Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары M. L. C. D. R.
Наконец, после стольких попыток избавиться от кардинала, принц Конде решил покинуть Париж и идти на помощь своей армии, которой угрожали более многочисленные войска Короля. Его личное присутствие, равно как и другие меры, заставили отступить графа де Миоссанса, продвигавшегося со стороны Сен-Клу, — однако, не удовлетворившись этим, принц повернул к Сен-Дени{162}, где располагался королевский гарнизон. Этот городок не имел серьезных укреплений и был легко взят — впрочем, и удержать его не смогли по той же причине. Принц Конде, знавший о нестойкости парижан еще с того времени, когда отогнал их от Шарантона, убедился, что и теперь, примкнув к нему, они не стали храбрее. Перед плохонькой крепостцой Сен-Дени они его покинули, и, последуй их примеру все остальные, он бы потерпел неудачу.
Несколько дней спустя принц Конде, вернувшийся в Париж, вновь должен был отправиться на театр военных действий: зная, что армия Короля перешла в наступление, он намеревался уклониться от сражения и отвести свои силы через Сену по мосту Сен-Клу. Он обнаружил, что близ Сен-Дени неприятель уже соорудил понтонный мост для переправы части своих сил, тогда как другая часть двигалась по противоположному берегу. Опасаясь окружения, он снялся с лагеря, чтобы укрыться между Шарантоном и Вильнёв-Сен-Жорж{163}, ибо считал, что реки Марна и Сена обеспечат ему надежное прикрытие. Виконт де Тюренн разгадал его маневр и, следуя за ним по пятам, потеснил его арьергард близ высот предместья Сен-Мартен. Поджимаемый противником, принц Конде понял, что не сможет занять Шарантонский мост, по которому он рассчитывал переправиться, и решился, невзирая на это, принять бой в Сент-Антуанском предместье{164}, где был его авангард. Там он нашел несколько укреплений, которые парижане возвели для защиты от герцога Лотарингского, опустошавшего грабежами окрестности, и, положившись на свой военный опыт, решил, что вряд ли найдет место лучше посланного ему самой судьбою, — так что, по мере подхода своих войск, велел им занимать оборону за этими укреплениями.
Королевская армия вполовину превосходила силы принца, однако маршал де Ла Ферте, командовавший одной из ее частей, находился покуда на другом берегу Сены, так что обе стороны по численности были почти равны. Король, не веривший, что принц Конде сумеет ускользнуть, расположился на высотах Менильмонтана{165}, откуда мог наблюдать происходящее без всякой опасности для себя. Он рассчитывал извлечь одновременно две выгоды: его присутствие, с одной стороны, должно было придать храбрости солдатам, а с другой — помешало бы парижанам предоставить убежище принцу Конде. И впрямь, тому не позволили въехать со своим обозом, и он был вынужден оставить его на бульваре. Маршал де Ла Ферте, узнав, что виконт де Тюренн намерен дать сражение, поспешил переправиться через Сену, но, поскольку это было делом небыстрым, битва началась без него. Виконт де Тюренн, подступивший к предместью, решительно приказал его атаковать и в то же время послал войска в обход, рассчитывая вторгнуться с другой стороны.
До этого времени я считал, что герцог де Бофор — отважный человек, и был уверен, что хула, распространявшаяся про него герцогом де Немуром, обусловлена скорее личной неприязнью и вряд ли правдива. Но тут, увидев, как он изворачивается, чтобы отступить в город под предлогом объявления его во власти принца Конде, я догадался, что он просто хочет уклониться от битвы. Впрочем, если я однажды упомянул, что народ поддерживал герцога, то необходимо пояснить также, почему люди охладели к нему. Следует знать, что он не только устал от войны, но и жаловался на то, что свои войска изматывают его не менее, чем вражеские, чему принц Конде не мог воспрепятствовать, ибо не имел денег даже на то, чтобы заставить солдат повиноваться. И вот, как я только что сказал, начался отчаянный бой, в котором до некоторого времени ни у кого не было перевеса. Получив известие, что маршал де Ла Ферте уже недалеко, виконт де Тюренн ринулся в атаку с удвоенной силой, чтобы не позволить ему разделить с ним победу. Укрепления были прорваны в двух местах, и, что бы ни предпринимал принц Конде для обеспечения обороны, он и его соратники наверняка были бы обречены на гибель, если бы мадемуазель де Монпансье, его верный друг, не оказала ему спасительную услугу{166}. Овладев Бастилией, господствовавшей над Сент-Антуанским предместьем, она распорядилась развернуть пушки этой крепости против королевских войск и против самого Короля, который быстро отступил и направил виконту де Тюренну приказ поступить так же.
