Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен
— Как, однако, вы плохо думаете о нас, грешных, — усмехнулась дочь.
— Ну что ты, милая дочь. Как бы плохо ни думал мужчина о женщинах, вы друг о дружке думаете еще хуже.
Здесь герцогиня рассмеялась и обняла отца.
Действительно, вскоре молодая герцогиня Монбазон родила герцогу двух прелестных отпрысков. Как сказал старик с грустной усмешкой, «очень удобно — не сеять, а жать». Впоследствии у него появится и третий сын. Но если происхождение первых двоих было ясно, то третий появился на свет при удивительных обстоятельствах. Эти обстоятельства использовал господин Дюма в романе «Виконт де Бражелон». Хотя, на мой вкус, подлинная история интересней.
Как я уже рассказывал, у Марии де Шеврез будет роман с Франсуа де Бофором. Роман недолгий, но, как всегда у Бофора, весьма плодотворный… Мария де Шеврез родила сына, которого ее мудрец-отец объявил… своим. Так его внук стал его третьим сыном. Жена старого герцога обожала и третьего «сына», она боготворила все, что имело отношение к де Бофору.
Побег
Когда де Бофора отправили в Венсенский замок, все многочисленные любовницы, как положено под солнцем, постепенно забыли великолепного донжуана. Только герцогиня Монбазон все пять лет преданно ждала его. За эти годы она так и не смогла сбросить кожу, хранившую яростные ласки Франсуа. Хотя и пыталась, но… «Есть много способов избавиться от любви, но ни одного верного», как с печалью утверждал философ. Так что все эти долгие пять лет герцогиня Монбазон готовила побег любимого.
Она постоянно писала ему нежные письма, но слишком длинные. Бофор не терпел долгого чтения и вскоре начал бросать их в камин. Писал любимцу-герцогу и рогатый муж. Эти письма герцог сжигал чертыхаясь, ибо они были полны мудрых поучений философов, которых Бофор не переносил.
Первое время все эти письма вначале отправлялись на проверку Мазарини. Но, узнав судьбу этих непрочитанных посланий, кардинал посмеялся и перепоручил проверку писем коменданту Венсенского замка.
Так прошло пять томительных лет.
В тот день герцог получил очередное длиннющее письмо Монбазона, каковое мучитель назвал «Мысли для утешения».
«Всякий, кто приближен к Власти, должен заранее научиться сносить опалу. Ибо чем больше вы любимы нынешним королем, тем вернее попадете в опалу при наследнике… Ведь каждый новый король стремится побыстрее отречься от прошлого царствования. Лучший способ держать в подчинении народ — это внушать ему, что его предкам жилось еще хуже… Да, с новым царствованием наступает и конец прежним фаворитам.
Но стоит ли тосковать по потерянному рабству… Ибо кто пребывает в большем рабстве, чем приближенный к Власти. Только тот, кто еще приближенней! Все изменчиво в этом мире. Неизменна только смерть. Она уравнивает всех нас, и потому было бы очень досадно узнать, что кто-то может ее избежать!.. Жаль, что мудрые мысли приходят нам в опале, и мы тотчас забываем о них, снова войдя в милость…»
На этих словах Бофор мстительно поднес мудрые поучения к горящему пламени свечи, но увидел как явственно между строк начали проступать буквы! В письме была тайнопись.
Тайнопись оказалась от его любезной. Герцогиня сообщала, что наконец-то сумела устроить в охрану Бофора своего человека.
Уже вскоре «свой» передал в камеру Бофора пистолет, веревочную лестницу и кинжал. В очередном письме верная любовница просила Франсуа терпеливо ждать дальнейших шагов, ее посланец собирался подкупить новых тюремщиков. Но как только кинжал очутился в руке де Бофора, сдавленная пятилетним заточением пружина распрямилась. С оружием в руках герцог — прежний великий воин. Он не мог ждать. Он велел подкупленному стражнику сообщить на волю одно слово — завтра!
И на следующий день, когда стражник принес ему обед, Бофор молча набросился на беднягу с кинжалом. Как он мечтал, что тот станет сопротивляться, и он перережет ему глотку. Но несчастный испуганно взмолился о пощаде. И дальше было то же. Когда наш яростный воин выскочил из камеры с кинжалом и пистолетом, тюремщики дружно попадали на колени. Он запер их в камере, пообещав награду, коли будут послушны. Те знали — их ждут хорошие деньги… Совсем не те, что платил им скряга Мазарини. Так что покорно дали себя связать. Уже через несколько минут веревочная лестница полетела на стену замка, и по ней взбирался де Бофор… Внизу ждали лошади и друзья-фрондеры. Потом была бешеная скачка. Он яростно загнал двух лошадей. Ворвался в замок герцога Монбазона. Она бросилась к нему на шею. Он швырнул ее на постель… К счастью, герцога не было в замке, он охотился. (Впрочем, возможно, старый мудрец все знал и потому охотился.) Уже приближалась погоня, когда через четыре восхитительных часа Бофор покинул замок. Она позвала детей проститься, но дети его не интересовали. Все мысли де Бофора были заняты теперь одним — как расплатиться с Мазарини за пять лет черной скуки, за целых пять лет отсутствия побед в постели и на поле брани.
