Дмитрий Щербинин - Заре навстречу
Дело в том, что Василий Левашов, вместе со своим двоюродным братом Сергеем Левашовым, с Любой Шевцовой, и с ещё одним Краснодонским пареньком по имени Владимир Загоруйко, был направлен в Ворошиловградскую школу подготовки партизан и подпольщиков на курсы радистов.
Учились они прилежно. И, например, Володя Загоруйко даже получил следующую характеристику:
«ЗАГОРУЙКО ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВИЧ1925 года рождения, уроженец г. Краснодона Ворошиловградской области, члена ВЛКСМ с 1940 года, из рабочих, учащийся.
За время учебы на курсах радистов с 10 апреля по 17 мая проявил себя как исключительно добросовестный и активный слушатель. Относился к учебе с большим желанием и упорством.
Усвоил досрочно программу курсов. Отлично усвоил прием на слух и передачу на ключе, а также элементы радиообмена. Элементы радиотехники и радиоаппаратуры давались ему несколько труднее. Активно участвовал в общественной работе. Был членом комитета комсомольской организации.
Пользовался большим авторитетом среди слушателей.
Может быть использован в партизанском отряде в качестве радиста совместно с товарищем, знающим радиоаппаратуру».
Фронт быстро приближался, и недавно закончившие обучение подпольщики были поделены на несколько групп. Одна из этих групп, в которую входил Василий Левашов и его двоюродный брат Сергей, была заброшена в тыл врага, для проведения диверсионных операций. Вот только не успели они воспользоваться рацией.
По-видимому, ещё в Ворошиловградской школе находился немецкий шпион… Врагам стало известно о приблизительном месте высадки диверсионной группы, и партизаны попали в засаду.
Завязался жаркий бой. Все силы были направлены на то, чтобы прорваться к ближайшему лесу. Приходилось надеяться на свои ноги, а громоздкая рация значительно мешала в передвижении, так что решено было её уничтожить…
Многие бойцы погибли, многие попали в плен, но Василию и Сергею Левашовым удалось скрыться. Отлежались в балке, а затем, уже под покровом сумерек, посовещались и решили идти к Краснодону.
Долгим и тяжёлым был этот путь. Шли они по захваченной врагами земле, и повсюду видели ужасы войны. Вот набредут на какой-нибудь хуторок. А хуторок то и до войны был — десять хат, да и те от старости в землю вросли. А теперь — сожжённые хаты. А где же жители? А вон и жители — за шею подвешенные на деревьях болтаются. За что их повесили? Быть может — за связь с партизанами, а, может — и просто в качестве устрашения.
А бывало и так: зайдут Василий и Сергей в какой-нибудь хутор, а там, на постое, фашисты. И такой хутор лучше поскорее пройти, потому что Левашовых запросто могли арестовать и отправить в лагерь военнопленных.
Но бывали и такие хутора, в которых немцев вроде бы и не было, но имелся оставленный немцами староста, или же просто соглядатаи — которые могли донести на подозрительных лиц в полицию. В общем, нигде не было безопасно, но именно в свободные от немецких войск хутора заходили Левашовы.
Ведь им нужна была хоть какое-то питание, и они вынуждены были просить еду у женщин. Ведь женщин, на таких хуторах было больше всего — мужчины как и всегда воевали, а женщины как и всегда страдали, томясь неведением о судьбах своих милых, и страхом перед той грубой, первобытной силой, которая их окружала, и против которой уже практически не осталось никаких законов.
Конечно, Левашовы сговорились, что не будут ничего говорить о том, кто они на самом деле, но женщины, глядя на них, как-то всё понимали, и упрекали, обводя взором разорённое своё хозяйство:
— Что ж вы бросили нас, оставили под немцем! А теперь — корми вас!
Но всё же кормили. И, несмотря на то, что ни разу за всё это время Левашовы не наелись досыта — кормили щедро, ведь и сами эти женщины жили впроголодь…
И, наконец, 5 сентября двоюродные братья Левашовы вернулись в Краснодон.
* * *Витя Третьякевич внимательно выслушал рассказал Василия Левашова, и произнёс:
— Что ж, хорошо. Ну а что ты делал после своего возвращения?
— Встречался с Жорой Арутюнянцем.
— Знаю, — кивнул Витя, — Он в школе имени Горького учился. Ответственный такой комсомолец.
— Да. И не даром — ведь он берёт пример со своего старшего товарища Вани Земнухова.
— Ваню-то я хорошо знаю, — обрадовался Витя. — Вот это отличный парень! Уж такой ответственный, уж такой деловой. Не думаю, чтобы он при оккупантах сложа руки сидел. Вот бы с ним встретиться!
