Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)
— Лучше запоздать на час, чем не приехать вовсе.
— Ба, не прерывать же нам путь из-за одной догадки. Впрочем, есть еще проселочная сен-жермен-ская дорога, милей ниже. Когда мы доберемся до нее, можно будет взять направо, вдоль южной стороны реки, и таким образом изменить маршрут.
— Но мы рискуем не доехать до этой дороги.
— Пусть попробует кто-либо преградить нам дорогу, мы знаем, как поступить с ним.
— Вы будете драться? С дюжиной людей?
— Хоть с сотней, раз я отправлен с поручением от короля.
Амос Грин пожал плечами.
— Ведь вы же не боитесь?
— Страшно боюсь. Биться хорошо только в крайнем случае. Но я считаю безумным скакать прямо на рожон или попасть в западню, раз можно этого избежать.
— Делайте что угодно, — сердито проговорил де Катина. — Мой отец был дворянин, владелец большого имения, и я не намерен разыграть труса на службе короля.
— Мой отец, — ответил Амос Грин, — был купец, владелец пушнины, и его сын умеет при встречах отличить дурака.
— Вы дерзки, сударь! — крикнул гвардеец. — Мы можем свести счеты при более удобном случае. Сейчас же я занят выполнением данного мне поручения, а вы можете возвращаться в Версаль, если угодно.
Он приподнял шляпу с подчеркнутой вежливостью и поехал по дороге дальше.
Амос Грин колебался несколько минут, потом вскочил на коня и стал догонять своего спутника. Но тот все еще находился не в духе и ехал не оборачиваясь и не удостаивая приятеля ни взглядом, ни словом. Внезапно во мраке он увидел что-то, заставившее его улыбнуться. Вдали, среди двух групп темных деревьев, замелькало множество блестящих желтых точек, скученных, словно цветы на клумбе. То были огни Парижа.
— Смотрите! — крикнул он. — Вот город и где-нибудь тут вблизи и сен-жерменская дорога. Мы отправимся по ней, чтобы избегнуть всякой опасности.
— Прекрасно. Но не следует ехать слишком быстро, ведь подпруга может лопнуть каждую минуту.
— Нет, двигайтесь поскорее; конец нашего путешествия близок. Сен-жерменская дорога начинается как раз за поворотом, и путь будет нам виден, а огни Парижа послужат нам маяками.
Де Катина ударил лошадь хлыстом, и они галопом обогнули угол дороги. Но в следующее же мгновение оба всадника лежали среди кучи подымавшихся голов и лошадиных копыт, — капитан, наполовину придавленный туловищем своего коня, товарищ же его, отброшенный в сторону шагов на двадцать, лежал безмолвный и неподвижный посреди дороги.
XVI
ЗАСАДА [4]
Г-н де Вивонн искусно устроил засаду. В карете с шайкой отчаянных головорезов он выехал из дворца получасом раньше гонцов короля и с помощью золотых монет, данных ему щедрой сестрой, принял меры, чтобы де Катина и Грин не могли скакать быстро. Достигнув разветвления дороги, он приказал кучеру проехать еще немного вперед и привязать к изгороди лошадей. Потом поставил одного из своих сообщников сторожить главную дорогу и сигнализировать огнем о приближении королевских посланных.
Толстой веревкой перетянул дорогу на высоте семнадцати дюймов от земли и привязал одним концом за ствол дерева, стоявшего у одного края; другой же конец привязал к дереву на противоположной стороне. Всадникам трудно было разглядеть веревку, находившуюся на самом закруглении дороги, и благодаря этому лошади их, запнувшись, тяжело рухнули наземь, увлекая за собою и седоков. Моментально дюжина негодяев, прятавшихся в тени деревьев, бросилась на упавших со шпагами в руках. Но жертвы лежали неподвижно. Де Катина тяжело дышал, одна нога его была придавлена головой лошади; кровь текла тонкой струей по бледному лицу и сочилась капля за каплей, падая на серебряные эполеты. Амос Грин не был ранен, но испорченная подпруга лопнула, и он, вылетев из седла, грохнулся на жесткую дорогу с такой силой, что теперь лежал, не подавая признаков жизни.
— Плохо дело, майор Депар, — сказал де Вивонн стоявшему возле него человеку. — Мне кажется, оба готовы.
— Ну, ну! Клянусь, в наше время люди не умирали так быстро, — ответил тот наклоняясь, причем свет фонаря упал на его свирепое лицо, обрамленное седыми волосами. — Я летал с лошади тысячи раз, и за исключением сломанных двух костей ничего дурного со мной не случилось. Ткните-ка шпагой лошадей под третье ребро, Делатуш, они уж все равно никуда не годятся.
Два последних предсмертных вздоха — и поднятые кверху шеи лошадей ударились оземь; страдания животных окончились.
— Где Латур? — спросил г-н де Вивонн. — Ахилл Латур изучал медицину в Монпелье. Где он?
— Здесь, мсье. Без хвастовства я так же ловко владею ланцетом, как и шпагой. Плохой выдался денек для больных, когда я впервые напялил на себя мундир и перевязь. Которого прикажете осмотреть?
— Вон, что лежит на дороге. Латур нагнулся над Амосом Грином.