Франсуа Бофор расплатился щедро. Он стал одним из главных вождей знаменитой Фронды — восстания знати против Мазарини. Французы умеют бунтовать. Многочисленные любовницы Бофора — жены родовитейших французских аристократов — с легкостью заставляли присоединяться к этому бунту своих мужей и любовников. Кто только не участвовал во Фронде! Брат покойного короля и первый принц крови, знаменитый полководец герцог Конде, его младший брат герцог Конти. Вместе с косноязычным быком Франсуа де Бофором бунтовал великий мудрец и блистательный острослов герцог Ларошфуко.
«Ум всегда в дураках у сердца»
Герцог де Бофор и герцог Ларошфуко. За спинами этих двух столь разных мужчин стояли две общие любовницы. Две самые опасные красавицы века. Две белокурые ведьмы-соблазнительницы, две законодательницы мод с пышной грудью и осиными талиями.
Это уже известная нам Диана-охотница Мария де Шеврез и знаменитая Анна де Лонгвиль, родная сестра принца крови великого полководца Конде.
Анна много моложе Марии, но уже не менее опытна. Как и у Марии де Шеврез, муж Анны был намного ее старше… И лук Анны так же без промаха бил мужские сердца… Если Мария де Шеврез была бывшей подругой королевы, то Анна де Лонгвиль, принцесса королевской крови, сама мечтала стать королевой. И она стала главной бунтовщицей Фронды… Анна Австрийская называла ее «дьяволом с ангельским личиком». Белокурая копна волос, обворожительное нежное личико с прелестным носиком, трогательная ямочка на подбородке… Женственность и слабость. Под этой нежной маской скрывалась «похотливая дьяволица, беспощадная в любви и ненависти». С легкостью всепобеждающей молодости отбила она у Марии де Шеврез герцога Ларошфуко.
Если интрига против Ришелье, в которую вовлекла его герцогиня де Шеврез, отправила мудреца в камеру Бастилии, то интриги, задуманные де Лонгвиль, могли отправить на эшафот. Так что великий острослов долго колебался, участвовать ли в интриге, но… Он печально сказал: «Глупо считать, что мы управляем собой… И если умом мы стремимся к одной цели, то сердце незаметно увлекает нас совсем к другой… Ум всегда в дураках у сердца». Но философа спасло то, что всегда спасает: измена любимой. Он узнал, что его возлюбленная не избежала неминуемого — одновременно с Франсуа Ларошфуко она спала с Франсуа де Бофором… Причем оба Франсуа узнали о ситуации одновременно. «Чем больше мы любили красавицу, тем больше будем ее ненавидеть», — сказал тогда Франсуа Ларошфуко. Анна де Лонгвиль была беременна, причем уверила в отцовстве обоих Франсуа. И сделала это с чистым сердцем, ибо правду не знала сама. Так что оба Франсуа считали своим мальчика, которого она родила прямо в парижской Ратуше во время буйств Фронды. Что же касается ее мужа… о нем было не принято думать.
Разочаровавшись в возлюбленной, философ разочаровался и во Фронде. Ларошфуко с отвращением наблюдал то, что всегда бывает во время вельможных смут. Ничто не ново под солнцем, и низость «власть имеющих» так похожа. Во время вашей Смуты ваши бояре бегали между лагерем Самозванца и царем Василием Шуйским. Так же во время Фронды принцы и вельможи нагло предавали друг друга, бесстыдно бегая между королевой-регентшей, Мазарини и заговорщиками. Короче, герцог Ларошфуко пресытился заговорами, бунтами, предательствами и любовными изменами. Великий мудрец стал великим мизантропом. Он полюбил повторять: «Порок правит миром. Даже наши добродетели зачастую не более чем хорошо замаскированные пороки». К примеру, наша скромность. Уклоняясь от похвал, мы всего лишь жаждем восхвалений… уже за это!» Кстати, тогда он сказал мне… — Тут месье Антуан остановился и, как всегда, извинился за оговорку… Засмеявшись, добавил: — Вот так же порой оговаривался граф Сен-Жермен, поселяя в собеседниках ложную иллюзию своей вечной жизни… На самом деле, как я вам уже говорил, вечная жизнь была бы самым ужасным приговором. Обреченный жить вечно уже вскоре понял бы, как тоскливо одинаковы времена и люди, ибо одинаковы пороки… Постоянным под солнцем остается и грозное видение — крест, на котором мы, люди, умудрились распять Бога… в компании с разбойниками! — И, помолчав, месье Антуан продолжил: — Но вернемся к Бофору. Этот Голиаф был неутомим в мятеже. Он пил его, как вино. Он жил в бунте. Он не брезговал возглавлять даже бунты парижской черни, этот «король рынков», как его насмешливо называла знать. Могущественному Мазарини дважды пришлось спасаться бегством из Франции.
