Владимир Плотников - Степан Бердыш
С победными криками русские продолжили истребление жалкого, растерянного, растерзанного, хотя и по-прежнему многочисленного неприятеля. Затылки степняков поливало свинцом из сруба. Потом оттуда высыпали совершенно бодрые ребятушки. Поразмяться. А прямо с плоского настила и из бойниц на затылки вспятивших ногаев, что еще только вот лезли по взвозу с Волги, прыгали ликующие стрельцы и казаки.
И разбрелась орда, порывисто и трусливо.
Чуть больше половины избегли участи главаря. Эти, смазав соплями пятки, уносили ноги. Семерых взяли в плен. Позже — подобрали пяток раненых.
Воистину, ценная добыча! Пленных — отправить в Астрахань на допрос, для уличения в разбойном нападении на сторожевые избы.
Дюжине, в основном из числа спасённых стрельцов с соседней заставы, поручалось препроводить полоняков к князю Лобанову-Ростовскому. Десятерых во главе с троповодом Ларионом Кашиным Бердыш послал к разорённой заставе.
И подумал про поважневшего Лариона: «Ну, можешь же. Чего ж и себя, и людей загодя тупишь словесно? Эка беда ведь для русского человека: всё может, а выразить красиво не получается. Космато всё и с заковыринкой. А его всякие гладкие и стриженые за это — в дураки. Только дело-то вернее слова».
Степан с оставшимися астраханскими помог местным восстановить покорёженный сруб и подгоревший ворок. Ряды русичей заметно поплешели. Девятерых уже не воскресить. У четырнадцати разной степени раны, глубокие тяжи и мелкие порезы.
Проторчав с неделю, Степан тронулся дальше, к излуке. На всякий случай. Что как, по умыслу Телесуфы, и в северные улусы под личиной мятежных султанов покатили отборные ногайские рубаки с указкой воевать царские укрепления по Волге? Это ведь смертный приговор еще и незаложенному Самарскому городку.
С собою отобрал четверых астраханцев. Остальных послал назад. Брать большой отряд неразумно: теряется быстроходность.
В срубе, как и до столкновения с Киреем, осталось десять сторожей, половина из выздоравливающих. Убитых казаков заместили астраханцы.
Через месяц после бегства с Корнюши Степан Бердыш достиг Самарского урочища. Нигде и намёка на угрозу волжским заставам. И как знать, не эта ли расправа над Киреевым нарядом прищучила ногайскую прыть, отбила охотку соваться, куда не зван?!
Матюша Мещеряк
От Стрешнева узнал, что некий кочевой куп пытался приблизиться к месту закладки будущего детинца, но казаки Кольцова дали ему крепкий напуск, отогнав в степь.
На пятый день Степанова пребывания на Самаре с Яика прибыла дюжина станичников, рассорившихся с Мещеряком и Барабошей. Эти также согласились повиниться перед государем. Но принесли неутешительную весть. Казаки Матюши обрушились днями на улус Бабухози. В главном купе учинили резню, порубав множество ногаев. Сам Бабухозя, перед этим вот только вернувшийся от Уруса, пытался пробиться с личной охраной в сорок сабель. Однако Ермак Петров, Иван Камышник, Ортюха Болдырев, Чекбулат Янбулатов, Нечай Шацкой и Кузя Толстопятый задали такую баню, что укокошили всех. При этом Нечай схватился с самим Бабухозей, смертельно ранив в живот. Свирепый Петров в пылу рубки отсёк голову переодетой в мужское хозиной жене.
Уйти повезло лишь Карашманхозе. Драпал так, что не оглянулся на зов жены, заарканенной Кузей. Между тем, баба приходилась сестрой самому Урусу. Уже это одно могло вызвать несусветный раздор.
С великим трудом объединив своё рассечённое на обрезки войско, ногаи-таки утеснили казаков в лес. Но те дважды ещё послед делали вылазки, отгоняя людей и скот. У кочевников граблено и пленено столько, что на каждого шарпанщика пришлось едва ли не по полоняку и паре лошадей. По ходу делёжки-то и обострился спор между казаками. Особенно, ввиду нехватки полонянок. «Обделённые» той же ночью утекли из стана Мещеряка. Со слов утеклецов, Матюша и Барабоша в ближайшие недели должны нагрянуть на Сатыев улус — подвергнуть такому ж разору.
С этих весток Бердыш призадумался. Может, есть смысл двинуть на Яик: уговорю Матюшу не множить разгромных набегов, а, покуда не поздно, повиниться и перейти на царскую службу. Ясно предвидимы и последствия такого шага. Терпение Барабоши — не пастила. Тянешь-тянешь, она и ломкнет. А там и скорый суд, где вдосталь личных врагов, не говоря про ненависть станичников к царским служакам вообще. И передумал. Не сразу же: пусть утухнет горячка, ужмётся и дурь.
