Виктор Поротников - Князь Святослав. «Иду на вы!»
Свенельд поднял кубок с хмельным медом, предлагая выпить мировую и забыть о ссоре. Бояре подняли свои чаши. Конечно, они помнят красавицу Ингонду с белокурыми косами и синими очами! Улеб статью своей в мать уродился. Помнят бояре и князя Тура, который, бывало, засыпал в объятиях сразу двух юных рабынь. Такой уж он был человек, ненасытный до любовных утех!
Улеб мировую пить отказался и ушел с пиршества, объятый досадой и гневом. Выходит, что он князь только по отцу, а по матери простолюдин. Хуже всего, что об этом знают многие киевские бояре и при случае могут уязвить этим Улеба. К тому же при такой родословной Улебу, конечно же, не видать стола киевского. Здешние бояре предпочтут ему сыновей Святослава, если перед ними встанет такой выбор.
Улеб не стал скрывать от Сфандры той правды, какую он невзначай узнал о своей матери. Он рассудил, что Сфандра рано или поздно все равно прознает об этом.
Уныние Улеба не понравилось Сфандре.
– Если покопаться в родословной всех славянских князей, там обнаружится не токмо низкое родство, но и кровосмесительство, – заявила Сфандра мужу. – Это от того, что по языческим обычаям среди знатных славян дозволено многоженство. Вспомни древлянского князя Мала, убившего Игоря, ведь он был женат на сводной сестре. Нынешний князь радимичей Драговит женат на племяннице и одновременно делит ложе с женой своего покойного брата. И никого это не коробит ни в Киеве, ни у радимичей!
– Да не о том речь! – злился Улеб. – Ежели кровосмесительство не во вред княжеской родословной, так и бог с ним! Мать моя не из княжеского чрева вышла, вот в чем беда. Бояре киевские мне это припомнят, ежели дойдет до дележа стола киевского.
– Мать твоя от княжеского семени родилась, это тоже имеет значение, – сказала Сфандра. – Ольга, мать Святослава, из простолюдинок вышла в княгини. Дружина посадила на трон Святослава и даже не попрекнула его этим.
– Ольга не токмо красива, но и умна. Здравомыслием своим Ольга любого мужа за пояс заткнет! – угрюмо промолвил Улеб. – Это все знают. Ингонда была красива, но умом не блистала.
– Значит, тебе нужно превзойти умом Святослава! – Сфандра встряхнула мужа за плечи. – Кто из бояр станет копаться в твоей родословной, ежели услышит из уст твоих мудрые речи. Не нужно прятаться за свою гордыню, Улеб. Гляди, как Свенельд умеет подольститься к каждому. Он и врага может обратить в друга ради выгоды своей. Научись этому у Свенельда. Хитростью и лестью перемани бояр киевских на свою сторону.
Улеб хмуро шевелил бровями, думая о чем-то своем.
Сфандра опустила руки. По глазам Улеба она поняла, что он глух к ее советам. Никогда Улеб не унизится до того, чтобы прикрывать лестью свое презрение к таким людям, как Гробой и Свенельд. Гордости Улеба нанесена серьезная рана, ему понадобится немало времени, чтобы оправиться от нее, обрести прежнее душевное равновесие.
Сфандра удалилась на ту половину терема, которая не отапливалась зимой. На ней была подбитая заячьим мехом шубка и теплый плат на голове, стянутый на лбу золотой диадемой. Сфандра бродила в прохладном полумраке, пронизанном яркими лучами солнца, которые пробивались сквозь толстые стекла небольших окон.
В душе ее царила пустота. Немало мыслей прошло у нее в сознании, немало отзвуков того, что она считала бесспорным и желанным, единственно верным и притягательным; в ней росло осознание того, что Улеб со всеми своими слабостями становится все более ей безразличен. Ноги сами принесли Сфандру в сени, где случилось столь памятное для нее прощание с Калокиром, завершившееся ее грехопадением. Однако воспоминание об этом не расстроило Сфандру, наоборот, в ней пробудилась некая мстительная радость. Сфандра уселась на скамью, воспроизведя в памяти те далекие ощущения, испытанные ею в объятиях опытного любовника. В груди у нее разлился жар, сердце бурно колотилось. Появись в этот миг перед ней Калокир – Сфандра без колебаний отдалась бы ему.
Сфандру грызла обида. Она столько раз просила бога помочь ей!
Вот и вчера Сфандра больше часа простояла на коленях в храме, все молилась о даровании Улебу княжеской власти, умоляла Вседержителя перессорить между собой бояр-язычников, свести в могилу Гробоя и его заносчивую дочь. Бог оставался глух к просьбам Сфандры.
