Джефри Триз - Фиалковый венец
Он сидел так до самой темноты, исподтишка поглядывая на дверь Гиппия, но прохожие видели только усталого пастуха, который отдыхает перед дальней обратной дорогой. Если бы с ним заговорили, но, к его большому разочарованию, ему так и не пришлось пустить в ход эту уловку.
Отблески последних солнечных лучей скользили по стене все выше и выше — вот они перестали озарять даже кровли, и улица погрузилась во мглу. Небо из голубого и розового стало зеленым. В верхних окнах замерцали светильники. На улице заколыхались факелы. Сумерки заливали Афины легкими лиловыми волнами.
Из дома Гиппия кто-то вышел. Это был сам Гиппий. Его сопровождали два раба. Один из них нес факел, и у обоих были посохи с железными наконечниками. Когда Гиппий проходил мимо портика, на Алексида пахнуло благовониями. Рабы следовали за хозяином на почтительном расстоянии. Забыв усталость, Алексид вскочил, вскинул узелок на плечо и пошел за ними. Первые двадцать стадиев он мог идти, ничего не опасаясь. Обсаженная деревьями дорога, которая вела от городских ворот к восточным предгорьям, кишела людьми. Гиппий важно шагал вперед, словно направляясь на пир в загородный дом какого-нибудь приятеля, и, конечно, он не мог заметить пастушка, который брел позади среди множества таких же смутных фигур.
Но постепенно людской поток начал редеть. Над черной глыбой Гиметтского кряжа показался лимонно-желтый краешек луны, а вскоре из-за горы выплыл и весь ее диск. Темнота перестала сгущаться, когда же луна поднялась еще выше и стала серебрянной, ее свет оказался куда более ярким, чем этого хотелось бы Алексиду. Он отстал, как мог дальше, и старательно держался в густой тени кипарисов и оголенных платанов. Было так светло, что Алексид мог любоваться мерцанием снежных вершин Гиметта и Пентеликона, высоко уходящих в безоблачное небо над уступами предгорий.
Вдруг раб Гиппия погасил факел. Алексид услышал, как смолистое дерево зашипело в воде придорожной канавы. Три закутанные в плащи фигуры свернули с дороги в поля по направлению к Илиссу. Его вздувшиеся от зимних дождей воды ревели на камнях где-то совсем близко.
Алексид последовал за ними, бросив свой узелок, — теперь он был только помехой. Надо во что бы то ни стало остаться незамеченным. Если Гиппий обнаружит, что его выслеживают, так или иначе все пропало.
— Ну конечно! — с торжеством пробормотал Алексид.
Деревья и скалы вокруг были ему знакомы. Хотя обычно они с Коринной ходили другим путем, он все же не сомневался, что Гиппий пробирается к заброшенной каменоломне. Да и не трудно было догадаться, что заговорщики условились встретиться в пещере, где была найдена полоска со спартанской тайнописью. Теперь же Алексид был в этом уверен.
«Если бы только знать заранее, — подумал он, — можно было бы прийти сюда еще днем и спрятаться где-нибудь в глубине пещеры». Но он тут же отбросил эту мысль. А была ли пещера днем пуста? Сообщник Гиппия мог поджидать его там с предыдущей ночи, и тогда Алексид угодил бы в ловушку. Он вздрогнул. Вряд ли рвущиеся к власти заговорщики пощадят попавшего к ним в руки соглядатая.
Теперь, поняв, куда они направляются, он свернул и пошел через кусты привычным, давно знакомым путем. Гиппий же и его рабы знали дорогу гораздо хуже, и впереди слышался треск сухих ветвей, а молодой щеголь то и дело испускал визгливые возгласы досады. Кравшийся в стороне Алексид не сомневался, что среди такого шума никто не услышит его шагов.
Когда они достигли входа в каменоломню, их кто-то окликнул, и Гиппий назвал себя.
— Так мы и думали, — произнес грубый голос со спартанским акцентом. Этот шум давно возвестил о твоем приближении.
— О боги! Ну, даже если мы и наступили на сухую ветку, что за беда?
На много стадиев вокруг нет ни единой живой души.
— И все-таки шуметь незачем. Твои рабы пусть останутся тут и помогут нашим людям нести дозор. Магнет в пещере. Он спит — всю прошлую ночь мы плутали в горах.
Гиппий и его собеседник направился к пещере. По шепоту впереди Алексид догадался, что, кроме рабов Гиппия, там стоят еще несколько человек. Какая удача, что он знает каменоломню как свои пять пальцев! Тут, к счастью, было темно — мраморные утесы отбрасывали черные тени. Каменоломня была похожа на огромную каменную чашу, наполненную густым вином.
