Александр Лавров - Варяги и Русь
В то же утро начались приготовления к морскому походу. На Днепре было устроено множество пристаней. Около каждой из них нагружались припасами и оружием струги. Повсюду во все роды и племена были посланы гонцы с призывом к набегу. В Киев стекались толпы людей.
Всем известно было, что много пленников и среди них сын Всеслава, старейшины Полянского, томятся в Византии, и поход на столицу ее даже славяне считали своим делом.
Как раз в это время получено было известие, что византийские купцы, миновав пороги, подходят к Киеву.
О прибытии их среди народа шли пересуды.
— Чего это князеньки-то с ними торгуются? — говорили киевляне. — Сами на них набегом идут и сами же их принимают.
— Не гоже как будто это…
— Чего не гоже? Разузнают про их государство все, что надо, — вот и ударят на них…
— Так от них и разузнал!
Прибывшие купцы между тем искренно боялись за свою жизнь. Не будь на их судне византийских воинов, они давно бы уже свернули в сторону. Среди них был врач Фока. Всю дорогу, от Константинополя до устья Днепра, он пробыл в своей каюте. Что он там делал, неизвестно было, но когда они пересели на струги и пошли по Днепру, Фока вдруг обратился к ним с речью.
— Вы знаете, зачем вы посланы, — сказал он. — В самом деле, смерть для каждого человека так или иначе неизбежна, это каждому предопределено судьбой при его рождении. Где умереть, в Византии ли, или на берегах Днепра — это все равно. И там, и тут — смерть…
Он помолчал и потом продолжал:
— Я говорю и о себе также. Отечеству, когда оно в опасности, послужить необходимо. Это долг каждого. Итак, вы поднесете киевским князьям дары и вот эти браслеты; постарайтесь, чтобы они примерили их. Эти варвары очень любят украшать свое тело… Хорошо бы они надели их…
— Тогда что же? — спросил любопытный Ульпиан.
— Тогда Византия спасена!
— А они?
— Они погибли…
— Это будет очень трудно сделать, — пробормотал один из купцов.
— Вы должны суметь сделать это! — тоном, не допускающим возражений, сказал Фока.
Прибыв, купцы не могли понять, чему они обязаны таким гостеприимством в Киеве. Их приняли как самых почетных гостей. Хотя все кругом, по их наблюдениям, готовилось к набегу, князья не подавали виду. Они встретили купцов с прежней своей простотой и обходительностью.
Сами князья обещали навестить их.
Но незадолго до прибытия князей, на струги византийских купцов пришла женщина, закутанная с ног до головы. Даже лицо ее было закрыто. Она интересовалась тем, что происходит в Византии, и подробно расспрашивала прибывших о всех происшествиях последнего времени.
Это была подруга Аскольда, гречанка Зоя.
Купцы были очень удивлены, когда оказалось, что эта женщина знает все тайны двора. Она спрашивала и о подруге Порфирогенета — Ингерине, и о Василии Македонянине, и о Вердасе.
К сожалению, никто не мог удовлетворить ее любопытство. Валлос и его товарищи пробыли слишком мало времени в Константинополе и сами знали очень немногое.
Зато, когда их посетительница ушла, они были поражены словами врача Фоки.
— Клянусь Эскулапом, — сказал тот, — мне этот голос знаком… К сожалению, я не видел ее лица, но голос, голос…
— Ты узнал его? — с испугом спросил Валлос.
— Не могу ручаться, но это голос Зои, знаете, той, что из рабынь стала госпожою, и потом была захвачена варварами во время своей прогулки по Понту.
— Откуда ты это знаешь?
— Я несколько раз лечил Зою… Голос тот же, рост тот же, держит себя эта женщина, как та!
Но в это время показалось шествие князей, направлявшихся из своих палат к ладьям купцов.
Наступила решительная минута…
Участь Византии была в руках купцов…
Аскольд и Дир, сопровождаемые своими дружинниками, спустились к ладьям купцов и приветливо отвечали на их поклоны.
Они не хотели и виду подавать гостям, что готовятся к походу. Зоя убедила Аскольда принять чужестранцев как можно ласковее. По ее мнению, купцов следовало задержать под тем или другим предлогом в Киеве, чтобы они не могли дать в Византию весть о предстоящих событиях.
Князья согласились с нею.
Аскольд теперь с таким же нетерпением ждал похода, с каким прежде откладывал его.
Ни Лаврентий Валлос, ни Ульпиан, ни их остальные товарищи, конечно, и не подозревали о пребывании Зои в Киеве.