— Этому капут, — промолвил он. — Я сужу по хрипу в дыхании.
— А что за причина?
— Вывих надбрюшия. Ах, латинские термины так и лезут на язык, но их трудновато порой передать простой разговорной речью. По-моему, не помешала бы легкая операция кинжалом в горло приятелю, ведь он все равно издыхает.
— Ни за что! — перебил предводитель. — Если он кончится не от раны, то нельзя потом обвинить в смерти нас. Пощупайте-ка теперь другого.
Латур наклонился над де Катина, положив ему руку на сердце. Капитан глубоко вздохнул, открыл глаза и оглянулся вокруг с видом человека, не отдающего себе отчета, где он, что с ним и как здесь очутился.
Де Вивонн, надвинув шляпу на глаза и прикрыв плащом нижнюю часть лица, вынул фляжку и влил раненому в рот немного вина. Мгновенно румянец заиграл на бескровных щеках гвардейца и сознание мелькнуло в безжизненных глазах. Он с трудом поднялся на ноги, яростно стараясь оттолкнуть державших его людей. Но голова еще кружилась и он еле держался на ногах.
— Я должен ехать в Париж. По приказу короля Вы задерживаете меня на свою голову.
— У этого только царапина, — заявил бывший лекарь.
— Ну так держите его покрепче. А умирающего отнесите в карету.
Свет от фонаря падал небольшим ярким кругом, и когда им осветили де Катина, Амос Грин остался в тени. Но вот фонарь перенесли к умирающему. Но, увы, его не оказалось на месте. Амос Грин исчез.
Один миг заговорщики застыли в оцепенении, молча, устремив изумленные взгляды на то место, где только что лежал молодой человек. Свет от фонаря падал на их шляпы с перьями, свирепые глаза и дикие лица. Потом они разразились неистовым потоком ругательств, а де Вивонн, схватив мнимого доктора за горло, бросил на землю и придушил бы его, не вмешайся в дело другие бандиты.
— Лживый пес! — орал он. — Так вот оно, твое знание! Негодяй убежал, и мы погибли.
— Это предсмертная агония, — задыхаясь прохрипел Латур. Он поднялся, потирая себе горло. — Говорят вам, раненый где-либо вблизи.
— Это верно. Он не в силах уйти далеко, — согласился де Вивонн. — Кроме того, он безоружен и пеший. Депар и Раймонд де Карнак, стерегите-ка другого молодца, чтобы он также не сыграл с нами какой-нибудь штуки. Вы, Латур, и вы, Тюрбевиль, шарьте по дороге и поджидайте у южных ворот. Если ему посчастливится добрести до Парижа, он не минует этой дороги. Удастся поймать, привяжите сзади к лошади и привезите в условленное место. Во всяком случае, это еще полбеды, так как он чужестранец и случайный здесь человек. Тащите другого в карету, и мы исчезнем прежде, чем поднимется тревога.
Два всадника отправились на поиски беглеца, а де Катина, все еще продолжавшего отчаянно сопротивляться, потащили по сен-жерменской дороге и бросили в карету, стоявшую несколько в отдалении. Трое из всадников двинулись впереди, приказав кучеру ехать следом; де Вивонн, отослав посланного с запиской к сестре, трусил позади кареты среди остальных бандитов.
Несчастный гвардеец, теперь окончательно пришедший в себя, оказался связанным по рукам и ногам пленником в подвижной тюрьме, тяжело тащившейся по плохой дороге. Ошеломленный падением, морщась от боли в ноге, сильно помятой упавшей на него лошадью, он видел, что рана на лбу была сущим пустяком да и кровотечение уже остановилось. Но состояние души у него было куда тяжелее. Опустив голову на связанные руки, он бешено топал ногами, в отчаянии покачиваясь из стороны в сторону. Как он был глуп, беспросветно глуп. Старый солдат, нюхавший порох на войне, он так бесславно попался в идиотскую западню. Король выбрал его в качестве лица, на которого мог положиться, а он не оправдал доверия монарха и даже не обнажил шпаги. И его предостерегали… Советовал же молодой спутник, незнакомый с придворными интригами и поступавший по указке только своего природного ума, быть осторожнее. В глубоком отчаянии де Катина упал на кожаную подушку сиденья.
Но затем к нему постепенно вернулся здравый смысл, связанный у кельтов так тесно с порывистостью. Дело, конечно, следует еще обмозговать: нельзя ли как-нибудь его поправить? Амос Грин исчез. Это уже один выгодный плюс. И он слышал приказ короля и понимал его значение. Правда, он не знал Парижа, но человек, умевший ночью находить дорогу в мэнских лесах, наверно, не затруднится разыскать известный дом архиепископа Парижского. Но внезапно сердце де Катина сжалось при одной мысли: городские ворота запирались в восемь часов, а теперь уже около девяти. Ему, де Катина, мундир которого служил сам по себе пропуском, легко было попасть в Париж. Но можно ли надеяться на пропуск Амоса Грина, чужестранца и штатского? Это невозможно, совсем невозможно. А между тем, несмотря на все, у него где-то копошилась смутная надежда, что такой энергичный и находчивый человек, как Грин, найдет выход из этого затруднительного положения.
