Мика Валтари - Наследник фараона
Я заработал немало золота. Все, что я не потратил и не раздал, я помещал у купцов Смирны, которые снаряжали корабли в Египет, к морским островам и в землю Хетти, так что внес пай на многих судах — одну сотую или пятисотую соответственно моим возможностям в тот момент. Некоторые корабли никогда больше не возвращались, но большая часть их вернулась, и моя доля в них — теперь удвоенная или утроенная — была внесена в торговые книги. Таков был обычай Смирны, неизвестный в Египте. Даже бедные поступали так же и либо увеличивали свои средства, либо нищали еще более; десять или двадцать человек объединялись и вскладчину покупали за свои гроши тысячную долю прибыли от судна или от его груза. Таким образом, я никогда не держал в своем доме золота, чтобы не соблазнять грабителей. Никогда мне не приходилось таскать его за собой во время путешествий по другим городам, таким, как Библос и Сидон, где мне случалось практиковать, ибо тогда купец давал мне глиняную табличку, которую я предъявлял в торговых домах этих городов и безотказно получал деньги по первому требованию.
Так что у меня все шло хорошо. Я преуспевал, а Капта толстел в своих дорогих новых одеждах и умащался прекрасными маслами. Разумеется, он стал дерзок, и я был вынужден его колотить. Но почему все так благоприятствовало мне, не могу сказать.
2
Однако я продолжал томиться одиночеством, и жизнь не доставляла мне радости. Мне надоело даже вино, ибо оно нисколько не утешало меня, лишь лицо мое мрачнело от него, и, когда я напивался, мне хотелось только умереть. Поэтому я стремился постоянно умножать мои знания, чтобы ни на одну минуту не оставаться праздным, ибо в праздности меня терзало недовольство собой и своими поступками, и ночью я засыпал как убитый.
Я познакомился с богами Смирны, чтобы узнать, не откроют ли они мне какой-то скрытой истины. Как и все остальное, эти боги отличались от богов Египта. Высшим божеством был Ваал, жестокий бог, требующий крови в благодарность за свои милости; его жрецы были евнухами. Он требовал также и детей. Более того, море алкало жертвоприношений, так что купцы и капитаны должны были постоянно искать новые жертвы. Поэтому никогда не попадалось ни одного искалеченного раба, а беднякам грозила зверская расправа за малейшее прегрешение. Например, бедняка, укравшего рыбу, чтобы накормить семью, разрубали на части как жертву на алтарь Ваала.
Их женским божеством была Астарта, которую также называли Иштар, наподобие Иштар из Ниневии. У нее было много грудей, и каждый день ее заново украшали драгоценностями и облачали в тонкие одеяния, причем обслуживали ее женщины, которые по каким-то причинам были известны как храмовые девы, хотя это было совсем не так. Напротив, они были там, чтобы ими наслаждались — назначение, на которое с благоволением взирала богиня, и чем изощреннее было наслаждение, тем больше золота и серебра жертвовал храму клиент.
Но купцы Смирны охраняли своих собственных жен с большой строгостью, запирая их в доме и закрывая их с головы до ног плотной одеждой, чтобы они не искушали чужестранцев. Мужчины, однако, посещали храм для разнообразия и для того, чтобы снискать божественное расположение. Таким образом, в Смирне не было увеселительных заведений подобных египетским. Если храмовые девы были не по вкусу мужчине, он должен был жениться или купить себе рабыню. Рабыни были в продаже ежедневно, ибо корабли непрерывно приходили в порт и на борту их были женщины и дети различного вида и цвета, и полные, и худые — на любой вкус. Но искалеченных и негодных покупали по дешевке для жертвоприношений Ваалу в пользу городских советников; они принимали это со смехом, похлопывая себя по груди и похваляясь, как хитро они обманули своего бога.
Я тоже приносил жертвы Ваалу, так как он был богом-покровителем города и мне казалось разумным снискать его расположение. Как египтянин я не приносил ему человеческих жертв, а дарил ему золото. Иногда я посещал храм Астарты, который был открыт по вечерам, чтобы послушать там музыку и посмотреть на храмовых женщин (которых не стану называть девами), танцующих сладострастные танцы во славу своей богини. Повинуясь обычаю, я спал с ними и изумлялся приемам, которым они обучали меня и о которых я прежде ничего не знал. Но это не радовало меня, и я делал все это из любопытства. Когда они обучили меня тому, чему должны были обучить, они наскучили мне, и я больше не посещал их храм. На мой взгляд, не было приемов более однообразных, чем у них.
