Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп
Грав принял озабоченный вид:
– Но если пронюхают, кто его так надул…
– Не ты же, сопляк. – гордо вставил Лукрин, – так чего тебе бояться?
– Начнется расследование. – пугливо продолжал Грав, – пойдут допросы.
Со двора послышались тяжелые шаги. Грав уставился на дверь. Все сидели не шелохнувшись. Стук. Дверь отворилась при общем молчании. В щель просунулась лохматая голова, рот – до ушей.
– Здорово, Фабий, ты дал этому архиростовщику. Отлично вмазал за свои скитания!
– Разрази тебя гром, – с облегчением выдохнул Грав.
– Что это ты придумал, сосед? – удивился Фабий.
– Брось! Про это уже весь Рим знает. Нас не проведешь. Да и к чему это, приятель? Помни: если что, так я и Дарий со Скоппой – они тоже здесь – в этой самой халупе пили с тобой всю ночь, понял? Мы поклянемся в этом перед двенадцатью главными богами, понял?
Фабий бесшабашно кивнул:
– Двенадцати, должно быть, хватит? А не хватит – так вы и еще подбавите, а?
Он пригласил всех троих выпить за свое алиби.
Светало. Время было расходиться. Актеры простились. Вслед за ними поднялся и Фабий, накинул плащ с капюшоном и вышел из дому. Было почти совсем светло. Спать? Ерунда! Все равно вышло бы то же самое, что и прошлой ночью: не Гипнос – черноволосая девушка закрывает его глаза, но сон не идет, под черной копной волос – ночь, да сияющие глаза не дают спать. Одним демонам известно, отчего это. Пойду хоть посмотрю на нее, сказал себе Фабий и направился к жилищу Бальба.
***Бальб, дядя Квирины, уже поднялся. В серой полотняной тунике он крутился у очага, готовя завтрак. Квирина спала в чулане. Он ходил на цыпочках, чтобы не разбудить ее. Складывал в сумку хлеб, сыр, лук и кувшин с вином – на обед. Уже много лет он работал чеканщиком в мастерской золотых дел мастера Турпия. что близ курии Цезаря на форуме. У Турпия было десять работников; Бальб среди них самый ловкий, зарабатывал больше семидесяти сестерциев в неделю.
Бальб – старый холостяк, а из-за своего горба – человек робкий. Его товарищи, пребывая в хорошем настроении, защищали его. Встав же с левой ноги, безжалостно насмехались. Но. несмотря на это, жизнь он любил.
Когда год назад Квирина в погоне за Терпсихорой убежала из материнского дома в Остии. Бальб предложил ей свой кров. Это черноволосое существо заполнило его дом искрящимся смехом. Неожиданно жизнь Бальба обрела новый смысл. Теперь он шел домой с радостью. Из куска меди он сделал ящичек, а крышку к нему украсил виноградными листьями. Туда он складывал деньги, асе к ассу. Когда накапливалась горсть, он обменивал их на сестерции, и вот уже два золотых поблескивали в его копилке: все это для девочки. Мужчины так и вились вокруг миловидной племянницы, но Квирина словно и не видела их молящих взглядов, словно и не слыхала их льстивых и соблазнительных речей. Бальб был немного удивлен, но доволен. А потом вернулся изгнанный Фабий. В ночь после его возвращения Бальб слышал плач в девичьей каморке.
А утром Квирина, всхлипывая, сообщила, что возвращается к матери в Остию.
Но осталась. А через несколько дней стала распевать, как дрозд, и сквозь тонкую перегородку слышно было Бальбу, как она – во сне, наяву? – повторяла имя Фабия.
Он испугался. Он был уверен, что Фабий не любит Квирину, для него она просто игрушка. А девочка принимает все слишком серьезно. Расцвела вся, светится прямо и, чего доброго, потащится за этим комедиантом как зачарованная. В нужду, в грязь. Будет спать в каком-нибудь вонючем сарае на гнилой соломе с тараканами да крысами. Б-р-р-р!
Похлебка показалась Бальбу невкусной. Он встал, чтобы вылить остатки в ведро с пойлом для козы, и прирос к месту. Прямо перед домом послышались шаги. Бальб тихо подкрался к двери, слегка приоткрыл ее и увидел мужчину в сером плаще с капюшоном. Так ходят бандиты. Порядочному человеку нет нужды закрывать лицо. Он готов был дать голову на отсечение, что видел Фабия.
После разгульной ночи, после скверных девок ему захотелось… Бальб затрясся от бешенства и отвращения.
Фабий обошел кругом домик Бальба: вот за этим окошком с желтой занавеской она, верно, спит. Он усмехнулся: вот так-так, любимец римлянок, любовник актрис, гетер и матрон; что ни шаг, новая женщина, новое приключение. А назавтра он не помнит даже лица, так далеки они все были.
Что же теперь? Бродит тут, как зеленый юнец, пожалуй, еще и вздыхать примется, о громы небесные! Что со мной? Почему эта девчонка не выходит из головы? Глупости? Мне надо ее, и я ее возьму, а потом прощай, Квирина, мы не встретимся больше!
