Андрей Посняков - Разбойный приказ
– Василиска, – негромко попросил он. – А ну-ка, положь сковородку на стол.
– Митька! – Синие глаза девушки вспыхнули радостью. – Так тебе удалось все же…
– Удалось, – улыбнулся отрок. – Отыскал вот, привел. Это все наши люди… Ой, – он двинулся было к сестрице, но едва не споткнулся о лежащее тело. – Это что ж тут деется-то, а?
– Вот именно, – поддакнул во все глаза таращившийся на девчонку приказчик. – Интересно даже.
– Да, – Василиска все так и держала в руках сковороду. – Эти вон, – она кивнула на тела, – рыбы нам в подклеть принесли да меня вызвали – поволоку зашить. Ишь, нашли дуру! Будто не знаю, чего им надо! Ну, думаю, схожу… авось чего и выгорит – народу-то на дворе мало. Едва взошла – как эти набросились, стянули вожжами, волчины… Ну, я ведь и назвалась курвой стретиловской – хватит, говорю, насильничать, я вам и так любовь покажу, да такую, что искры из глаз полетят. Тут эти прощелыги переглянулись, ага, раз курва, ломаться не будет – уселись на лавку послушненько, а уж я… ой, грех и говорить-то…
Девчонка вдруг сконфузилась, посмотрев на приказчика, зарделась даже. Отвернулась к стене.
– Ничего боле говорить не буду!
Митрий засмеялся:
– Пойдем-ка наших из подклети выпустим. А по пути доскажешь, больно уж интересно!
– Интересно ему… – Девушка еще пуще зарделась.
В этот момент, застонав, уселся на полу прощелыга – тощий, смешной, с красными оттопыренными ушами. Схватился за голову, недоуменно оглядываясь вокруг.
– Вы… вы кто это?
– Государева приказного дьяка люди, – подбоченясь, сквозь зубы пояснил Иван и мигнул своим. – Вяжи его, парни!
Красноухий и понять ничего не успел, как был уже крепко спеленут. Та же участь постигла и его пришедшего в себя сотоварища. Обоих покуда там и оставили, в горнице, под присмотром одного из дьяковых воинов.
– После наведаюсь к вам, – нехорошо улыбаясь, пообещал приказчик. – Поговорим, посудачим.
Светало. Выпущенные из темной подклети узники, улыбаясь, щурили глаза от утреннего света. Судя по чистому небу, денек сегодня ожидался погожий.
– А что с хозяином? Чай, сей тать не монастырский тяглый мужик – беломосец. – Тонник Анемподист пристально взглянул на приказчика. – Дьяк его на суд повезет или сам судить будет?
– Судить? – скривил губы Иванко. – Ты полагаешь, есть смысл? Ведь выкрутится, разбойная рожа, за ним бы понаблюдать тайно, доказательств собрать, послухов. А какие сейчас послухи?
– Как это – какие? – вступил в беседу Прошка. – Мы!
– Вы? – Приказчик засмеялся. – А про вас он скажет, что за беглых принял и честно хотел вернуть монастырским старцам! Поди докажи обратное. Думаю, его слова и кузьминские все подтвердят, и причт с церкви Спасской. Ведь так?
Вздохнув, Анемподист положил руку на широкое плечо Прошки и согласно кивнул:
– Так… Умен ты, гость торговый. И – смотри-ка – отрядец-то какой у тебя! Все умелы, конны, оружны…
– А, ты про них, – Иванко посмотрел на конников. – То вовсе и не мои люди, дьяка. Мелентий Дементьевич – человек занятой, важный, в приказе каменных дел служит. Всем крепостным строительством ведает, каменоломнями, каменщиками, кирпичными. Сейчас вот на этот счет Тихвинский посад проверит, обитель Успенскую, а потом и Новгород, Псков.
– Вот как? Ну и ну! – Смешно выговаривая слова, чернец озабоченно покачал головой. – Что же, война, что ль, скоро? И – не иначе – со свеями, больше-то здесь соперников нет. Что же они, Тявзинский уговор нарушили?
– Да не знаю, – с деланным равнодушием пожал плечами приказчик. – Не нарушили, так нарушить могут – так дьяк говорит.
Резко прикусив язык, Иванко отвернулся, подошел к своим, спросил что-то. Вид у приказчика был такой, словно он сболтнул лишнее.
А освобожденные, включая Митрия, искренне радовались свободе, лошадиному хрипу, чистой колодезной воде и быстро светлеющему утреннему небу, окрашенному оранжево-золотыми лучами восходящего солнца.
– Эвон и наши, Иване! – Привстав в стременах, один из воинов показал плетью на тракт.
