Сигрид Унсет - Хозяйка
– Ты вспомнил время, когда мы оба с тобой были факелоносцами, – сказал Эрлинг с улыбкой, которая очень шла ему, – тогда мы были друзьями, не правда ли? Все мы ждали в те дни от тебя, Эрленд, что ты далеко пойдешь в нашей стране…
Но Эрленд только посмеялся:
– Да я и сам этого ожидал!
– Не можешь ли ты, Эрленд, отправиться вместе со мной морем на юг? – спросил его господин Эрлинг.
– Я собирался проехать сухим путем, – отвечал Эрленд.
– Тяжело это для тебя будет… Через горы в такое время года, зимой, – сказал господин Эрлинг. – Гораздо было бы приятнее, если бы ты составил компанию Хафтуру и мне.
– Я уже обещал ехать кое с кем другим, – отвечал Эрленд.
– Ах да! Ты поедешь вместе со своим тестем… Ну конечно, это вполне понятно.
– Да нет!.. Я так мало знаю этих людей из долины, с которыми он поедет вместе. – Эрленд немного помолчал. – Нет, я обещал заглянуть к Мюнану в Сданге, – быстро произнес он.
– Можешь избавить себя от труда искать там Мюнана, – отвечал его собеседник. – Он уехал на юг, в свои поместья в Хисинге, и, должно быть, пройдет порядочно времени, прежде чем он вернется опять на север. А ты давно получал от него известия?
– Около Михайлова дня. Он писал мне тогда из Рингабю.
– А ты знаешь ли, что произошло там в долине этой осенью? – спросил Эрлинг. – Не знаешь? Тебе, конечно, известно, что Мюнан сам разъезжал с письмами ко всем воеводам вокруг озера Мьёсен и дальше, вверх по долине, требуя, чтобы крестьяне выполнили полную повинность для ополчения лошадьми и продовольствием – по одной лошади с каждых шести крестьян, а сыновья господские должны сдавать лошадей, но сами могут сидеть дома. Как, ты об этом не слыхал? И что на севере долины жители отказались выполнить это требование, когда Мюнан приехал с Эйриком Топпом в Вогэ на тинг? Между прочим, во главе воспротивившихся был Лавранс, сын Бьёргюльфа, – он настаивал, чтобы Эйрик требовал законных повинностей, сколько еще недобрано, а военные поборы с крестьян для оказания помощи датчанину[19] на ведение войны с датским королем назвал злоупотреблением по отношению к народу. Если наш король потребует службы от своих вассалов, то он найдет, что они достаточно быстро соберутся с добрым оружием, конями и вооруженными слугами. Но он, Лавранс, не пошлет из Йорюндгорда даже козла на пеньковом недоуздке, разве только король потребует, чтобы он сам прискакал на нем на смотр! Как, ты ничего этого не знаешь? Смид, сын Гюдлейка, говорит, что Лавранс пообещал своим крестьянам-издольщикам сам покрыть за них пеню за невыполнение повинности, если это будет необходимо…
Эрленд сидел вне себя от изумления…
– Как, Лавранс? Никогда я не слыхал, чтобы мой тесть вмешивался а иные дела, кроме тех, что касаются его собственной недвижимости или недвижимости его друзей…
– Это бывает с ним не часто, – сказал господин Эрлинг. – Но вот что я узнал, когда был на Рэумсдалском мысу; когда Лавранс, сын Бьёргюльфа, высказывает свое мнение, то уж за сторонниками у него дело не станет! Ибо он не будет говорить, если не знает всех обстоятельств так хорошо, что его слова трудно опровергнуть. Ну вот, насчет этих подкреплений, говорят, он обменялся письмами со своими родичами в Швеции, – ведь фру Рамборг, его бабка с отцовской стороны, и дед господина Эрн-гисле были детьми двух братьев, так что у Лавранса там, в Швеции, большая родня. Тихий и спокойный человек твой тесть, но немалым он пользуется влиянием в тех округах, где его знают… Хотя он и пускает его в ход не часто.
– Ну, я теперь понимаю, почему ты водишь с ним компанию, Эрлинг, – сказал Эрленд смеясь. – А ведь меня порядком удивило, что вы с ним стали такими закадычными друзьями…
– Это тебя удивило? – спокойно заметил Эрлинг. – Нет, удивительным человеком был бы тот, кто не пожелал бы назвать своим другом Лавранса из Йорюндгорда! Для тебя было бы много лучше, родич, если бы ты слушался Лавранса, а не Мюнана!
