Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)
Мадам де Флорак (с грустью). Я буду молиться о вас, дитя мое.
Этель (тоже с грустью). Раньше я думала, что могу стать хорошей. И молилась об этом богу. А теперь я по привычке твержу молитвы, а самой стыдно — стыдно произносить их. Разве это не ужасно, молиться богу, а наутро быть такой же гадкой, как вчера? Порой во мне поднимается возмущение против этого и против всего остального, и тогда я перестаю молиться. В Ньюкоме к нам заглядывает приходский священник; он безумно много ест за обедом, всячески нас обхаживает, папу без конца величает "сэром Брайеном", а маму — "ваша милость". Еще я хожу с бабушкой слушать одного модного проповедника — он дядюшка Клайва, и сестра у него сдает комнаты в Брайтоне — замечательная старушка, почтенная, серьезная и хлопотливая. Вам известно, что тетка Клайва сдает комнаты в Брайтоне?
Мадам де Флорак. Мой отец был младшим учителем в школе, а мосье де Флорак жил во время эмиграции уроками. Знаете, что он преподавал?
Этель. Но они потомственные аристократы, это же совсем другое дело! А мистер Ханимен, он такой жеманный, прямо тошно слушать!
Мадам де Флорак (со вздохом). Жаль, что вам не довелось ходить в лучшую церковь! А когда это было, Этель, что вы надеялись стать лучше?
Этель. Когда была девочкой. Еще до того, как начала выезжать. Я тогда подолгу каталась верхом с милым дядюшкой Ньюкомом, и он, по своему обыкновению, просто и ласково беседовал со мной и говорил, будто я напоминаю ему одну особу, которую он знал в давние времена.
Мадам де Флорак. Кто же… кто это был, Этель?
Этель (взглядывая на портрет графини де Флорак кисти Жерара). Странно одевались во времена империи, мадам де Флорак! Как только вы могли так высоко перетягиваться? А какие удивительные фрезы! (Мадам де Флорак целует Этель.)
Явление следующееВходит Сен-Жан, а за ним джентльмен с картиной под мышкой.
Сен-Жан. Мосье Клайв. (Сен-Жан уходит.)
Клайв. Мое почтение, ваше сиятельство. M-lle, j'ai l'honneur de vous souhaiter le bon jour [34].
Мадам де Флорак. Вы прямо из Лувра? Кончили свою прелестную копию, mon ami?
Клайв. Я принес ее вам. Она не слишком удачна. Эту мадонну всегда срисовывает целая толпа девиц; они все время болтают и бегают от мольберта к мольберту; и еще к ним вечно приходят какие-нибудь молодые художники давать советы — просто невозможно устроиться, чтобы тебе ее не загораживали. Но все же я принес вам свой набросок и счастлив, что вы пожелали его иметь.
Мадам де Флорак (разглядывая набросок). Прекрасно! Чем же нам вознаградить нашего художника за его шедевр?
Клайв (целует ей руку). Вот и вся моя награда! Вам, без сомнения, будет приятно услышать, что два моих портрета взяты на выставку. Портрет моего дяди пастора и портрет мистера Уродли из лейб-гвардии.
Этель. Уродли? Quel nom! Je ne connais aucun M. Urodli [35].
Клайв. У него очень выразительное лицо. А портрет Крэкторпа и… и еще кое-какие посланные мной портреты они отвергли.
Этель (вскинув голову). Верно, портрет мисс Маккензи?
Клайв. Да, мисс Маккензи. У нее прелестное личико, только слишком нежное для моей палитры.
Этель. Хорошенькая, как восковая кукла: розовые щечки, лазоревые глазки; волосы того же цвета, что у старой мадам Соломм, — не те, что она носит сейчас, а предыдущие. (Отходит к окну, смотрящему во двор.)
Клайв (графине). Мисс Маккензи отзывается более почтительно о чужих глазах и волосах. Она считает, что мисс Ньюком самая красивая девушка на свете.
Мадам де Флорак (тихо). А вы, mon ami? Нынче вы встречаетесь здесь в последний раз, entendez-vous? [36] Вы больше не должны сюда приходить. Если бы граф узнал об этом, он никогда бы мне не простил. (Он вторично целует руку графини.) Encore! [37]
Клайв. Хороший поступок не грех повторить. Вы любуетесь видом двора, мисс Ньюком? Но кущи старого сада куда лучше. А этот милый дряхлый безносый Фавн! Надо будет непременно нарисовать его; как живописно вьются травы вкруг его пьедестала.
Мисс Ньюком. Я просто смотрю, не прибыла ли за мной коляска. Мне пора возвращаться домой.
Клайв. Там стоит мой экипаж. Хотите, я подвезу вас? Я нанял его надолго и могу везти вас хоть на край света.
Мисс Ньюком. Куда вы, мадам де Флорак? Неужто показывать эту картинку его сиятельству? Господи, вот не думала, что это может заинтересовать мосье де Флорака! Право же, те, что во множестве продают на набережной по двадцать пять су за штуку, нисколько не хуже. Ну, что они за мной не едут!
