Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Был еще и Шёнбрунн[39] — архитектурный шедевр. В его названии сокрыта его же достопримечательность: фонтаны, прекрасные фонтаны, окружившие дворец водяной завесой, живым сверкающим занавесом.
Вена была музыкальной столицей мира. Император слыл меломаном. Он покровительствовал композиторам, музыкантам, певцам, он заказывал музыку. И, стараясь не отстать, двор и вельможи тоже слыли меломанами.
Музикдиректор граф Розенберг обитал в Шенбрунне. Он должен был осведомить императора о здоровье маэстро Глюка — Кристофа Виллибальда Глюка, Божией и монаршьей милостью носившего звание императорского и королевского придворного композитора с жалованьем две тысячи талеров.
Маэстро Глюка разбил паралич. Второй раз. Он, как говорили, дышал на ладан. И то сказать — почтенный возраст, семьдесят три года. Шла речь об его преемнике. Две тысячи — лакомый кусок. На него претендовал Антонио Сальери, фаворит императора и вообще влиятельный человек в музыкальных кругах.
— Ну что, граф, каков маэстро Глюк? — спросил Иосиф выбежавшего навстречу и ухитрившегося поклониться на бегу Розенберга.
— Скорей унглюк (несчастье (нем.) — Р.Г.) — изящно пошутил граф. — Долго не протянет, ваше величество.
— Мое величество надеется протянуть еще хотя бы несколько лет!
— Ох, пардон, ваше величество, вышло неуклюже, — наклонил голову Розенберг. — Вы будете жить на радость народам еще сто лет.
— И вы считаете, что сейчас вышло неуклюже? — с насмешкой вопросил Иосиф. — Ну да ладно. Кого вы прочите на должность, которую пока занимает маэстро Глюк?
— Я бы рекомендовал Моцарта, с вашего разрешения. Молва нарекает его гением.
— Ну, молва, как всегда, торопится опередить время. «Свадьба Фигаро»? — Император поморщился. — Вы же помните, граф, ее недавнюю постановку на придворной сцене. Михаэль О’Келли был превосходен в партии Базилио, остальных я просто не запомнил… А, да Понте, и вы здесь? — Иосиф деланно удивился.
— Где же мне быть, ваше величество, если не здесь. Ведь я ваш придворный драматург и сочинитель либретто.
— Вы, конечно, стоите горою за Моцарта.
— Несомненно, ваше величество. Моцарт — гений.
— Ах, господин аббат, мы с вами говорим в унисон, — растроганно произнес граф Розенберг. — Ведь я только что сказал его величеству то же самое.
— Правда, со ссылкой на молву. — И Иосиф иронически улыбнулся.
Да Понте, Лоренцо да Понте, до святого крещения еврейский подросток Эмануэле Конельяно, пользовался благорасположением императора, а потому разрешал себе некоторую независимость суждений. Впрочем, о его далеком прошлом никто не догадывался — ведь он носил сутану, а это был некий знак отличия от простых мирян. Он был плодовит как сочинитель и несомненно талантлив, хоть это и был мирской талант. Вот почему за его либретто охотились все сколько-нибудь видные композиторы — тот же Сальери, Мартини, Вейгель и другие.
Он тотчас понял, каково место Моцарта в музыкальном мире, и стал писать для него либретто, зная, что это и его обессмертит. Так оно и случилось: «Свадьба Фигаро», «Все они — таковы», «Дон Жуан», три шедевра, жили, живут и будут жить.
— Ваше величество, мы можем потерять Моцарта, — вкрадчиво произнес да Понте. — Эта потеря будет невосполнима, уверяю вас.
— Что значит — потерять? — с любопытством воззрился на него Иосиф.
— За Моцартом охотятся русские дипломаты — князь Голицын и граф Разумовский.
— Что ж, если для них это лакомая дичь…
— Они хотят переманить его. Пошел слух, что главный русский вельможа князь Потемкин, большой меломан и покровитель музыкантов, хотел бы заполучить и Моцарта.
— По-моему, он вполне удовлетворен вашим соотечественником, любезный аббат. Я имею в виду маэстро Сарти, — заметил Иосиф. — Но мы должны сохранить Моцарта для нас, он превосходный сочинитель камерной музыки. Граф, — обратился он к Розенбергу, — пригласите ко мне маэстро Моцарта. И не медлите.
За Моцартом было послано. И вскоре он предстал пред императором.
— Я слышал, господин Моцарт, что вас заманивают в Россию. Это правда?
— Ах, ваше величество, это главным образом слухи. Кто-то из русских вельмож обмолвился, что в России мне была бы создана обеспеченная жизнь. Что там-де ценят музыкантов и многие итальянские мастера нашли там прибежище…
— Мы тоже ценим, — перебил его Иосиф недовольно. — Вы что ж, терпите нужду?
