Дэвид Мэдсен - Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению
С тех пор я все время мучаюсь, размышляя, не заронил ли я тогда невольно в его душу семя безумия той своей фразой. Хотя такие размышления, эти мрачные рассуждения уже и сами могут привести к безумию, и я боюсь откровенно их обсуждать, даже с тобой, неизвестный читатель. Такого рода анализ я оставляю для бессонных часов между полуночью и рассветом.
Магистр отвел Витторино, заботливо, словно мать больного ребенка, в приготовленную для него комнату. С тех пор я больше не видел Витторино, но позднее слышал о нем время от времени и узнал, что Андреа де Коллини из своих денег выделил ему средства для того, чтобы Витторино жил безбедно и в безопасности. Я всем сердцем сожалел о том, что мне пришлось получить эти тяжелые известия, принесенные Витторино, так как образы кровавых сцен убийства, которые они во мне вызвали, останутся со мной – я точно это знаю – на долгие годы; но я должен был об этом узнать. И магистр, и я должны были узнать, так как, кроме чисто практических соображений, согласно нашей гностической философии, величайшая трагедия (вторая, первая – это вообще родиться в этом мире) – это жить в неведении, ибо неведение – оружие Сатаны. Неведение трояко: неведение Бога, неведение этого мира, неведение себя. В данном случае отказ от знания того, что произошло в часовне, – каким бы мучительным это знание ни было – означал бы все три стороны неведения. Во-первых, неведение Бога, так как происшедшее с бедной Барбарой и другими раскрывает направление его святой воли; во-вторых, неведение этого мира, так как извращенная воля Томазо делла Кроче проявила себя в кровавых деяниях; и в-третьих, неведение себя, так как, выдерживая ужасные известия, принесенные Витторино, мы измеряем глубину своего мужества. Нет, я не хотел выслушивать это, но понимал, что должен.
Магистр Андреа и я вернулись в Рим, как солома, несомая ветром, без всякой цели, кроме самой простой. Мы надеялись хоть что-нибудь узнать о госпоже Лауре. Кроме того, мне стало казаться, что, послушав рассказ Витторино, магистр начал намеренно искать столкновения с доминиканцем.
– Он придет за нами в свое время, – произнес он мрачно, и я похолодел, понимая, что он употребил мои собственные слова.
– Может быть, нам следует сделать все возможное для госпожи Лауры, а потом вместе уехать из города?
– Нет. Если мы хотим помочь моей дочери, то никто не должен видеть, как мы носимся по Риму именно с таким намерением. Мы должны быть более осмотрительны. Мы наведем справки. У меня еще есть люди, которые нам помогут. Нам неизвестно даже, где ее содержат, вначале надо узнать это. Терпение, Пеппе, даже в такие трудные времена.
Я разозлился и ничего не понимал.
– Терпение? – воскликнул я. – Вам совсем нет до нее дела!
– Никогда не говори мне этого! Никогда! – резко произнес он дрожащим от чувства голосом, и меня поразила его горячность. – Что ты знаешь об отеческой любви?! Как ты можешь представить себе муку, которая терзает мое сердце день и ночь, сны, полные кошмаров! Меня постоянно сжигает боль от того, что я ее потерял…
Я открыл рот, но сказать ничего не мог.
– Мне так не говори, Пеппе. Поверь, я знаю, как ты ее любишь, но не думай, что моя любовь слабее. На самом деле она бесконечно сильнее.
– Магистр, я… я прошу прощения…
– Ты прощен, Пеппе, – сказал он, уже спокойнее. – Я понимаю, что ты сказал так от отчаяния, а не от злобы. Никого из нас нельзя обвинить. Обещаю, что скоро мы начнем ее искать.
Он положил свою руку поверх моей и поцеловал меня в лоб.
– Даю слово, – сказал он.
Так что мы вернулись в дом, в котором не были столько лет, и стали жить, каждый день ожидая, что в дверь забарабанит кулаком Томазо делла Кроче.
– Вы ведь хотите, чтобы он пришел, правда? спросил я тихо.
– Да, хочу. В конце концов нам придется свести счеты. Чем скорее настанет окончательное столкновение, тем лучше для всех нас. Я говорил тебе уже однажды, что он меня ненавидит лично. Пусть так и будет. Так или иначе, но я с этим покончу.
И от его слов я снова весь похолодел.
Следующим вечером случилось то, что оказалось для меня странным и отнюдь не приятным сюрпризом, точнее, это было просто потрясение. Проходя мимо неплотно притворенной двери кабинета Андреа де Коллини, я услышал спор: слышны были повышенные голоса двоих, один голос принадлежал магистру, кому принадлежал второй, я пока не знал, но этот голос сразу показался мне очень знакомым.
– Я просил вас только выполнить поручение, – говорил магистр.
– Я это и сделал.