– Мюнан был для меня вместо старшего брата с того самого дня, как я уехал впервые из дому, – сказал Эрленд довольно запальчиво. – Никогда он не оставлял меня, когда я попадал в беду. А теперь он сам в беде…
– Мюнан сам с ней справится, – сказал Эрлинг, сын Видкюна, по-прежнему спокойно. – Письма, которые он развозил, были скреплены норвежской государственной печатью, хотя и незаконно, – но уж это его не касается. Правда, это не все… Он был еще одним из тех, кто скреплял грамоту личной своей печатью и был свидетелем на помолвке сестры короля, госпожи Эуфемии, – но это трудно доказать, не затрагивая того, кого мы не можем… Сказать по правде, Эрленд, мне кажется, Мюнан убережет себя без твоей поддержки… Но ты можешь себе навредить…
– Я понимаю, вы хотите погубить фру Ингебьёрг, – сказал Эрленд. – Но я обещал нашей родственнице, что буду служить ей и здесь и за рубежом…
– Я тоже, – отвечал Эрлинг, – И намерен сдержать свое обещание, – так же поступит, разумеется, всякий норвежец, который служил нашему господину королю Хокону и любил его. А фру Ингебьёрг будет оказана наилучшая услуга, если ее разлучат с советниками, которые дают такой молодой женщине советы только в ущерб ей и ее сыну…
– А ты думаешь, – спросил Эрленд, понизив голос, – что вы с этим справитесь?
– Да! – сказал твердо Эрлинг, сын Видкюна. – Я так думаю. И точно так же, наверное, думают все те, кто не хочет прислушиваться, – он пожал плечами, – к злонамеренной… и пустой… болтовне. А нам, ее родичам, и подавно не следует слушать пустого.
Одна из служанок подняла западню лаза в полу и спросила, удобно ли будет, если хозяйка велит теперь же подавать ужин в большую горницу…
* * *Пока хозяева и гости сидели за столом, беседа то и дело невольно возвращалась к тем важным известиям, которые занимали всех. Кристин заметила, что как ее отец, так и господин Эрлинг, вели себя сдержанно. Они сообщали известия о брачных сделках и о смертных случаях, о спорах из-за наследства и об имущественных разделах среди их родни и знакомых. Кристин волновалась, сама не зная почему. У них есть какое-то дело к Эрленду – это она поняла. И хотя не хотела признаться в том себе самой, но теперь она так хорошо знала своего мужа, что почувствовала: при всем его своеволии, Эрленда, пожалуй, довольно легко повернуть в любую сторону тому, у кого твердая рука в мягкой перчатке, как говорит пословица.
По окончании трапезы мужчины перешли к очагу, уселись там и принялись за питье. Кристин устроилась на скамье, взяла на колени пяльцы и стала плести свое кружево. Вскоре к ней подошел Хафтур Грэут, положил на пол подушку и уселся у ног хозяйки дома. Он нашел гусли Эрленда, положил их себе на колени и сидел, болтая и перебирая струны. Хафтур был совсем молодым человеком с золотистыми кудрявыми волосами, прекраснейшими чертами лица, но весь в веснушках, свыше всякой меры. Кристин сразу же заметила, что он большой болтун. Он только что женился на богатой женщине, но очень скучал у себя дома, в своих поместьях. Поэтому-то ему и захотелось ехать на сбор королевской дружины.
– Понятно, однако, что Эрленд, сын Никулауса, предпочитает сидеть дома, – сказал он, кладя свою голову на колени Кристин. Та легонько отодвинулась, рассмеялась и сказала, что, насколько ей известно, супруг ее тоже намеревается ехать на юг.
– Не знаю уж для чего! – прибавила она с невинным видом. – Очень неспокойно у нас в стране, в нынешние времена, нелегко простой женщине разобраться в этих вещах.
– Однако именно простотой одной женщины все это главным образом и вызвано, – отвечал со смехом Хафтур и подвинулся вслед за Кристин. – Да, так говорят Эрлинг и Лавранс, сын Бьёргюльфа, – мне хотелось бы знать, что они разумеют под этим. А что думаете вы, Кристин, хозяйка? Фру Ингебьёрг хорошая, простая женщина… Быть может, сейчас она сидит вот так, как вы, плетет шелк своими белоснежными пальчиками и думает: «Жестокосердно было бы отказать верному военачальнику моего усопшего супруга в скромной помощи для улучшения его жизненных обстоятельств…»
Эрленд подошел к ним и сел рядом с женой, так что Хафтуру пришлось немного подвинуться.
– Это все пустая болтовня, которую выдумывают жены на постоялых дворах, когда мужья бывают настолько глупы, что берут их с собой на собрания…
– У нас, откуда я родом, – сказал Хафтур, – говорят, что дыма не бывает без огня.
– Да, такая пословица есть и у нас, – сказал Лавранс; они с Эрлингом тоже подошли к беседующим. – Однако нынче зимой я оказался в дураках, Хафтур… когда думал зажечь фонарь от свежего конского навоза.
Он присел на край стола. Господин Эрлинг взял кубок Лавранса, поднес ему с поклоном и потом сел на скамью с ним рядом.
– Мало вероятности, Хафтур, – сказал Эрленд, – чтобы вы там, на севере, у себя в Холугаланде, могли знать, что известно фру Ингебьёрг и ее советникам о намерениях и предположениях датчан. Не знаю, не были ли вы близоруки, когда воспротивились королевскому требованию о помощи. Господин Кнут, – пожалуй, мы можем свободно назвать его имя, ведь он у всех у нас на уме, – кажется мне человеком, который не позволит захватить себя дремлющим на насесте. Вы сидите слишком далеко от больших котлов, чтобы учуять запах того, что в них варится, И я вам скажу: не узнав броду, не суйтесь в воду…