Вход в пещеру был озарен колеблющимся светом костра. Алексид увидел, как две темные фигуры — Гиппий и его спутник — вскарабкались на уступ. Чей-то незнакомый голос произнес приветствие, и Алексид услышал, что Гиппий с той же почтительностью, как и тогда, не скачках, ответил:
— Мне прискорбно видеть, на каком жалком ложе ты отдыхал! Но обещаю, что завтра твоя постель будет куда удобнее.
— Не думаю, чтобы завтра кому-нибудь из нас понадобились постели, — резко поправил его Магнет. — Но вот в следующую ночь, если все кончится благополучно, нас ждет приятный отдых.
— Я это и хотел сказать. Глупая оговорка.
— Ну, так садись. Ты уже познакомился с моим достойнейшим другом спартанцем Каллибием?
— Встретились у входа, — буркнул спартанец.
— Тогда перейдем к делу. Каллибий, разумеется, посланец Спарты. Наш успех во многом зависит от помощи, которую нам окажут его город и он сам. Но об этом не следует говорить. Наши свободолюбивые сограждане весьма щепетильны, Каллибий, и очень не любят чувствовать, что чем-то обязаны чужеземцам.
— Знаю. Я помню, что мне приказано.
Трое собеседников ушли в пещеру. Теперь Алексид, притаившийся под уступом, слышал лишь глухое бормотание, которое к тому же сливалось с шумом маленького водопада. Ему оставалось только пренебречь опасностью и взобраться по сиреневому кусту к самой расселине. И снова ему помогла привычка. Он столько раз взбирался на этот куст, что его руки и ноги сразу нашли обычную опору. Ни один сучок не треснул, ни один прутик не зашуршал, когда он устроился среди веток так, что мог видеть заговорщиков, сидевших у маленького костра, и слышать каждое их слово.
— Да, — горячо говорил Гиппий Магнету, — к завтрашней ночи все подготовлено. Нельзя же упускать подобный случай.
— Лучше бы вам выждать еще месяц, — проворчал спартанец. — Нам было бы сподручнее… А впрочем… — Он пожал плечами.
— Видишь ли, — вкрадчиво объяснил Гиппий, — нам следует воспользоваться Дионисиями. Ты, наверно, не видел, как их празднуют в нашем городе?
— Нет.
— Так вот: после окончания представления, когда стемнеет, люди высыпают на улицу — это, право же, отличный праздник, — одетые в самые разные маски: тут ты увидишь и сатиров, и вакханок, и нимф, и граций… И, значит, Магнету легко будет войти в город неузнанным.
Алексид недоумевал, почему Гиппий так долго внушал ему страх. Прежде в нем, правда, чудилось что-то значительное, но теперь, рядом с суровым, умным Магнетом и угрюмым спартанцем он казался просто ничтожеством. Да, Магнет куда опаснее: красные блики костра освещали его жесткое лицо с крючковатым носом и торчащим подбородком, похожим на таран боевой триеры, — такой человек действительно способен захватить власть в городе, который его изгнал.
— Я уже объяснил все это Каллибию, — перебил он холодно, но не грубо.
«Он мирится с глупостью Гиппия, — сказал себе Алексид, — потому что тот хоть и дурак, но не во всем. И может быть очень полезным. И пока он полезен Магнету, тот будет пользоваться его услугами, ну, а потом — потом не хотел бы я очутиться на месте Гиппия… А Магнет не только жесток, но, очевидно, и очень умен. Он умеет ладить и с такими, как Гиппий, и с такими, как этот спартанец, и, уж наверное, сумеет произвести впечатление ни собрание граждан…»
— Понятно, — пробурчал спартанец. — Из-за праздника люди забудут об осторожности. Будут пить вино и веселиться.
— Значит, Магнет войдет в город неузнанным, — как ни в чем не бывало продолжал Гиппий. — А кроме того, мы все сможем спрятать оружие под свои наряды и ждать сигнала.
— Вот это дело! — одобрительно сказал Каллибий, оживившись при слове «оружие». — А хватит его на всех вас? То есть для первого нападения, пока вы не захватите государственный склад оружия?
Гиппий снова засмеялся:
— Я позаботился об этом. У меня есть двести мечей, столько же щитов, пятьдесят копий и много длинных кинжалов, которые удобно прятать под одеждой…
— Где они?
— Надежно заперты в главной опочивальне моего дома, куда никто не заходит со дня смерти моих родителей.
Алексид сильнее вцепился в гибкую ветку. Так вот ответ на загадку, доставившую столько страданий Коринне! Теперь все стало ясно, и его охватил страх. Еще день — и на улицах Афин будет литься не вино, а кровь…
Забыв про усталость, накопившуюся за этот долгий и утомительный день, не замечая судороги в ноге, зажатой в развилке, он напрягал слух, чтобы не пропустить на одной подробности плана, о котором теперь рассказывал сам Магнет.