— Увы, ваше величество, — смешался Моцарт. — Приходится заниматься поденщиной, давать уроки. Шестеро детей… Все хотят есть. А за сочинения платят гроши.
— Граф Розенберг, не считаете ли вы возможным дать маэстро Моцарту звание императорского и королевского камерного музыканта?
— Как повелите, ваше величество, — откликнулся граф. — Позвольте только заметить, что у нас нет свободных вакансий.
— Вы имеете в виду жалованье?
— Да, именно так. В остальном же господин Моцарт несомненно заслуживает звания.
— Я предвижу, что скоро освободится место маэстро Глюка, — сказал Иосиф. — Не мог бы Моцарт им воспользоваться?
Розенберг вздохнул:
— У маэстро Глюка большая семья, и заслуги его перед императорским двором слишком велики, чтобы оставить его близких без воздаяния.
— Ну хорошо, хорошо. Я жалую званием маэстро Моцарта безотносительно ко всему прочему. — С этими словами Иосиф положил руку на плечо Моцарта, как бы посвящая его в звание придворного музыканта. — Творите, маэстро, и вы не останетесь без награды. Что касается России… Тамошний климат слишком суров, а вы, как погляжу на вас, человек болезненный. Нет, не ездите в Россию, маэстро Моцарт. Мы позаботимся о вас сами. Тем более что мне со всех сторон твердят, что вы гений.
— Завистники, ваше величество.
— Что новенького у вас из камерной музыки?
— Я сочинил пять квартетов…
— Граф, позаботьтесь, чтобы их приготовили. И сообщите мне. Как только я возвращусь из путешествия, буду иметь удовольствие их послушать.
— Далеко ли изволите отбыть, ваше величество? — вкрадчиво осведомился Розенберг.
— Это секрет. Впрочем, вам, так и быть, я открою. А вы, господа, свободны.
Да Понте и Моцарт удалились, мелко шагая и то и дело кланяясь, как предписывал этикет. Император облокотился о подоконник. Глаза его были устремлены куда-то за окно, в парк. Могучие деревья, одетые молодой листвой, гляделись в стрельчатые окна. Ветер легкими касаниями перебирал зеленую бахрому — привет и прощание.
— Я еду в Россию, граф, — просто сказал Иосиф, нарушив затянувшееся молчание. — Мне предстоит свидание с русской императрицей и важные переговоры. Заодно я хочу увидеть, как русские распорядились теми землями, которые они отхватили у турок. Это были запустелые земли.
— Уверяю вас, ваше величество, они такими же и остались, — поспешно проговорил Розенберг. — Вот если бы они оказались под властью имперской короны…
— Мне, граф, не нужны пустыни, — отрезал Иосиф. — Мы получили Галицию — край населенный и процветающий. А теперь… Теперь, по правде говоря, не знаю, чего бы мне хотелось. Императрица мне подскажет, — закончил он с усмешкой. — Она на все имеет ответ.
Снова воцарилась тишина. Иосиф тяжело уселся в кресло и, казалось, целиком погрузился в свои мысли. Залетный шмель с мягким стуком бился о стекло, пытаясь вырваться из неволи. Его басовое жужжание, как видно, вывело Иосифа из задумчивости, напомнив звук, извлекаемый смычком из струны.
— Граф, верните маэстро Моцарта, пока он не ушел далеко, — неожиданно произнес Иосиф.
Музыкальный директор бросился вон. А Иосиф подошел к клавесину, стоявшему в углу, поднял крышку и взял звучный аккорд.
Он любил музыку, сам музицировал и был вдохновителем многих так называемых академий — концертов камерной музыки. Это было одной из традиций Габсбургского дома. Вот почему в Вену стекались музыканты из многих стран, равно и сама Вена поставляла музыкантов во многие страны. И те и другие испытывали судьбу в поисках лучшей доли.
— Вот, ваше величество, маэстро Моцарт к вашим услугам, — произнес с порога запыхавшийся граф Розенберг. — Тем более что он отныне находится в службе вашего величества, как облеченный званием придворного музыканта.
— Маэстро, мне полюбилось ваше трио ре минор. Помнится, я слышал его однажды, когда вы исполняли партию клавира, в другой же раз — столь же искусно — партию скрипки. Доставьте же мне удовольствие исполнением этого трио.
— Желание вашего величества — закон, — торжественно провозгласил граф.
— Охотно, ваше величество, — отозвался Моцарт. — Дело лишь за скрипачом и виолончелистом.
— Об этом позабочусь я, — подхватил граф. Он засеменил к двери и вскоре вернулся, сообщив, что за музыкантами послано и они тотчас предстанут пред императорскими очами.
