Эдвард Радзинский - Наполеон
Тут все перестали смеяться. Смех застрял в горле – тон Казота завораживал. Потом послышались голоса: «Он сумасшедший!.. Да нет, он просто шутит! В его шутках всегда есть нечто загадочное». Помню, герцогиня де Грамон не выдержала и сказала как-то просительно: «Но мы, женщины, счастливее вас, мужчин. К политике мы непричастны, ни за что не отвечаем, потому что наш пол…»
«Ваш пол, сударыня, – резко прервал ее Казот, – не сможет на этот раз послужить вам защитой. И как бы мало ни были вы причастны к политике, вас, герцогиня, постигнет участь мужчин». Здесь уже не выдержал Мальзерб: «Да послушайте, господин Казот, что вы такое проповедуете? Что же это будет? Конец света, что ли?» – «Этого я не знаю. Знаю одно: герцогиню со связанными за спиной руками повезут на эшафот. И вместе с нею в тот день будете и вы, господин Мальзерб… и тоже с руками за спиной… и вы… и вы, – он указал еще на двух дам, – будете с ними».
«А как же мы все поместимся в одной карете?» – бедная герцогиня все пыталась обратить слова Казота в шутку.
«Карета? Ну что вы! – как-то монотонно ответил Казот. – Никакой кареты, сударыня. Тюремная повозка повезет вас всех на смерть. Впрочем, и более высокопоставленные дамы поедут на эшафот в такой же позорной, грязной тюремной телеге – с руками, связанными за спиной».
«Более высокопоставленные? Уж не принцессы ли крови?» – иронически спросила герцогиня, но голос ее дрожал.
«И более высокопоставленные…»
Помню, как он стал бледен, произнеся это.
Среди гостей произошло замешательство. Лицо хозяина помрачнело. А госпожа де Грамон, все желая рассеять тягостное впечатление, шутливо-капризно заметила: «Боюсь, суровый прорицатель не оставит нам даже духовника».
«Вы правы, сударыня, у вас не будет духовника, как и у других. Последний казненный, которому в виде величайшей милости даровано будет право исповеди…»
Он замолчал. И тогда не выдержал я и спросил: «Ну договаривайте, кто же этот счастливый смертный?» Помню, как исказилось его лицо, и он сказал хрипло: «Король Франции».
И тогда хозяин дома вскочил, подошел к Казоту и взволнованно сказал: «Дорогой мой, довольно, прошу вас! Вы слишком далеко зашли в этой мрачной шутке и рискуете поставить в опасное положение и наше общество, и самого себя».
Казот ничего не ответил и молча поднялся, чтобы уйти. Но его остановила все та же госпожа де Грамон, которая по-прежнему отважно старалась обратить все в шутку и вернуть всем хорошее настроение.
«Господин мрачный пророк, – сказала она, – вы всем нам предсказали всякие ужасы. Что ж вы промолчали о самом себе? Что ждет вас?»
Некоторое время Казот молчал, стоя в дверях залы. Потом заговорил: «Я могу ответить только словами Иосифа Флавия, описывающего осаду Иерусалима: «Горе Сиону! Горе и мне!» Я вижу себя на том же эшафоте».
Сказав это, Казот учтиво поклонился и вышел из комнаты.
– Браво! Вот что значит гений театра! Живая вышла сцена… Но насчет всеобщего ужаса – это не совсем так. В полицейском донесении об этом вечере есть забавная деталь, – сказал Фуше, – поведение одного из гостей. Когда все в ужасе внимали Казоту, он единственный…
– Вы правы, я расхохотался. Меня восхитило чувство юмора у Господа – позволить людям основать атеистическое царство Разума, где тотчас исчезнет всякий разум. Заставить палачей убивать друг друга… Правда, когда Казот все это предсказывал, я не очень верил. Но когда все начало осуществляться, меня утешала только одна фраза Казота. Когда он говорил: «Это произойдет со всеми», то остановился, посмотрел на меня и вдруг поправился: «Почти со всеми».
– Так вот причина, почему он в вас поверил. Он знал, что вы выживете!
«Бомарше с изумлением глядел на Фуше».
– Опять не понимаете? А я уже не первый раз намекаю. Таинственный господин, который с покойным Казотом и графом Ферзеном попытался устроить бегство короля и его семьи из Парижа… это ведь вы, гражданин Бомарше!
«Бомарше предпочел усмехнуться и промолчать». Фуше продолжал:
– Кстати, коли мы уж заговорили о графе Ферзене… Он недавно пересек границу Франции и сейчас скрывается у приемной дочери казненной герцогини де Грамон и близкой подруги мадам Жозефины.
– Я не очень осведомлен, кто такая эта Жозефина. Слишком много новых знаменитостей, не успеваешь следить…
– А, по-моему, вы очень хорошо осведомлены и о Жозефине, и о графе, и обо всем… Вы даже передали Жозефине письмо генералу с предложением купить ваш дом.
– Браво!
– Вы верно оценили новый список действующих лиц. Вот почему недавно вы прославили в ужасающих стихах господина Талейрана. И нынешнего мужа гражданки Жозефины, генерала Бонапарта, – и тоже не в лучших стихах. Вы почему-то упорно пытаетесь с ним встретиться. Я подчеркнул бы – «почему-то», ибо я знаю – почему… Кстати, в разговоре с поэтом Коленом д'Арлевилем… это было третьего мая девяносто шестого года, накануне премьеры «Преступной матери»… вы зря насмехались над любовью Бонапарта к этой вашей пьесе. На мой вкус, она и вправду не может сравниться ни с «Безумным днем», ни с «Севильским цирюльником». Но в тех – дух Фигаро, дух бунта. А Бонапарт, надо вам сказать, пришел этот дух усмирить. Впрочем, генерал неотступно занимает ваше воображение… Недавно про нашего неустрашимого героя начали рассказывать забавный анекдот. Дескать, у Жозефины есть любимый мопс, про которого говорят, что он спит с ними. И Бонапарту приходится мириться в постели с четвероногим «третьим». Генерал может выигрывать великие сражения, но отступает перед мопсом, когда речь идет о Жозефине!
«Послышалось некое кудахтанье, означавшее смех гражданина Фуше».
– Забавно…
– Конечно. Особенно если знать, что этот анекдот – как и многие другие новые анекдоты – сочинил Бомарше. Он рассказал его впервые шестого июня девяносто седьмого года.
– Ну, ну… Бомарше не сочиняет так скучно. «Однажды Бонапарт сказал своему генералу: «Видите этого господина? – он указал на канапе, где сидел мопс. – Это маленькое чудовище – мой удачливый соперник. Когда я женился, то узнал, что он – истинный хозяин в постели мадам. И когда я захотел его прогнать, мне сказали: «Надо выбирать: или ты будешь спать где-нибудь, или делить с ним мою постель». Я вынужден был уступить. Но эта тварь менее сговорчива». И Бонапарт показал генералу шрам на ноге».
– Ну, это не намного лучше. Бомарше стареет… Кстати, должен сообщить, что Бонапарт не так покладист, как в вашем анекдоте. Не так давно он тайно заплатил садовнику, пес которого загрыз несчастного мопса. Впрочем, неугомонная завела нового… Да, он ее боготворит. И новый мопс тоже. И тем не менее, несмотря на положение Жозефины, мне тотчас удалось узнать о приезде графа.
Здесь Бомарше решил расхохотаться. Но веселье у него не выходило сегодня, и он лишь брезгливо поморщился.
– Несмотря на мое отшельничество, которое вы не захотели признать, даже я знаю, что гражданин Фуше оплачивает огромные счета этой очаровательной мотовки – гражданки Бонапарт.
– Принято! Польщен! – обрадовался Фуше. – Да, в мотовстве обе наши королевы похожи – и прежняя, и будущая. Да, воистину Жозефина не избегает сообщать мне новости. Но о графе я узнал помимо нее, – улыбка на лице гражданина Фуше стала ослепительной. – Бонапарт сейчас находится в Египте. Местные безумцы считают, что он там застрянет, а я уже начал готовиться к его приезду. И вот я узнаю, что супруги ищут гнездышко. Вы предложили генералу купить ваш дом, я тоже решил ему помочь. Но нетерпеливая мадам в прошлом месяце сама купила небольшое имение Мальмезон под Парижем. Эта жалкая дыра – все, на что способно ее воображение… И вот она начала его обставлять. Я предложил отвезти ее в Трианон и показать ей мебель, сделанную по заказу Марии Антуанетты. Она выслушала меня равнодушно и не поехала. И вдруг третьего дня она сама заговорила об этой мебели и попросила узнать: правда ли, что вы купили стулья королевы на аукционе. Этот внезапный интерес креолки к мебели Антуанетты, согласитесь, был подозрительным. Я сразу понял, что скорее всего таинственный некто, тесно связанный с Жозефиной, интересуется этой мебелью. Так что уже вскоре мы знали о приезде графа Ферзена. Естественно, я поделился с мадам Жозефиной своим открытием и справедливым желанием немедля арестовать графа. Но вся беда в том, что она не желает, чтоб мы его арестовывали, а мы с каждым днем все внимательней прислушиваемся к ее желаниям. Как видите, я играю с вами в открытую… Кстати, забавная подробность: просматривая материалы Комитета общественного спасения, я нашел в них письма, изъятые революцией у покойной королевы. По почерку мы установили их автора. Это был ее любовник, все тот же граф Ферзен. И знаете, как он называл для конспирации Антуанетту? Жозефина. Вот так улыбается история!
«И гражданин Фуше издал несколько отрывистых звуков, на этот раз напоминавших лай, но являвшихся опять же смехом».