Он бесшабашно усмехнулся, сорвал горсть ягод с можжевелового куста и швырнул в окно.
Желтую занавеску отдернули, и показалась Квирина. Мгновение она жмурилась от света, потом увидела Фабия и просияла.
– Ты уже встал, Фабий? Что так рано? – Ее зубы блеснули в улыбке. – Пора на репетицию?
О, проклятая глотка заскорузлая, там все внутри пересохло! Он с натугой выдавил из себя фразу. Ну и странный был голосок, хриплый, чужой.
– Я шел… И случайно… Я шел мимо.
– Так ты вовсе не спал?
– Нет. Был в городе.
Опять попойка! И женщины там были, думала она. Лицо ее порозовело от боли и стыда. А он увидел румянец, но не понял ничего.
– Я обязан был возвратить долг. Потом мы выпили по этому поводу, – беззаботно объяснил Фабий. Ей стало легче, и, глядя на него, она спросила:
– Ростовщику Авиоле?
– Ему. Столько, что едва унес…
Она не все разобрала в этом ответе, но снова улыбнулась. Он глядел на нее, и улыбка на его губах таяла и таяла, а потом и вовсе пропала. Больше он не смеялся. Он кусал губы и неожиданно подумал, что не знает, куда девать руки. Переминаясь с ноги на ногу, он стоял и слушал то, что сам выговаривал с нежностью.
– Спи, Квирина. Я просто так…
– Я рада…
Иное мгновение – час. Иное коротенькое слово – длинная речь. Иногда бывает человек на грани безумия… Только шагни… Он грубовато произнес:
– Спи! Завтра, через два часа после восхода, репетиция.
– Только завтра? – протянула она огорченно.
Иное слово скрывает великую тайну. Бальб слышал, как она произнесла это простенькое "только завтра?". Да она точно в любви призналась этому негодяю! И Фабий это слышал. Лицо его прояснилось, и он равнодушно сказал:
– Сегодня после обеда тут неподалеку у меня будет дело. Если хочешь, я скажу тебе, что мы будем играть…
– Да, да, да! – засмеялась она.
Фабий резко повернулся и медленно пошел прочь. Он не оглянулся. Сорвал по пути прут и хлестал им направо, налево, злясь на самого себя. Спятить с ума из-за девчонки!
Бальба трясло от бешенства. Он потихоньку выбрался из дома и нагнал Фабия. Решительно загородил ему дорогу. Встал перед этим верзилой, похожий на взъерошенного котенка. Гнев придал ему сил.
– Откуда ты взялся тут ни свет ни заря?
– Здравствуй, Бальб! – поздоровался Фабий. – Я вышел размяться и немного подышать…
– Ай-яй-яй, – застонал Бальб. – И очутился как раз перед моим домом?!
Фабий понял, в чем дело. Лгать ему не хотелось.
– Ну да. Я пришел посмотреть, не проснулась ли Квирина.
– А почему бы тебе не оставить ее в покое, – кинулся к нему горбун.
Длинные руки его метнулись к лицу Фабия. – Зачем ты ей голову морочишь?
Зачем с толку сбиваешь? – Бальб задыхался, Фабий отстранился.
– Что ты, Бальб! Она в моей труппе. У нас общая работа…
– Я знаю твою работу! – взревел горбун. – Отлично себе представляю, что это за работа, когда дело касается красивой девушки. Стыдись! Она дитя! А ты? – Резкие слова сами слетали с языка, и удержать их он не мог.
– Ты ветрогон, драчун и гуляка. Ты бабник!
Фабий слушал его рассеянно, а потом задумчиво произнес:
– С Квириной все не так. Квирина – совсем иное…
– Иное, иное! – ехидно передразнил Бальб. – Болтовня! У всех у вас одна песенка! Нашел оправдание! Совсем с ума свел девчонку! Позабавишься да и бросишь. К чему притворяться? Пройдоха!
Брови Фабия угрожающе сдвинулись. Приподнялась рука, держащая прут.
Бальб чуть попятился, облизнул пересохшие губы и сменил тон.
– Послушай, Фабий! – начал Бальб просительно. – Ведь у тебя много женщин, верно? Оставь Квирину в покое! Одумайся! Ну что тебе в том, что ты ей жизнь испортишь? – Он выпятил грудь и почти выпрямился. – Ведь я за нее в ответе!
– Я и не думаю портить ей жизнь, Бальб, – тихо начал Фабий и прибавил нетерпеливо:
– Да и она не ребенок. Сама решит, что ей делать.
Фабий ушел, Бальб стоял и глядел ему в спину. Он погрозил кулаком и крикнул:
– Бессовестный негодяй! Покажись тут еще раз, я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает! Обломаю бока-то!
Горбун весь кипел и дрожал от бессильного гнева. Он забыл про сумку с едой и поплелся по улице к мосту. "Сама решит, что ей делать". Сама решит?
Да она в него влюбилась по уши, а уж влюбленные-то глупы, как овцы безголовые, не ведают, что творят. Как же быть, как уберечь ее от этого прохвоста?
