Вальдемар Лысяк - Ампирный пасьянс
Наполеон, располагавший, как и под Шебрейсс, пятью сформированными в каре дивизиями, решил отрезать мамелюков от укрепленного шанцами обоза, столкнуть их в Нил, и только лишь после того атаковать Эмбабет. К тому же он заметил, что у снятых с кораблей египетских пушек нет лафетов, поэтому их будет невозможно перемещать, что, скорее всего, обездвижит вражескую пехоту. Перед самым началом сражения Бонапарте крикнул солдатам, указывая на пирамиды:
– Идите и помните, что с вершины этих памятников на вас глядят сорок столетий!
Мурад же крикнул своим воинам совершенно другое:
– Порубим их как тыквы!
Предугадывая намерения Наполеона, Мурад-бей решил предупредить атаку французов и во главе 8 тысяч мамелюков налетел на правый фланг врага – на только-только формирующееся среди пальм каре Десекса.
Французы ожидали неприятеля с флегмой, рядом с которой вошедшее в пословицу поведение англичан заслуживало смирительной рубашки, и только лишь когда разогнавшийся таран очутился шагах в пятнадцати от каре, они нажали на курки. Словно земля треснула – два первых ряда золоченых всадников смело в ничто. В течение последующих сорока пяти минут мамелюкская кавалерия металась между каре Реньера и Десекса, несмотря на чудовищные потери, возобновляя свои атаки. Непоколебимые "живые крепости" отплевывались ружейным и пушечным огнем, проделывая кровавые туннели в разноцветной толпе. Охваченные боевым безумием мамелюки раз за разом набрасывались на ощерившиеся штыками стены. Некоторые останавливали коней, поворачивали их задом и так пытались пробиться в ряды французов. Уже лежа на земле, они подрезали саблями и кинжалами ноги французам, лишившись же клинков вгрызались зубами. Откинутые, они попали на каре Дюгуа, где их приветствовала стена артиллерийского огня. И тогда они начали удирать часть к пирамидам, другие же к Эмбабех, возбудив в обозе полное замешательство.
Видя отход неприятеля, Бонапарте направил в наступление на Эмбабех две свежие дивизии (Бон и Мену), которые заключили обоз в огненное кольцо. В этот момент Мурад-бей ударил во фланг французов со своими резервами и остатками распыленных перед тем мамелюков. Лицо его было покрыто кровью, от бешенства он ничего не видел, потому он и метался на своем чудном арабском скакуне, только ярость его уже ничего не могла изменить. Французы тут же выстроились в новые каре, которые продвигались вперед, медленно и мерно, словно танки на первой передаче, отпихивая и раздавливая все, что стояло на пути. В решающий момент, по знаку Наполеона каре раскрылись, развернулись, а затем соединились, будто звенья цепи, и значительно поредевшие мамелюки очутились между окопами и стеной неприятелей. Началась резня.
Мурад уже не думал о победе – главное теперь было вырваться из кровавого круга. Последняя атака разорвала цепь, и оставшиеся в живых мамелюки бросились в сторону Нила. Их нагоняла колонна Бона, сбрасывая врагов в реку, из которой потом солдаты вылавливали их, сдирали все ценное, а трупы снова выбрасывали в воду. Останки гордых всадников плыли к морю, рассказывая прибрежным деревням о триумфе неверных.
Предводителю мамелюков удалось уйти живым от разгрома. Успев еще поджечь "джермы" – плавающие по Нилу корабли – с сокровищами, он промчался через Гизу и скрылся в бескрайней пустыне. Наполеон же устроил в его чудесной, окруженной виноградниками и садами вилле в Гизе свою штаб-квартиру, а после захвата Каира поселился во дворце Мурад-бея.
Баланс битвы под пирамидами для мамелюков был ужасен. Они потеряли три тысячи человек, сорок пушек, четыреста верблюдов с грузом и столько же лошадей – у французов было только 400 убитых и 120 раненных. Несмотря на поражение, храбрость мамелюков заставила их уважать. У них не было ни малейшего шанса – за противостояние собственной стихийной, импровизированной, насчитывающей сотни лет тактики военной машине человека, который превратил войну в сложнейшее, управляемое разумом искусство, и был в этой игре гроссмейстером, им пришлось заплатить наивысшую цену. И заплатили, поскольку здание их могущества в этот июльский день разрушилось уже бесповоротно.
А памятником их храбрости стало описание битвы, сложенное Абдер-Рхаманом. Это нечто вроде рыцарского эпоса, в котором можно услыхать нотки далеких, позабытых времен, крестовых походов, поэм Тассо о Танкреде, наполненного поклонением тем самым фанатичным чувствам и идеалам, которые поднимали мамелюков на бой с неверными еще со времен средневековья и до самой пред-промышленной эры. Абдер-Рхаман воспевает смерть молодого Эюб-бея, которому приснился сон о собственной смерти в бою с французами. Перед битвой юноша готовится к смерти с традиционным церемониалом, он провел обмывание, прочитал последние молитвы и закончил их словами: "О Аллах, тебе доверяюсь!". Неверных он атаковал с возгласом: "О Аллах! Во имя твое иду на бой!", сражаясь же, он видел небесную гуриссу, нашептывающую ему: "Будь первым в стремлении к славе, и, покинув свой свет, ты прибудешь к нам. Здесь истинная жизнь". Когда же он получил смертельный удар, упавшая с неба звезда окружила его голову ореолом и осветила гаснущие глаза.