– В таком случае, контракт между нами закончен, друг мой.
– Нет! – воскликнул другой голос, и я сразу понял, кто там вместе с магистром. Это казалось невозможным – какая между ними может быть связь? И все же я знал, что так и было.
Я распахнул дверь и вошел в кабинет.
– Пеппе… – сказал магистр, сделав шаг вперед, словно пытаясь не дать мне войти, но тут же поняв, что уже слишком поздно. – У меня… у меня тут гость.
– Да, – холодным тоном ответил я, – вижу. И я взглянул прямо в глаза человеку, которого мы, уроды, звали Череп.
– А, Пеппе, – сказал он тоном, который мне со всем не понравился, – мы снова встретились! Кто бы мог подумать?!
– Дон Джузеппе. Действительно, кто бы мог подумать?
– Вероятно, нас обоих можно простить за то, что мы надеялись, что больше не увидим друг друга.
Магистр Андреа явно почувствовал себя неловко.
– Слушай, Пеппе… я потом тебе объясню… все, что ты должен знать…
– Не надо никаких объяснений! Я не вправе знать ни кто ваши друзья, ни чем они занимаются. Это ведь ваш дом. Я здесь гость.
– Пеппе… не сердись на меня…
– Но я требую для себя лишь одного права, а именно, права знать обо всем, что касается госпожи Лауры. В этом вы не можете мне отказать. Ведь вы говорили о ней?
Магистр устало вздохнул и сел за письменный стол. Череп, с пародией на улыбку на своем залатанном лице, повернулся ко мне и сказал:
– Полагаю, немного удивительно, что этот благородный господин и такой, как я, оказались знакомы. Не старайся это отрицать, Пеппе! Мы же несколько лет вместе влачили существование в том кочевом аду…
– Неужели ты думаешь, что я могу хоть на миг забыть о тех годах? На одну секунду?
Дон Джузеппе помотал головой.
– Нет, – тихо ответил он, – не думаю.
– Ты покинул маэстро Антонио, как я понимаю?
– Не совсем, дружок. Он покинул меня. Держать меня стало небезопасно.
– Да ну?
– Однажды вечером я слишком много и слишком громко говорил в одной таверне. Кто-то подслушивал. Кто-то слышал меня, и сведения были переданы Инквизиции. За неплохую сумму, не сомневаюсь. Не забывай, меня ведь все еще разыскивают.
– Нас всех разыскивают.
– У Инквизиции долгая память и еще более длинные руки. Антонио Донато предал меня. Он меня продал.
– Что?
– Инквизиция схватила меня… снова.
Я слышал тяжелое дыхание – скорее даже тихие всхлипы – магистра Андреа, склонившегося над письменным столом.
– Они посадили меня в Сан-Анджело.
– Но как… то есть… почему ты здесь? Ты что, бежал? – удивленно спросил я.
– Если только я не нахожусь в двух местах одновременно, – сказал он с сарказмом.
– Так ты сбежал оттуда?
– Да. Но… только после того, как…
– Джузеппе! Нет! – воскликнул магистр, подняв вдруг руку.
Дон Джузеппе пожал плечами.
– Какой смысл? – произнес он усталым голосом. – В конце концов он и так узнает.
– Узнает? Что узнает? – закричал я, не в состоянии сдерживать все возрастающее волнение.
– Кроме того, как он сам сказал, у него есть определенное право.
Магистр тихо проговорил:
– О, во имя любви Господа.
– Там я видел ее, – сказал Череп.
Ее! Лауру! Сердце мое замерло и до боли сжалось и тотчас заколотилось так, что отдельные удары слились в единый бесконечный грохот.
– Ты видел Лауру! – взволнованно воскликнул я. – Ты видел ее!
– Да. Наши с ней камеры были рядом. Я слышал, как по ночам она плачет, очень горько плачет…
– Во имя Господа, прекрати! – закричал магистр Андреа. – Я не могу этого вынести!
– Продолжай, – сказал я, застыв в ледяном спокойствии, но только не оттого, что овладел собой, во мне бушевали страх и злость.
Дон Джузеппе сказал:
– Я понял, кто она. Она постоянно поминала имя отца… и… твое имя, дружок.
– Нет…
– Да! Понимаешь ли, я ведь уже долго знаю Андреа де Коллини. Когда я услышал, что измученное создание в глубине ночи кричит его имя – хотя, кто знает, где день, а где ночь, там, где вечная ночь? – тогда я понял. Я понял, кто она, а поняв, кто она, не мог не понять, что держать ее в заключении могут по единственной причине.
Вдруг совершенно неожиданно, так быстро, что я испугался, Череп развернулся на месте, вскинул обе руки высоко вверх и ударил по плечам Андреа де Коллини. Он приблизил свое уродливое лицо к уху магистра и зашипел:
