну, бесштанная команда! Рассаживайся по лавкам!
Двое мальчишек и девочка — все в одних рубахах — подошли к столу, младшая дочь качалась в зыбке. Отец долго и задумчиво глядел на свою детвору, не прикасаясь к еде.
— Кто-то из вас вырастет? — подумал он вслух. — Что-то с вами будет?
— Парни станут у горнов, а девки сядут за прялки, — ответила Агафья, — Известное дело.
— Да, видно, так оно и будет. Ешьте.
Агафья приметила, что муж сегодня не в себе. Таким она видела его только раз, когда накануне свадьбы уводил он ее в Подволошную тайком к дальней родне. Поев немного, он положил ложку.
— Пошто мало ел?
— Не хочу.
— Что хоть случилось-то?
Максим нахмурился.
— Ничего. Не приставай без дела.
Он вышел на крыльцо. Стояла тихая, теплая, душная ночь. Небо неярко светилось звездами. Месяц, какой-то необычно белый, серебрился над горой. Избы мастеровых, слабо освещенные им, выступали из Мрака. В некоторых окнах сквозь ставни виднелась полоска света. В настороженной тишине лишь изредка раздавался стук колотушки, и Максим подумал: «Сторожа надо первым делом убрать». По приказу барина никто в ночной час не смел выходить на улицу.
Мастер вернулся в избу, когда домашние уже спали. Поглядел он на своих детей, лежавших вповалку на полу, и ему сделалось тоскливо, какое-то смутное предчувствие пало на сердце. Вместе с Нарбутовских, Протопоповым, Балдиными он готовил Шайтанку к бунту.
«Что-то с вами, чада, станется, если наше дело не удастся, да если и удастся, так и то всякое может случиться. Начнут разыскивать зачинщиков. Эх, что будет, то и будь. Так и так пропадать».
В окно легонько постучали. Максим достал из-под скамьи топор.
Жена проснулась.
— Куда ты?
— Не твое дело.
— Максим! От меня, от матери твоих детей, таишь? Недоброе ты задумал.
— Что задумал, то и сделаю.
Он вышел из избы, жена за ним. Увидав блеснувший топор, она обняла мужа и заплакала.
— Не губи нас, Максим.
На мгновенье тот заколебался, но тут послышался голос Василия:
— Скоро ты, Матвеич?
Максим оттолкнул жену и быстро зашагал к воротам. Не отошли они и десяти шагов, как их догнал Илюшка.
— Тятя, я с тобой.
— Не сметь!
— Тятя, я все знаю, — сказал Илюшка. — Дозволь!
— Сказано, не сметь!
В это время в доме Ивана Никешева все уже было готово к выступлению. Чтобы не вызывать подозрений, сходились поодиночке.
Весь этот день Андрей был настороже: у ворот дома дежурили посменно Мясников, Никифор и Кочнев. Вечером он послал Ивана разузнать, не выставлен ли караул у господского дома, и, когда тот доложил, что дом усиленно сторожат, Андрей решил выделить несколько мастеровых в обход со стороны сада.
Люди были вооружены чем попало. Приходилось больше полагаться на смелость и внезапность нападения.
Впервые так сильно болел атаман Золотой не своей болью, но в этом не было ничего горького.
— Все, что будет сделано, валите на меня, — говорил он Нарбутовских и Протопопову. — С разбойника один спрос, с вас другой. Вам жить на месте, а я с товарищами — как ветер в поле.
— Верные твои слова, атаман, — сказал Нарбутовских. — Народ жалеть надо. Кто знает, как дело-то у нас обернется. Может, и нам тоже не жить в Шайтанке.
Андрей взглянул Нарбутовских в умные, глубоко запавшие глаза и понял, что тот давно об этом думал и решил, как следует поступить на худой случай.
Мясников сидел на пороге и чистил ружье, Никифор точил кинжал, Иван Никешев — топор.
— Готовы, друзья? — спросил Андрей.
— Готовы, — ответил Протопопов. — Поднимай людей.
Послышался условный стук в окно — это пришли из Талицы братья Балдины.
— Вот и мы. Обманули караул.
Братья принесли с собой четыре ружья и запас пуль.
Около полуночи подошло еще десятка два мастеровых. Последними пришли Василий Карпов и Максим Чеканов.
— Не спят мужики, будто чуют, — сказал Максим.
— Что же, на святое дело идем — всяк придет на подмогу, — отозвался Нарбутовских и, перекрестившись широко, по-кержацки двумя перстами, поднялся с места.
— Не пора ли, атаман?
Андрей тряхнул кудрями.
— Пора!
Он и сознанием и сердцем ощущал себя теперь главой дела, которое считал самым высоким в своей жизни, и это еще больше придавало ему решимости и уверенности в успехе.
Он не сомневался, что народ их поддержит.
Молча, сжимая в руках оружие, шли заговорщики, прячась в тени изб и заборов. Впереди, по левую сторону улицы, на угоре, в тени елей и берез, возвышался барский особняк.
Ефим Алексеевич вернулся накануне из города невеселый. Все ему претило на заводе, хотя все как-будто было по-старому. Как всегда, после завтрака обошел он фабрики с железной тростью и собственноручно расправился с виновными, но без прежнего удовольствия.
Оставшись один, Ефим Алексеевич пытался разобраться в причинах своего душевного состояния. Напряженно глядел он в открытое окно на буйно зеленеющий сад, на закопченные заводские строения, на блестящее зеркало пруда, и ничего путного не мог придумать.
Послышался осторожный стук в дверь.
— Кто там?
— Это я, Павлушка.
— Что тебе нужно?
Лакей вошел с низким поклоном.
— Не стал бы вашу милость беспокоить, кабы не дело неотложное.
Ефим Алексеевич сдвинул брови.
— Какое еще такое неотложное дело? Говори.
— Да боюсь даже и вымолвить.
Рука Ефима Алексеевича потянулась к трости. Павлушка, захлебываясь от страха, бормотал:
— Беда, барин… Своими ушами слышал… Толкуют мастеровые, будто какой-то атаман Золотой приехал на завод…
— Что ты городишь? Какой атаман?
— Разбойничий, ваша милость… Васька Карпов так и сказал: «Скоро атаман Золотой выметет вас отсюда вместе с барином».
— Что ж ты его на конюшню не свел?
— Я было взял его за шиворот, а он меня в скулу ударил и ушел…
— Сыскать немедленно и пороть!.. И этого Золотого разыскать и привести ко мне, а по ночам караулы выставить на улицах, чтобы никто из дворов не выходил… Где Кублинский?
Павлушка ухмыльнулся.
— Над чем зубы скалишь?
— Боюсь разгневать вашу милость…
— Ну, что еще?
— Алексей Иванович с Екатериной Степановной амурничают.
Ефим Алексеевич схватил трость и что есть мочи ударил верного слугу. Павлушка взвыл от боли. Барин зверем кинулся в апартаменты своей любовницы. Гостиная оказалась закрытой на ключ.
— Катя! Отопри! Почему заперлась?
За дверью послышался шорох, затем звон ключа в замке. Катерина Степановна стояла, смущенная и растерянная.
— От каких воров на ключ запираешься?
— Боязно мне, Ефим Алексеевич, сама не знаю, чего боюсь.
Эти слова еще более усилили тревожное настроение барина. Он велел позвать конюха Мишку и караульного по усадьбе. Это был кривой и полоумный старик по прозвищу Яша Драный.
— Ночь не спите, — наказывал барин. — Глядите в оба.
Когда, наконец, явился Алешка, Ефим Алексеевич велел ему с завтрашнего дня начать обыск по всем домам, чтобы поймать атамана Золотого.
— Где ты шлялся? — спросил он в заключение.
— В Талице был, наряжал возчиков.
— С чего на тебя такое усердие накатило?
— Всегда стараюсь, ваша милость.
— Поставь сегодня у дома и у конторы стражников и обходчика.
— Будьте благонадежны, ваша милость. Все исполню, как велите.
Глаза у Алешки воровские — никогда не знаешь, врет или правду говорит. А что, если и в самом деле он с Катей был? Кровь прилила к лицу, рука стиснула трость. Так бы и рассек эту кудрявую голову. Но тут же остановила мысль: на кого же можно положиться, как не на него? Если уж этот обманывает, значит, конец.
Вечером Ефим Алексеевич сел за письменный стол и начал строчить прошение в Горную канцелярию, требуя в скорейший срок выслать в Шайтанку полицейскую команду. Кончив писать, он успокоился и пошел на половину Катерины Степановны. Хотелось забыться, рассеять тревожные думы. Его пугало одиночество, и он не знал, как проведет без тоски эту ночь и следующий за ней день. Он лежал с открытыми глазами на пуховой жаркой перине. Рядом с ним безмятежно спала женщина, которую, как ему казалось, он любил. Но в эту ночь ему неприятно было слышать ее ровное дыхание. Он смотрел на ее полуоткрытый рот, на ее пухлые, чуть приоткрытые губы и думал: может быть, сегодня их целовал его холоп Алешка. При мысли об этом в нем вскипела злоба. Он толкнул любовницу в бок. Катерина Степановна проснулась и приподнялась на постели.
![Константин Преловский - КГБ вчера и сегодня [СИ]](/uploads/posts/books/192411/192411.jpg)
![Константин Преловский - КГБ вчера и сегодня [СИ]](/uploads/posts/books/192445/192445.jpg)