9
Довольно скоро после битвы под пирамидами в штаб французов поступила информация о появлении Мурада во главе с недобитыми мамелюками в Верхнем Египте. Наполеон направил для того, чтоб окончательно расправиться с ним одного из своих способнейших офицеров, генерала Луи Десекса.
Десекс выступил со своей дивизией в начале августа 1798 года, и после крайне тяжелого марша вдоль Нила 7 октября, под Седиманом, встретился с мамелюками. Случившаяся там битва во многих отношениях была уменьшенной копией сражения у пирамид. 8 тысяч феллахов Мурада окопались в деревне, сам эе он с 4 тысячами мамелюков и бедуинов выступил перед укреплениями. У Десекса было 3 тысячи солдат, и он построил их в два больших каре и два поменьше, на флангах. Под Седиманом французская пехота впервые не выстояла под ударом атаки мамелюков – малое правое каре было разбито, и кавалерия Мурад промчалась по нему в направлении крупного каре Десекса.
– Не стрелять, пока они не приблизятся на двадцать шагов! скомандовал Десекс.
– На десять шагов, генерал, – поправили его солдаты.
Война пробуждает в нас отвращение, и это правильно, но, благодаря подобным фразам, даже и во взаимном убийстве можно обнаружить ростки чего-то возвышенного.
Продолжение битвы под Седиманом было копией столкновения в тени пирамид. Десекс подождал, пока люди Мурада истекут кровью на французских штыках, после чего одним ударом захватил их укрепления. Разница же состояла в том, что, отступая, мамелюки сделали полукруг и проскакали через побоище, оставшееся после атаки на каре – и там они начали вырезать раненных французов. Им заплатили тем же, хотя это уже не вернуло жизни 300 солдатам армии "Восток".
После Седимана Мурад сменил свою тактику на партизанскую. Избегая крупных битв, он замучивал неприятеля мелкими стычками, провоцировал к столкновению, чтобы тут же скомандовать отступление, что отбирало силы французов. Одновременно он пытался установить контакты, даже за границами Египта, со всеми, готовыми защитить веру Пророка. Его многомесячный поединок с армией Десекса превратился в сказочную эпопею, переполненную актами безумной решительности и жестокости с обеих сторон. Осажденный мамелюками и арабами капитан Моранди взорвал себя вместе с кораблем "Италия"8. В Бенуте же французы взорвали дом мамелюка, в котором захваченные врасплох неприятели защищались совершенно обнаженными, с пистолетами в руках и саблями в зубах.
Мураду удалось навязать Десексу правила игры, напоминавшей сражение с тенью. Десекс преследовал мамелюка по трактам и бездорожью Верхнего Египта, почти догоняя, но, тем не менее, не имея возможности уничтожить врага. Таким образом, в течение нескольких месяцев Мурад-бей мог считать себя победителем, ведь основная идея партизанской войны состоит в том, что партизаны выигрывают, когда не проигрывают, зато обычные вооруженные силы проигрывают, когда не выигрывают. (Янки во Вьетнаме поняли это слишком поздно.)
Во время этой погони, в пустынях и в руинах святынь фараонов, между оазисами и небольшими деревушками, забытыми Богом и людьми, где с римских времен не ступала нога европейца, сновали таинственные личности, благодаря которым связующая нить не разрывалась. Именно благодаря этим таинственным личностям, Мурад не мог бесследно раствориться в пустыне, а Десекс всегда знал о передвижениях неприятеля.
Всеми этими шпионами дирижировал бригадный генерал Юзеф Зайончек, приказом Наполеона поставленный на должность управляющим провинциями Бени-Суэф и Фаюм, то есть, именно там, где в кровавые догонялки игрались Десекс и Мурад-бей. Собирая налоги, усмиряя бунты [В этом ему помогал польский бродяга, миссионер и врач, ксендз Проспер Буржинский, пребывавший в Египте и Сирии, начиная с 1790 года. Буржинский встретил заблудившийся отряд Зайончка и вывел его из пустыни, успев предупредить по пути про отравленный колодец. За это, и еще за проповеди, которыми он "склонял на свою сторону неразумных туземцев", Зайончек через много лет, во времена Конгрессного Королевства, отблагодарил Буржинского, сделав его сандомирским епископом (1820 г.). Когда ненавидимый народом наместник Зайончек умирал, именно епископ Буржинский закрыл ему глаза своей доброй рукой], захватывая городки и деревни и размещая в них воинские гарнизоны, Зайончек все время контролировал игру Мурада с помощью двух, не известных нам до сих пор агентов. В десятках писем в штаб Десекса он передавал их рапорты, наполненные подробной информацией о силах, вооружении и перемещениях мамелюков. Через месяц после Седимана, 13 ноября 1798 года, Зайончек докладывал Десексу: "Мои шпионы не спускают с него (Мурада) глаз. Он взбешен и проклинает своих мамелюков, обвиняя их в подлости и слабости".