И в самом деле, там как раз появились возы, конники, люди. На постоялый двор не свернули, ехали мимо, да и зачем? Во-первых, дьяк торопился поскорее прибыть в Тихвин, а во-вторых, в это голодное время купцы не очень-то доверяли постоялым дворам. Вполне свободно их могли там убить и ограбить, и чем ближе к центру России, тем вероятнее. Даже по московским улицам с наступлением темноты шастали многолюдные разбойничьи шайки, да и в светлое время невозможно было выйти без кистеня или охраны. Исстрадался народ, потеряв всякое людское достоинство пред лицом великого голодного мора. Матери поедали своих детей, а их отцы, сбившись в стаи, охотились на одиноких путников, словно на боровую дичь. Господь отвернул свой светлый лик от несчастной страны, и казалось, не было ему никакого дела до страданий и бедствий народа. И это все неспроста. Царь-то – не настоящий, не природный государь, помазанник Божий, а людьми да боярами избранный! Страшный голодомор охватил центральные районы страны, а вот здесь, на северных окраинах, он все же чувствовался не с такой силой – слишком уж малолюден северный лесной край, изобилен дичью и рыбой.
Дьяк спешил, спешили и купцы, да и что им было за дело до какого-то мелкого погоста? Не останавливаясь, возы проехали мимо, конники догнали их уже у реки, что блестела за кустами слева от тракта. Возчики погоняли коней – видать, хотели поспеть до темноты к броду. Тому самому, у слияния Капши-реки с Пашою, где к переодетому девицей Митьке нагло приставал московский торговый гость. Да-а, ничего не скажешь, «веселенькое» было дело, от таких бы всю жизнь подале держаться.
Митрия, Василиску и Прошку Иванко-приказчик быстро уговорил ехать с ними до Новгорода. Дескать, чего тут в здешних лесах промышлять? Разве что мести хозяина постоялого двора, татя лесного.
– Ну, сами поймите, он ведь вас найдет и убьет, – искоса посматривая на Василиску, убеждал Иван. – И – смею заверить – весьма даже быстро. Где вы тут от него спрячетесь? Всю жизнь по лесам таиться не будете, скучновато, да и навыка охотничьего у вас нет. Тетки-дядьки ваши, что на починке, давно сгинули, о чем – если слышали – говорил мне один из плененных татей, красноухий Онуфрий. Он же поведал и о мстительности хозяина.
– Ну, а в Новгороде мы кому нужны? – потупив глаза, спросила Василиска.
– Мне! – тут же отозвался приказчик. – И, честно сказать, не так в Новгороде, как в Тихвине. Вернее, поначалу в Тихвине, а потом, может быть, в Новгороде… А может и не быть, если в Тихвине дело сладим…
Прошка фыркнул:
– Загадками говоришь, паря!
– Но в Тихвине точно понадобитесь. Пошто сникли? – Иван хитровато прищурился и, осмотревшись вокруг, понизил голос: – После поговорим. Ну же, решайтесь! А все ваши возможные трудности я возьму на себя. Ежели беглые, так вот они вы, вернулись, на меня за оброк работать будете – Успенской обители архимандрит моему хозяину-купцу благоволит, так что уладим все в лучшем виде, даже не сомневайтесь.
– Архимандрит-то благоволит, а Введенская игуменья? – не выдержал Митька.
– Инокиня Дарья? – Иван усмехнулся. – Имеется у меня к ней письмецо… Да все уладим, не переживайте.
И ведь уговорил, черт сивый! А и то – как в здешних местах после всего случившегося оставаться? Если только себе на погибель, да ведь отчего-то не очень гибнуть хотелось вот так вот, ни за что, ни про что в самом расцвете лет.
Примкнувшие к торговому каравану беглецы, с разрешения дьяка, когда уставали, ехали на возах – уж устраивались, как могли, хоть и маловато было свободного места, что и понятно: многие товары везли в Тихвин торговые гости – соль из северных соляных варниц, копченую и вяленую рыбу, лосиные кожи, меха, рыбий зуб, купленное у аглицких немцев сукно, серебро, олово.
Вообще, сильно на то походило, что главным в караване был, как ни странно, дьяк – вовсе человек не торговый. Митька сразу заметил, что к нему обращались по всякому поводу, ну, и что касается кратких остановок на отдых – все решал он. Казалось, с чего бы? Митрий присматривался, мотал на ус и вскорости понял с чего. Вообще-то догадаться было не трудно: вся охрана – солидный, вооруженный пищалями и саблями отрядец – как раз и принадлежал дьяку, а вовсе не торговым гостям. Видать, при посещении приказным Архангельска и Холмогор местные купцы смекнули, что можно послать караван до Тихвина, и еще дальше – в Новгород, да быстренько насобирали возы и людишек. Вот только как те собирались возвращаться обратно? На свой страх и риск? Ну-ну… И все же интересно.
Вопрос этот Митька, словно бы невзначай, задал Ивану, ехавшему рядом на коне. Тот сразу же ухмыльнулся:
– Ага, на свой страх и риск, как же! В июне месяце к Архангельскому городку из самой Москвы ба-альшой караванец пойдет! За рыбой, да за дичиной, да за всем прочим. Давно уж собирались в дальние северные края московские торговые гости.