Не берусь утверждать, была ли эта битва самой крупной из всех, но не раз слышал от старых офицеров, что среди уцелевших эскадронов были и такие, которые атаковали по пять раз, а будучи разбиты, собирались и шли в атаку снова. Также было много убитых и раненых, в том числе и герцог де Ларошфуко: удар пришелся ему прямо в глаз{167}, сразу лишив его зрения, которое, тем не менее, позже к нему возвратилось. Его перенесли в Париж, в конце концов подчинившийся Мадемуазель и пропустивший армию принца Конде{168}. Так как герцог думал, что может в любой момент умереть, то попросил исповеди у викария собора Святого Павла{169}, однако тот ответил, что она не будет иметь силы, покуда он не покается в главном — что поднял оружие против своего Короля — и не даст обещания никогда впредь не впадать в этот грех. Кстати, если бы остальные исповедники поступили так же, смута была бы вскоре усмирена — но отнюдь не все они были так хороши, и даже кардинал де Рец{170}, обязанный подавать другим пример как церковный иерарх и архиепископ Парижский, был столь далек от этого, что играл одну из первых ролей в мятеже.
Меня Господь уберег, хоть я и сражался в составе отряда, половина которого полегла на поле боя. Однако поведение герцога де Бофора разочаровало меня, и я решил его покинуть, что и сделал за три дня до его поединка с герцогом де Немуром, в коем последний был убит. Если бы принц Конде захотел, то не допустил бы этой беды, однако произошедшее даже не рассердило его, ибо погибший молодой аристократ был гораздо счастливее него самого в любви к герцогине де Шатийон. Когда к нему пришли с известием, что герцог убит, он даже не соизволил притвориться расстроенным: из комнаты, где он затворился со своими приближенными, раздались раскаты смеха.
Оставив господина де Бофора, я решил не служить больше никому, кроме Короля, то есть в его войсках, если меня туда примут. Положение вещей мне благоприятствовало, и я не встретил к этому прежних препятствий. Я получил командование кавалерийской ротой и одновременно — приказ явиться к господину кардиналу. Увидев меня, он спросил, может ли он мне доверять, и, когда я ответил, что в этом можно не сомневаться, послал меня в Бордо, чтобы убедить принца Конти изменить интересам своего брата{171}. Я обратился к Сарразену, автору опубликованных ныне сочинений, и ему мои предложения показались заманчивее, нежели его господину: ему пообещали двадцать тысяч экю наличными, а принцу Конти — всего лишь жену с приданым. Он тут же предупредил, что я должен остерегаться графа де Марсэна и других приближенных принца Конде. Как ни ценил принц свое положение, однако с удовольствием согласился на наши условия и договорился со мной, что женится на мадемуазель Мартиноцци, племяннице кардинала.
Я получил приказ повидаться с большим другом Его Преосвященства отцом Фором и, оказавшись в его монастыре, переоделся францисканцем, чтобы не привлекать в городе ненужного внимания. Отец Фор руководил тайными делами, призванными разобщить вожаков смуты и тем самым привести Бордо к повиновению. По общему мнению, он был великим проповедником, но помимо этого еще и духовником знатнейших семейств, и так преуспел и на той, и на другой ниве, что получил в награду Амьенскую епархию, где служит и поныне{172}.
Следуя достигнутому соглашению, принц Конти прибыл ко двору, где кардинал осыпал его милостями и спустя несколько дней женил прямо в королевском кабинете в Фонтенбло{173}. Некий Монтрёй от его имени отказал все бенефиции принца кардиналу, а тот, нимало не беспокоясь о том, что это симония, вознаградил его крупным пенсионом. Что же касается Сарразена, то, когда дело было устроено, над ним посмеялись, и вместо двадцати тысяч экю он должен был довольствоваться лишь скромной подачкой. Он возмущался и негодовал из-за неблагодарности Мазарини, но хлопотать о потерянных деньгах ему почти и не случилось, ибо вскоре он умер. Принц Конти, рассерженный и павшим на него из-за такого супружества презрением честных людей, и письмом, присланным ему принцем Конде, наказал Сарразена и словом и рукой, отчего тот так расстроился, что умер несколько дней спустя.
