Василий Ян - Александр Македонский. Огни на курганах
Фирак опять забылся. Когда он очнулся, то не мог сообразить, сколько времени прошло. Женщины не было, ребенок не пищал, люлька неподвижно застыла. На жерди два ядовитых паука сидели один против другого и угрожающе шевелили поднятыми передними лапками. Солнечный луч, проникнув из квадратного отверстия под потолком, прорезывал всю хижину. Яркое оранжевое пятно горело на стене. В луче светились плывшие пылинки.
Фирак чувствовал себя бодрее, силы прибывали. Но сильно болело в груди. Он выше приподнял голову и осмотрелся. По сторонам широкие глинобитные нары. Между ними узкий проход. В конце его очаг в стене; по бокам очага вылеплены из глины колосья пшеницы и птичка, клюющая зерно.[100] Груда углей, засыпанных золой, и над ними голубой дымок, вьющийся к закоптелому выходу на потолке. На нарах потрепанные камышовые циновки и стертые обрывки ковров.
Фирак не понимал, почему он прикрыт бурым крестьянским плащом, а его ноги – в пестрых шерстяных чулках: ведь раньше он был одет как-то по-иному, по-городскому, – в зеленых туфлях и полосатых шароварах.
За спиной раздался стук. В отверстие грубо сколоченной двери просунулась стариковская корявая рука и долго возилась с засовом, стараясь открыть дверь; потом все затихло.
Фирак лежал, наблюдая за солнечным пятном на стене, которое медленно подвигалось, осветив глубокую трещину, из которой серая мышь высовывала мордочку. Под лучом ярко забелела на стене грубая холщовая рубаха, обшитая красной каймой, и заблестел изогнутый бронзовый серп, подвешенный на деревянном гвозде рядом с пучком высохшей полыни.
– Дружок! – раздался возле него тонкий хриплый голос. – Дружок, да хранят тебя светлые духи неба! Как тебя зовут?
Возле него стоял старик в широком плаще, подпоясанном разноцветными шнурками, в остроконечном колпачке. Все лицо его, заросшее седыми волосами, с прищуренными маслеными глазами, было в бесчисленных складках от расплывшейся улыбки. Когда рот закрывался, то нижняя губа уходила под верхнюю и лицо уменьшалось вдвое: у старика не было ни одного зуба.
– Что же ты мне не отвечаешь?
Фирак смотрел на старика, не понимая, что тому нужно. Раздались грубые голоса. В хижину вошло несколько крестьян в длинных, до колен, рубахах и широких дерюжных шароварах.
– Зачем тревожишь больного? Видишь – он умирает. Ты атраван – служитель бога, твое дело молиться, хоронить покойников. Зачем же ты приходишь раньше времени, непрошеный, в чужой дом?
– Хе-хе-хе! А кто это?
– Это охотник. Упал со скалы, переломил себе кости. Наши старухи его лечат.
– Разве он охотник? – Старик окинул крестьян недоверчивым взглядом и погрозил пальцем. – А почему он кутает свое лицо? Может быть, он беглый разбойник? Ведь за поимку важных преступников князь Оксиарт заплатит пять дариков и больше.
– Ну и пускай их ловят слуги Оксиарта. А ты зачем вяжешься в это дело?
Старик захихикал:
– Пять дариков награды! Подумайте только – пять серебряных дариков!
– Верно, верно, святой праведник, – сказал один крестьянин. – А на что тебе дарики? Ведь святые атраваны денег не ищут, а живут молитвой. Что будешь с ними делать?
– О, чего только не сделаешь за деньги! Я могу открыть лавочку и торговать свечами и священной коровьей мочой для излечения всех болезней. Я даже могу жениться.
– Никто не пойдет за тебя, такого старого. У тебя ни одного зуба нет.
– Если будет кошель звенеть серебром, то самая первая роза в селении будет в моей хижине. Пойду к мудрому нашему виспайти.[101] Не держите меня, пустите! О, пять дариков! – Старик торопливо выбежал.
Крестьяне шептали:
– Хорошо, что виспайти сейчас нет в селении. Он поехал встречать князя, едущего к нам из Курешаты.
– Что же делать с больным?
– Ты еще не можешь идти? – обратился один крестьянин к Фираку.
Фирак взглянул усталым взглядом. Крестьяне наклонились над ним.
– Он полуживой. Где ему идти! Если он и пойдет, то его нагонят и схватят.
– Нужно пожалеть его. Пока начнут разбирать, разбойник ли он или нет, его засадят в яму.
– Какой же это разбойник! Шеппе сказал, что он наш, – значит, надо поберечь его.
