Сюгоро Ямамото - Красная Борода
Его разбудили около трех утра.
— Извините, что побеспокоили, но Тёдзи очень просит вас прийти к нему. Мы объяснили, что ночь на дворе и вы отдыхаете, но он настаивает.
— Наверное, кризис, — пробормотал Нобору, вставая.
— Не могу знать. На все уговоры он отвечает: «Хочу сейчас же видеть доктора!»
— Который час?
— Четвертый. — Ухэй, зябко поеживаясь, закутался в ночное кимоно. — Сюда пришла О-Кэй — она вас проводит.
— Иду. Только переоденусь.
О-Кэй была та самая соседка Горокити, которая первой узнала о случившемся. С тех пор она неотлучно дежурила возле больных. Это она собрала соседок, командуя не хуже мужчины, помогала переносить умерших детей в дом Ухэя, кипятила чай и ухаживала за Горокити, его женой и Тёдзи. Теперь она удрученно шла впереди Нобору, светя ему фонариком.
— Доктор, вы спасете Тёдзи? Он выживет? — спросила О-Кэй, когда они подходили к дому Горокити.
— Выживет, если протянет до утра, — мрачно сказал Нобору.
— Понимаю, — вздохнула О-Кэй. — А эта О-Фуми, жена Горокити, тоже хороша. Ну хоть бы посоветовалась сначала со мной. Так нет — сразу травиться!
5
Внезапно О-Кэй остановилась и, прижав передник к лицу, заплакала.
— Знаете, доктор, — проговорила она сквозь слезы, — мы с О-Фуми были как родные сестры. Ведь и моя семья небогатая, живем впроголодь, и другим ничем особым помочь не можем. Но до сегодняшнего дня мы с О-Фуми советовались друг с другом по любой мелочи, как говорится, делились последней щепоткой соли. — О-Кэй умолкла, стараясь подавить рвавшиеся из горла рыдания. — В самом деле, мы ладили между собой лучше, чем родные. Отчего же она не поделилась со мной, не пришла за советом, когда дело коснулось жизни и смерти? Уж если у них была такая веская причина, чтобы уйти из жизни вместе с детьми, ну хоть бы словом обмолвилась — сказала бы, так, мол, и так...
Нобору молчал. Он уже встречался с такими людьми, знал, как бедняки готовы протянуть друг другу руку помощи. Бедные люди могли рассчитывать на поддержку лишь таких же бедняков — соседей по дому, по кварталу.
...Дружили, как родные сестры, делились последней щепоткой соли, а когда речь зашла о смерти, даже словом не обмолвились...
То ли стеснительность сверх всякой меры, свойственная беднякам, то ли самолюбие и упрямство заставили Горокити и его жену скрыть от всех свое намерение уйти из жизни. Во всяком случае, О-Кэй не следовало винить их в скрытности. Так по крайней мере считал Нобору. Да и она сама в глубине души это понимала.
— Господин доктор, помогите Тёдзи. Трое детей отошли в мир иной — их уже не вернешь. Так спасите хотя бы его, — молила О-Кэй.
— Сделаю все возможное, — ответил Нобору.
В доме Горокити помимо О-Кэй неотступно дежурили еще две соседки. Тёдзи лежал на спине с широко раскрытыми глазами и судорожно ловил ртом воздух. Временами он тихо постанывал, поворачивая голову то вправо, то влево.
— Я здесь, Тёдзи, — негромко сказал Нобору, усаживаясь у изголовья и заглядывая мальчику в глаза. — Зачем ты просил меня прийти?
— Господин доктор, я вор, — осипшим голосом прошептал он. — Я просил позвать вас, чтобы признаться: я вор.
— Давай поговорим об этом потом.
— Нет, я должен признаться сейчас, потом будет поздно. — Тёдзи говорил, как взрослый. — Я... забор позади дома Симая... Вы меня слышите, доктор?
— Слышу, слышу.
— Я оторвал доски от забора позади дома Симая и утащил их домой. Я поступил нехорошо... Мне приходилось воровать и прежде. Отец и мать ругали меня. На этот раз они разозлились по-настоящему, сказали: все указывают на тебя пальцем, обзывают воришкой; такого позора больше терпеть нельзя... Вот и решили умереть все вместе... Дайте мне воды.
Нобору сделал знак женщинам. О-Кэй схватила чашку, но он ее остановил и попросил чистое полотенце. От частой рвоты у Тёдзи распухло горло. Поэтому Нобору взял у О-Кэй полотенце, смочил конец в воде и сунул мальчику в рот.
— Попытайся пососать. Не спеши, потихоньку, — сказал он Тёдзи.
Мальчик попробовал, но у него сразу же начался приступ рвоты, и он, скорчившись, упал на постель.
— Доктор, это я во всем виноват, — пробормотал он, отдышавшись. — Вы на отца и мать не сердитесь, простите их. Это я во всем виноват.