Клайв. Берите мой экипаж, а я останусь здесь: кажется, мое общество вам не очень приятно.
Мисс Ньюком. Ваше общество бывает очень приятным, когда вам того хочется. А иногда, как вчера, например вы бываете не слишком занимательны.
Клайв. Вчера я перевернул небо и землю — есть такое французское выражение: remuer ciel et terre, — чтобы достать приглашение к мадам де Бри. Приезжаю и обнаруживаю, что мисс Ньюком уже ангажирована чуть ли не на все танцы. Вальс получил мосье де Звенишпор; галоп — граф де Капри; а другой галоп и еще один вальс — его светлость маркиз Фаринтош. За весь вечер она почти не удостаивает меня словом; я жду до полуночи, но тут ее бабушка подает знак к отъезду, и я остаюсь во власти своих печальных мыслей. У леди Кью очередной приступ свирепости, она дарит меня фразой: "А я полагала, что вы уже в Лондоне", — и засим поворачивается ко мне своей почтенной спиной.
Мисс Ньюком. Две недели назад вы, по вашим словам, собирались в Лондон. Вы говорили, что копии, которые вы намерены здесь сделать, потребуют не больше недели, а с тех пор прошло целых три.
Клайв. Надо мне было уехать раньше.
Мисс Ньюком. Ну, если вы такого мнения, то я тоже.
Клайв. Зачем я сижу здесь, кручусь возле вас, хожу за вами следом… Вы же знаете, что я хожу за вами следом! Можно ли довольствоваться улыбкой, которую тебе кинут дважды в неделю, да еще точь-в-точь такую же, как всем остальным? Мой удел — слушать, как превозносят вашу красоту, наблюдать из вечера в вечер, как вы, победоносная, сияющая и счастливая, порхаете в объятьях других кавалеров? Или ваш триумф упоительней для вас оттого, что я ему свидетель? Вам бы, верно, хотелось, чтобы мы ходили за вами целой толпой.
Мисс Ньюком. Вот-вот! И, случайно застав одну, угощали бы меня подобными речами. Да, редкостное удовольствие! Теперь ответьте вы мне, Клайв. Скрывала ли я когда-нибудь от близких свою приязнь к вам? Да и зачем бы я стала это делать? Не я ли вставала на вашу защиту, когда о вас говорили дурно? И когда… ну в то время… лорд Кью спросил меня про вас, — а он имел на это право, — я ответила, что люблю вас, как брата, и буду любить всегда. Если я в чем и виновна, то лишь в том, что несколько раз виделась с вами… виделась с вами вот здесь и позволяла вам так говорить со мной оскорблять меня, как вы эта сейчас делаете. Или вы думаете, мало я из-за вас слышала неприятного, что еще сами вздумали нападать на меня? Вот только вчера из-за вашего присутствия на балу — мне, конечно, никак не следовало говорить вам, что я буду там, — леди Кью по дороге домой… Ах, уйдите, сэр!.. Никогда не думала, что так унижусь перед вами!
Клайв. Неужели я заставил Этель Ньюком проливать слезы?! Успокойтесь, умоляю! Ну простите меня, Этель, простите! Я не имел права ревновать вас и терзать упреками, я знаю. Разумеется же, мне надлежало понимать, что когда люди восхищаются вами, они… они лишь чувствуют то же, что я. Я должен был гордиться, а не гневаться, что они восхищаются моей Этель — моей сестрой, коли так уж нам суждено.
Этель. И я буду ею всегда, как бы плохо вы ни думали и ни говорили обо мне. Нет, сэр, я больше не буду плакать, как дурочка. Так вы очень много работаете? Ваши картины одобрили на выставке? Вы мне больше нравитесь с усами — извольте никогда больше не сбривать их! У европейской молодежи нынче в моде усы и бороды. На днях Чарльз Бакенбардли объявился — только что из Берлина, так я его сразу не узнала, — думала, какой-то сапер из инженерных войск. Его младшие сестры расплакались, так они были напуганы его видом. А почему бы вам не пойти по дипломатической части? Тогда, помните, в Брайтоне, когда лорд Фаринтош спросил вас, не военный ли вы, я вдруг подумала — а почему вам, правда, не записаться в полк?
Клайв. Ну да, солдат может кое-чего добиться. Он носит красивую форму. Он может стать генералом, виконтом, графом, кавалером ордена Бани второй степени. Он может храбро сражаться на поле боя и потерять ногу, как поется в песне. Вы правы — сейчас мирное время. Но тем трудней солдату добиться славы. Отец не хотел, чтобы я, как он говорил, по гроб жизни торчал в казарме или курил в бильярдной какого-нибудь захолустного городка. К правоведению меня не тянет, а что касается дипломатии, так у меня нет родственников среди министров, или дядюшек в палате лордов. Как по-вашему, мог бы мне оказать протекцию дядюшка, заседающий в парламенте? Да и захотел бы он, если б мог? Он или его благородный сын и наследник Барнс?