– Положим его на крышу и прикроем сеном, а скажем, что убежал. Кто станет искать поблизости? Старшина пошлет людей по тропам и дорогам. А дня через два суматоха уляжется. Мы его отвезем за пределы владений князя Оксиарта, тогда он сам поплетется дальше. Раз Шеппе сказал, то мы должны его сберечь!
Крестьяне подхватили Фирака осторожными руками, вынесли во двор и по лестнице втащили на крышу сарая. Там его прикрыли ворохом горного сена.
– Смотри же не заплачь! Не закричи!
Крестьянский сход
Фираку было удобно лежать на сене. Высохшие горные растения сладостно одурманивали мятой и полынью. С крыши он видел часть улицы, высокий карагач и несколько хижин и дворов, где бродили куры и дремали взлохмаченные собаки.
По дороге спешили крестьяне, женщины, перебегали дети.
Крестьяне собирались кучками и горячо толковали.
Вздымая клубы пыли, прискакали на взмыленных красивых аргамаках всадники. Алые чепраки блистали золотом, между ушами коней колыхались пучки фазаньих перьев. Крестьяне, низко кланяясь, схватили горячих коней под уздцы и отвели в сторону.
Один из всадников, молодой, дородный, выхоленный, с шелковистой завитой бородой, поднялся на квадратную площадку, устланную коврами, под старым тенистым карагачом. Холодным, надменным взглядом он обвел толпу.
Крестьяне подталкивали друг друга локтями и шептали:
– Гляди, одно только шелковое платье князя Катена стоит так дорого, что за него можно кормить полгода всех жителей нашего селения. А на платье нашиты золотые цветы настоящими золотыми нитками.
– А какой меч в золотых ножнах! Сразу видно, что большой князь!
– Скоро ли соберутся жители деревни? – крикнул князь Катен.
– Идут! Вот уже все идут!
Приближалась шумная толпа. Впереди шло несколько стариков. Двое держали под руки еще более древнего седобородого старика. Он не поспевал за шагавшими, и ведшие его приподымали так высоко, что он махал ногами в воздухе. Копну его пушистых белых волос раздувало ветром. Посреди заросшего сединой лица выдвигался орлиный нос, из-под нахмуренных темных бровей поблескивали черные сердитые глаза.
Это был виспайти – старшина селения, глава многолюдного рода, обитавшего в горной деревне и ближайших поселках, где в каждом старшина имел жен и дома для них.
Рядом с древним старшиной шли его уже седобородые сыновья – все с такими же орлиными носами и острыми сметливыми глазами. За сыновьями шагом шли десятка два пожилых и молодых крестьян – внуков и правнуков виспайти. А кругом в толпе шныряли дети всех возрастов и тесными рядами шли женщины, привлеченные ожидавшимся зрелищем.
– Раз князь прискакал – не к добру!.. – причитали женщины.
Прибывшие окружили возвышение, где стоял, выжидая, князь Катен и несколько персидских воинов из его охраны.
Впереди толпы, положив бороду на длинный посох, остановился старшина.
– Верные сыны Авесты![102] – закричал князь крестьянам, крепко расставив ноги в красных сандалиях с множеством тонких ремешков. Он ударил рукой по рукоятке меча. – Нам придется взяться за мечи! Слушайте, что я вам скажу. На страну нашу, счастливую Сугуду, идут неведомые враги. Они хотят отнять нашу землю, забрать наши дома и всех нас изрубить или продать в рабство. Разве мы допустим это? Будете ли вы биться с врагами за ваших жен и детей, за ваши дома и посевы?
– Будем! Все встанем на защиту! – закричала толпа. – Пусть только они сунутся к нам сюда!
– Нет, нельзя ждать, пока враги придут в ваше селение. Надо собрать большое войско и пойти им навстречу, напасть на них в Бактрийских горах. Нельзя позволить им переправиться через великую реку Окс и прийти в наши долины. Если бои будут на наших полях, то мы вытопчем посевы и останемся без хлеба. Тогда настанет голод. Надо скорее уйти отсюда вперед в Бактру. Все ли вы пойдете?
Толпа зашевелилась и загудела. Один голос протянул:
– Я, пожалуй, пойду.
За ним другой голос спросил:
– А далеко ли идти?
– Сперва надо идти в город Курешату, там собирается наш отряд. Оттуда воины пойдут в Мараканду, где царь Артаксеркс – жить ему и править тысячу лет! – соберет все отряды в одно войско и сам поведет его на злодея – Двурогого царя, чтобы запереть и раздавить его в горных ущельях Дрангианы.[103] Итак, что ж молчите? Все ли вы пойдете?
Несколько человек стали кричать:
– Как же нам бросить поля? Сейчас начинается сев. Если не засеять поля, чем будут кормиться наши семьи? Пусть на войну идут жители городов: им не надо работать на полях.