Несколько дней Степан пыхтел в лесу. Помогал валить деревья. За полмесяца наготовили столько лежней, что хватит на добрую половину внутренних построек. Деревья валили восемнадцать мужиков. Остальные стаскивали, зависимо от росстани и величины, как кому спорее: вручную, волоком и тяглым скотом, — к сердцу будущей северной стены, самой незащищённой.
Со дня на день ожидали с большого разъезда воеводу Жирового-Засекина и стрелецкого голову Елчанинова. Стрешнев добивался к их прибытию заготовить и отесать как можно больше столбов. Князя и голову ждали с нетерпением. В их обозе грезилась большая доставка: продукты, рабочие, воины и, главное, женщины…
Бердыш с улыбкой представил хорошенькую дочку Елчанинова. Сам не ожидая, смикитил вдруг, что запомнил её лицо. Больше всего запал взгляд трогательных и в то же время озорных глаз. Вот только цвета их, убей бог, не припомнить. Впрочем, такие глаза могут быть любого цвета. Как радуга. Они как бы всасывали неброскую, но пристёглую, врубельную навек красоту, глубину и нежность женских глаз вообще. Вспоминая дочь Елчанинова, Бердыш горько над собой посмеивался: если без шуток, никогда у него путного с женщинами не выходило.
Однако вот теперь-то и пора. На Яик.
Сочинив Стрешневу подробный отчет о последних событиях для пересылки с нарочным в Москву, Степан с несколькими казаками пошёл на Яик.
Дорога тяжела не показалась, за что спасибо последнему месяцу зимы: теплынный. Ехалось легко. Да и до Кош-Яика добираться не пришлось. На пятый день столкнулись с Матюшей. В его становище… Дело было так.
Вдали закрупилось жильё. С виду не ногайское. Стало быть, казачье. Стан был немаленький, но временный — угадывалось с первого взгляда. Вал с изгородью двойного плетенья, переложенной землею. За ним мешанина жилищ всех родов. Палатки и землянки соседствуют с громоздкими кибитками и даже полубрусяными-полужердяными хибарами. Сразу видно: станичники осели не на день-два, но вряд ли на годы. Скорее, до оттепели. Весь люд был конный и бессемейный. Зимница, догадался Бердыш.
Завидя служилых, отдыхавшие у кострищ тронулись навстречу оторвавшемуся от своих Бердышу. Степан, спешась, вёл коня в поводу. Угождая казакам, стрельцы также топали на нижних. Объёмистый громила в бирюзовом архалыке, что вышагивал поперёд станичников, приблизясь, вдруг осел и бацнул себя по коленкам с силою в полтора медведя. Бердыш засмеялся, признал Толстопятого. Взамен нечёсаным космам и всклокоченной бородище лицо московского грабителя обрело благородную ухоженность, прировнённую бородку и пушистую отмытую чёлку.
— Матушки-святушки, кого Бог сподобил гостеньком! — зазычил Кузя, подхватывая морщащегося от боли Степана в удавьи обоймы. — А мы тута уж с полмесяца как. По весне хотим Самарой к Волге итить, а оттеда хряпнуть по улусам южным. А тебя-то ким ветром занесло?
— Постой-постой, больно скор. Отдышусь дай. — Степан кое-как высвободился из ребродробильных тисков. — Сведи, что ль, к вашим.
— Эт запросто, — кивнул Толстопятый.
…Многие казаки узнавали Бердыша, здоровались, кивали.
— Куды ж ты меня тащишь? Нам и у первой кущи уместно, — ворчал Степан, упираясь. Кузя волок его через весь посёлок, тогда как служивых оставили у рубежной палатки.
— Да уж брось, царёву гонцу у околенки зябнуть?! Щас с головным сведу. По чести, Матюша, это самое, сам до вас какую-то нужду имеет.
Степан присвистнул:
— Так это… Сам Мещеряк тут?
Удача, однако! Веди, Кузенька, да пошустрее…
Обогнув просторную кибитку, свернули к костру. Навстречу издали ещё приподнялся и снова сел мужик лет сорока пяти. В лике — прямо-таки ангельское смиренье. Сощуренные очи мерно голубеют из-под пушистых ресниц. Такому бы век из церквы не вылазить, а гляди ж ты, подумалось Бердышу.
Вокруг хватало станичников, но Степана влёк лишь этот, благодушный.
— Атаман, глянь, кого привёл, — весело крикнул Кузя… этому!
Дивясь, Бердыш слегка качнул головой. Хоть убей, не походил сей попик на грозного предводителя, одного из немногих уцелевших есаулов Ермака великого…
Обиды и обеты
— Сам бог его послал тебе… — продолжал Кузя.
— Бог ли, чёрт ли, разберём. С добром коль послан, добром ответим, — ласково сказывал Мещеряк, кроткие глаза на миг сузились: игольчато, испытующе.