«Что ж, тогда я буду намеренно грешить, – мстительно подумала Сфандра. – Я переступлю через все христианские запреты! Что мне в них? Я несчастна, хотя соблюдаю все церковные заповеди. Посмотрим, буду ли я счастлива, когда стану нарушать их».
* * *Сфандру радовало, что далекий южный поход Святослава затягивается. Она не расставалась с надеждой, что Святослав при своей бездумной храбрости не вернется из этого похода живым. Если это случится, тогда Сфандре и Улебу понадобится сильный союзник здесь, в Киеве, чтобы захватить княжеский трон еще до возвращения полков Святослава к днепровским берегам. Никто из бояр-христиан в таковые союзники не годился, так как все они страшились замарать свои руки кровью.
Когда стало пригревать апрельское солнце, в Киеве неожиданно объявился большой отряд из войска Святослава. Во главе отряда стоял Владислав, сын Гробоя. Ратников было не меньше тысячи, с ними был большой обоз из вьючных животных. Как выяснилось, отряд Владислава пришел на Русь через степи.
Свенельд, занятый смолением и оснасткой ладей перед дальним походом, поначалу решил, что это пришли остатки разбитых Святославовых ратей. Многие киевляне подумали точно так же.
Двадцатисемилетний Владислав был нрава дерзкого и нетерпеливого. В сечах на рожон никогда не лез. Сражаться больше любил верхом на коне, нежели в пешем строю. Святослав приблизил к себе Владислава, поскольку тот был братом его жены. Владислав гордился своим родством со Святославом и постоянно стремился обрести какую-нибудь выгоду через это родство. При дележе добычи Владислав был жаден, что очень не нравилось Святославу.
Свенельд, как мог, урезонивал Владислава, дабы тот не докучал Святославу своими просьбами. После отъезда Свенельда на Русь урезонивать Владислава стало некому. Он утратил всякое чувство меры, стал спорить со Святославом по поводу дальнейшего ведения войны, кичился своими заслугами, требовал себе большей доли при распределении военной добычи. Когда Владислав начал подбивать дружинников против Святослава, предлагая не воевать с аланами и касогами, но вернуться на Русь, тогда Святослав решил избавиться от Владислава и всех тех, кто был с ним заодно. Этих-то ратников, уставших от войны, Владислав и привел в Киев.
Слушая Владислава, Свенельд все больше мрачнел. Владислав обвинял Святослава в неблагодарности, излишней гордыне и глупом упрямстве.
– Войско измотано битвами и осадами, а Святослав собирается воевать и дальше, – недовольно молвил Владислав. – Хазары разбиты в пух и прах, но Святославу мало побед над хазарами. Он уже грозит аланам и касогам! Воеводы в недоумении, кто-то даже в страхе. Аланы могут выставить тридцать тысяч всадников. Касоги могут собрать и того больше. А еще остаются недобитые хазары в крепости Саркел и союзные с ними гузы…
По мнению Владислава, Святославу надлежит заняться переправкой взятых в Хазарии сокровищ на Русь, а не помышлять о продолжении похода. Кавказские племена воинственны и многочисленны, война с ними может затянуться надолго.
Киевские бояре внимали Владиславу, разинув рот от изумления, особенно когда тот начинал перечислять богатства, захваченные войском Святослава в Булгаре, Итиле, Беленджере и Семендере.
Оказывается, сокровища, привезенные на ладьях Свенельда и доставленные в Киев с обозом Владислава, едва ли половина от всех захваченных богатств. После всего услышанного от Владислава среди киевской знати начались пересуды о том, как лучше распорядиться столь колоссальной военной добычей. Зазвучали разговоры, что Святослав не желает делиться другой половиной хазарских сокровищ с киевским боярством, потому и медлит отправлять эти сокровища на Русь. Владислав первый распускал такие слухи, настраивая против Святослава киевскую знать.
Для Сфандры появление в Киеве Владислава, крайне недовольного Святославом, стало поистине подарком Судьбы. Боярин Гробой и княгиня Предслава осуждали Владислава за его нападки на Святослава, одержавшего столь громкие победы над южными племенами, каких до него не одерживал никто из киевских князей. Вся родня Гробоя пыталась заткнуть рот Владиславу. И только Сфандра с Улебом были во всем согласны с Владиславом. Владислав зачастил в терем Улеба, подружился с его сыном, стал любимым собеседником его жены. Дружба этих в общем-то разных по характеру людей распустилась пышным цветом на почве их скрытой неприязни к Святославу.
В мае собранное Свенельдом войско ушло из Киева на ладьях вниз по Днепру. Через Владислава Святослав передал Свенельду повеление вести войско не на Волгу, а к Лукоморью. Возле устья Дона Святослав намеревался соединить свои полки с войском Свенельда для завершающего удара по хазарам.