Сообщение врача Фоки смутило их. Ведь ее присутствие грозило неудачей их предприятию. Если она узнала Фоку, то, знакомая с обычаями константинопольского двора, сумела бы верно оценить причину его появления здесь.
Но Фока во все время, пока Зоя была у купцов, старался держаться незаметно, да и сама посетительница мало обращала на него внимания.
Когда они увидали приближающихся князей, то поняли, что их темные замыслы не были открыты: или Фока ошибался, или Зоя не узнала его…
Приветливые улыбки князей окончательно их ободрили.
Лаврентий Валлос поспешил во главе своих товарищей навстречу князьям.
— Привет вам, могучие правители великого северного народа! — говорил он. — Ваше посещение — ни с чем несравнимое счастье для нас, ради него мы готовы забыть все ужасы пройденного нами трудного пути среди бесконечных опасностей, туманов, мрака… Да и что нам туман и мрак, когда теперь проглянуло из-за туч ясное солнце!
— Примите и от нас, и от народа нашего также приветствие, — милостиво отвечали Аскольд и Дир.
Обмениваясь приветствиями, князья спустились к ладьям и взошли на них. Здесь им поспешили подать золоченые троны. Аскольд и Дир сели на них, их дружинники разместились около них полукругом. Валлос подал знак, чтобы несли подарки, но Аскольд остановил его.
— Погоди, гость, — сказал он, — прежде чем ты покажешь нам свои товары, мы будем вести речь о делах с тобой и твоими…
— Как ты добр, светило полночных стран! — воскликнул Валлос, хотя его сердце дрогнуло от этих княжеских слов.
«О чем он? — подумал купец. — Уж не открыты ли мы?»
Но он сейчас же ободрился.
Обращение князей было приветливо, взор был полон ласки. Не было ничего такого, что могло бы предвещать грозу.
— Слушаю Тебя, повелитель, — кланяясь, проговорил он, — слушаю и готовлюсь отвечать вам по силе моего немудрого разума…
— Вы из Византии?
— Из града царя Константина…
— Что там говорят о нас?..
Валлос на минуту задумался.
— Позволь мне говорить правду, несравнимый, — сказал наконец он.
— Говори, мы тебя слушаем!
— Вся Византия, от края до края, дрожит от ужаса. Туда уже достигла весть, что твои храбрые россы готовят обнажить меч свой против нее. Трусливые сердца в смятении, даже мужественные потеряли голову и не знают, что делать. Одним словом, ужас царит в Византии, и ваша храбрость тому причиною… Горе моей родине! Разве нам, торговым людям, противостоять могучим барсам Днепра?.. Горе моей родине!
Он закрыл лицо руками и сделал вид, что плачет.
— Мне жаль тебя, гость, — проговорил Аскольд, — а что же делать?! Ты сам должен понимать, что неизбежного не избежать. Мы идем на Византию и не оставим камня на камне!
— Позволь, великий, последнею милостью твоею воспользоваться нам, бедным людям! — воскликнул Валлос.
— Позволяю!
— Все уже много раз пользовались твоим гостеприимством, много раз ели хлеб-соль за твоим столом, увы, мы погибнем, и более не придется нам видеть твоего светлого лица и лица великого Дира.
— Что же вы хотите?
— Хотим мы, чтобы ты и Дир в память приняли от нас наши скромные дары. Пусть они служат вам воспоминанием о нас…
— Хорошо, мы готовы исполнить ваше желание и, верьте, со своей стороны мы также сумеем отблагодарить вас по-княжески…
Валлос подал знак, чтобы поднесли подарки.
Дары «бедных людей» были, однако, великолепны.
Чего тут только не было! Вся изобретательность пышного Востока, казалось, выплеснулась на подносимые подарки.
Тут были и чудные амулеты, и сверкавшие драгоценными камнями диадемы, и золотые цепи самой тонкой работы, и пурпурные одежды…
Даже Аскольд и Дир не могли скрыть своего восхищения, об их же дружинниках и говорить было нечего.
— Говорил я тебе, конунг, что мы должны идти на Византию, — склонился к Аскольду Руар, — там много таких драгоценностей и все они стали бы давно уже нашими, если бы ты не откладывал своего похода…
— Да, да, — прошептал в ответ Аскольд, не спуская восхищенных глаз с подносимых драгоценностей, — теперь я вижу, что вы были правы, требуя похода…
Купцы заметили, какое впечатление произвели их подарки и старались еще более усилить его, обращая внимание на каждую подносимую ими вещь.
Но вот Валлос сделал знак, и на парчовых подушках принесли два чудных запястья.