Но Каша качал головой, тревожась обо мне, ибо лицо мое старело, морщины между бровей стали глубже, а мое сердце замкнулось. Он хотел, чтобы у меня была рабыня, которая развлекала бы меня в свободные минуты. Так как он вел дом и распоряжался моими деньгами, он купил для меня девушку по своему собственному вкусу. Он вымыл, одел и умастил ее маслами и представил ее мне однажды вечером, когда, усталый от дневной работы, я желал только мирно улечься спать.
Эта девушка была с морских островов — полная, белокожая, с безупречными зубами и кроткими и круглыми, как у белки, глазами. Она смотрела на меня с благоговением и проявляла страх к чужому городу, куда ее привезли. Капта превозносил ее прелести с величайшим усердием, и, чтобы доставить ему удовольствие, я взял ее. Однако, хотя я делал все что мог, дабы избавиться от одиночества, сердце мое не радовалось и я не мог заставить себя называть ее моей сестрой.
Я зря проявлял к ней доброту, ибо это сделало ее наглой, и она мешала мне принимать больных. Она много ела и растолстела и непрерывно требовала драгоценностей и новых платьев. Кроме того, она ходила за мной по пятам, постоянно желая со мною наслаждаться. Напрасно я предпринимал путешествия в глубь страны и в прибрежные города. Когда я возвращался, она первая приветствовала меня, изводя слезами и приставаниями. Я бил ее, но без толку; после этого она становилась еще более пылкой, чем раньше, и жизнь в моем доме стала невыносимой.
Но скарабей принес мне счастье, ибо однажды ко мне явился царь Азиру, правитель внутренней области Амурру. Я лечил его зубы и сделал ему один зуб из слоновой кости, чтобы заменить им зуб, выбитый в сражении, и покрыл золотом те, что были повреждены. Пока он оставался в городе, совещаясь с властями об административных делах, он посещал меня ежедневно. Он встретил мою рабыню, которой я дал имя Кефтью, по названию морских островов, так как не мог выговорить ее языческое имя, и был восхищен ею. Этот Азиру был белокожий и сильный, как буйвол. У него была блестящая иссиня-черная борода, его глаза дерзко сверкали, так что Кефтью начала страстно смотреть на него, ибо женщин всегда пленяет новизна. Он больше всего восхищался ее полнотой, и одежда, которую она носила на греческий манер, воспламенила его. Хотя одежда и закрывала ее горло, но оставляла обнаженной грудь, а он привык видеть женщин, закрытых с головы до пят.
Наконец он не смог сдерживать своего желания и, глубоко вздохнув, сказал мне:
— Ты поистине мой друг, Синухе-египтянин, и ты поправил мои зубы и сделал так, что, когда я открываю рот, там сверкает золото, которое придаст мне большее достоинство в земле Амурру. За это я одарю тебя так, что ты от удивления поднимешь руки. Тем не менее я против воли вынужден причинить тебе боль.
Как только я увидел эту женщину, что у тебя в доме, она приглянулась мне, и я не могу больше противиться моей страсти к ней, которая терзает меня, как дикая кошка, и даже все твое искусство не может исцелить меня от этого недуга. Я никогда не видел подобной женщины и легко могу представить себе твою нежность к ней, когда по ночам она согревает твою постель.
Все же я прошу у тебя ее, чтобы я мог сделать ее своей женой меж жен и освободить ее от рабства. Я открыто говорю тебе об этом, ибо ты — справедливый человек, и я дам тебе все, что бы ты ни попросил. Но я также говорю тебе открыто, что, если ты не отдашь ее по доброй воле, я приду и заберу ее силой и увезу ее в свою страну, где ты никогда не найдешь ее, если даже посмеешь искать.
При этих словах я поднял руки от восторга, но Каша, который подслушивал, стал рвать на себе волосы и причитать:
— Злой это день, и лучше бы моему господину никогда не родиться на свет, ибо теперь ты хочешь отнять у него единственную женщину, которая была ему по душе. Потерять ее будет очень тяжело, ибо для моего хозяина она дороже всего золота на свете, всех драгоценных камней, всего фимиама, и она прекраснее полной луны, ее живот округлый и белый, как сноп пшеницы, хотя ты еще не видел его, и ее груди напоминают дыни, о чем тебе могут поведать твои собственные глаза.
Так он болтал, ибо с тех пор, как мы приехали в Смирну, он изучил повадки купцов и рассчитывал на хорошее вознаграждение, хотя как он, так и я ничего не желали так сильно, как избавиться от этой девицы. Услышав его, Кефтью тоже зарыдала, говоря, что никогда не покинет меня, но, рыдая, она восхищенно поглядывала сквозь пальцы на царя и его курчавую бороду.