— Я все понял, — Нобору сжал горячую руку Тёдзи, — но теперь тебе говорить трудно, надо успокоиться и уснуть.
— Очень хочется пить, — пробормотал Тёдзи, закрывая глаза.
— Ничего, скоро ты сможешь вволю напиться, — пробормотал Нобору, тихо поглаживая руку мальчика.
Глаза Тёдзи были полуоткрыты, между веками просвечивали белки. У крыльев носа выступили фиолетовые пятна, дыхание еще более участилось и стало прерывистым.
— Доктор, — прошептала стоявшая рядом О-Кэй. — Так дышат перед смертью. Я знаю, это предсмертное дыхание. Сделайте же что-нибудь, доктор! Сделайте что-нибудь!
— Оставьте его, дайте ему умереть спокойно, — послышался голос О-Фуми.
Все мгновенно обернулись туда, где лежали Горокити и О-Фуми. До сих пор они не произнесли ни слова, лежали без малейшего движения. И вдруг О-Фуми заговорила. Заговорила таким хриплым голосом, что его трудно было принять за человеческий. Она лежала на спине с закрытыми глазами, губы едва шевелились, с трудом выговаривая слова:
— Я знала, что Тёдзи воровал, знала еще до того, как мне наябедничала О-Кину. Не его в этом вина...
— А о чем тебе говорила О-Кину? — встрепенулась О-Кэй, подойдя к ее постели.
— Оставьте мальчика, — повторяла О-Фуми, не отвечая на ее вопрос. — Дайте ему умереть. Так будет лучше и для него самого, и для всех нас.
— О-Фуми, скажи правду: что говорила эта подлая тварь о Тёдзи? — настаивали О-Кэй, заглядывая ей в глаза. — Что она говорила?
— Симая позвал к себе Горокити и заявил: О-Кину видела из окна своего дома, как Тёдзи воровал у них доски, и готова быть свидетелем. — Лицо О-Фуми болезненно перекосилось.
— Ах, эта старая потаскуха!
— Не надо, О-Кэй. На О-Кину вины нет, это мы во всем виноваты.
— Гадина! — закричала О-Кэй, гневно сверкая глазами. — Да как смеет эта уродина, эта развратная тварь, эта доносчица строить из себя благородную!
— Перестань, умоляю тебя, О-Кэй. Прости, я доставила тебе столько неприятностей. Не принимай то, что случилось, близко к сердцу, и Тёдзи тоже оставьте в покое, дайте ему умереть.
Тёдзи скончался на рассвете.
Горокити и О-Фуми спали, когда он испустил дух. О-Кэй молча подняла тело и отнесла в дом Ухэя. Там же обмыли и обрядили всех четверых и перенесли их в пустовавший соседний дом. Провожая глазами О-Кэй, уносившую Тёдзи, Нобору шептал:
— Ну, теперь все братья и сестры собрались вместе. Пусть им сопутствует на том свете мир и покой.
С рассветом похолодало, у Нобору стали мерзнуть колени и пальцы. Он погасил фонарь и подбросил угля в печурку.
— Скажите, доктор, — неожиданно послышался голос проснувшейся О-Фуми, — Тёдзи очень мучился перед смертью?
— Нет. — Нобору убрал руки от раскалившейся печурки. — Он скончался без страданий.
— Правда не мучился?
— Когда человек умирает, страдания оставляют его. Тем, кто глядит на умирающего, кажется, что он мучается. На самом же деле он уже ничего не чувствует. Я не заметил и тени страдания на лице Тёдзи.
О-Фуми обернулась в сторону спавшего мужа и некоторое время глядела на него, потом снова легла на спину и попросила воды. Нобору протянул руку к посудине, в которой приготовлял микстуру, потом передумал и подал ей заварочный чайник с остывшим чаем.
— Пейте маленькими глотками прямо из носика — так удобней, — предупредил он.
С мучительной гримасой О-Фуми сделала несколько глотков.
Горокити повернулся во сне и стал похрапывать. Его тихий храп свидетельствовал скорее не об усталости, а о спокойствии человека, освободившегося от физических и душевных мук. О-Фуми долго всматривалась в лицо мужа, потом тихо сказала:
— Мы уже десять лет как поженились, но я впервые вижу, чтобы он так спокойно спал.
6
— Доктор, почему вы не позволили нам умереть? — помолчав, спросила О-Фуми. — Мы долго думали и наконец решили уйти из жизни все вместе — иного выхода у нас не было. Отчего же все старались нам помешать?
— Грешно умирать таким образом, — ответил Нобору. — Своими руками оборвать дарованную тебе жизнь — преступление. Тем более преступно вместе с собой забирать на тот свет ни в чем не повинных детей. И неужели вам непонятно, что соседи не могли да и не имели права бросить вас на произвол судьбы, молча наблюдать, как вы и ваши дети гибнут у них на глазах?
О-Фуми надолго замолчала, потом осторожно прокашлялась и едва слышно стала рассказывать.