— И скоро встретишься, — заверил его Вася Левашов. — Мне Жора сказал, что они замышляют вполне определённую деятельность…
Тут Вася замолчал, и покосился на улицу. Там стремительно, со злыми, сосредоточенными лицами шли полицаи.
И Вася молвил:
— Вот барбосы проклятые: опять кого-то арестовывать пошли!
— Знать бы кого, — вздохнул Витя.
— Так скоро и узнаем, — ответил Левашов.
— Это каким же образом?
— А дело в том, что сейчас в полицию два человека устроились, которые, в общем-то наши люди.
Третьякевич нахмурился и переспросил:
— То есть как это в полиции могут быть наши люди?
— Ну ты Толика Ковалёва помнишь?
— Ну а как же — вместе всё-таки учились. Первый силач-физкультурник в нашем классе был…
— Ну а Мишку Григорьева помнишь?
— Да. Помню был у нас членом стрелкового кружка.
— Ну так вот: и Ковалёв и Григорьев сейчас в полицию работать устроились.
— Как же их так угораздило?
— Да ты не думай, что они с врагами заодно. Совсем даже наоборот. Ну, ты же их сам знаешь: хорошие они ребята. А в полицию они пошли, чтобы нашим людям, которые там в камерах сидят, помощь оказывать. Ведь, знаешь, заключённых в полиции голодом морят, а вот, например, Ковалёв или Григорьев могут им дополнительно покушать принести, я уж не говорю о том, чтобы записку передать.
Витя Третьякевич проговорил, задумчиво:
— Здесь, конечно, могут быть кое-какие преимущества, но, всё равно — очень не нравится мне, что комсомольцы даже и с благими намерениями устроились работать в полицию. Ведь сам по себе этот факт — уже пятно на комсомол… И вот, например, если им скажут: давай, молодцы, поезжайте, да вяжите какого-нибудь подозреваемого, а для нас — хорошего человека. Так что же им делать: арестовывать?
— Нет. Бежать и предупреждать такого человека.
— Много они так набегают, и многие их полицейским предупреждениям поверят! — с сарказмом произнёс Витя. — А если скажут: «Вот мы уже арестовали коммуниста-подпольщика, только он ни в чём не сознаётся. Ну ничего — вы ему давайте-ка жилы тяните. Вот вам и проверка будет». И что же тогда этим Толику и Мишке делать? Жилы из пленного тянуть?
— Нет, конечно. Что ты! — ужаснулся такой перспективе Василий Левашов.
— Вот и я про то же. И не думаю, что удастся как-нибудь серьёзно зацепиться за работу в полиции. Придётся бить фрицев со стороны, а не изнутри. А с Ковалёвым и с Григорьевым я серьёзно поговорю. Возможно даже придётся их пристыдить. Ну, да ладно. Мне вот интересно, что тебе известно о других ребятах, которых с тобой в Ворошиловградской школе учились?
— Про Володю Загоруйко мне известно, что он вместе со своей группой был заброшен в район Днепропетровска. Но на них тоже была устроена засада. Неравный бой завязался, но Володе удалось уйти…
— Подожди-подожди. Да ты так рассказываешь, будто сам с Володей общался.
— А как же! — улыбнулся Вася Левашов. — Ведь он уже заходил ко мне. Тоже вернулся в эти края. Сейчас живёт в хуторе Водяном, у родителей. Ну ты знаешь — это неподалёку от Краснодона.
— Да. И что же Володька? Готов к борьбе?
— Конечно — готов. Так и рвётся в бой, и ждёт только, когда всё это будет должным образом организовано.
— Скоро, очень скоро всё организуем, — энергично кивнул Третьякевич. — Ну а что про Любу Шевцову известно?
— А про Любушку нашу я знаю, что по заданию оставалась она в самом Ворошиловграде…
— Э-эх, жаль с ней там не встречался! — вздохнул Витя.
— Но она уже здесь заявилась.
— Как так?
— А вот недалече как сегодня видел её в клубе имени Ленина. Как раз собирался об этом ребятам нашим сообщить. Да вот ты первым подоспел…
— Ну а ты к ней сам подошёл? Заговорил?
— В том то и дело, что нет… Понимаешь ли, Витя, она там была не одна, а с немецкими офицерами. Они её окружили, и разговаривают, и шутят, и смеются, а она на их шутки смехом отвечает, и говорит с ними по-немецки да так резво…
И дальше Василий Левашов заговорил уже каким-то извиняющимся тоном, стараясь не глядеть на Витю Третьякевича:
— Я ведь очень хорошо Любу Шевцову знаю. Она такая девушка замечательная… такая… Но… я уже столько предательства насмотрелся. Хотя бы то, как наши группы диверсионные завалились — ведь и тут без предательства не обошлось. А Люба… Ну что же она здесь, в Краснодоне делает, тогда как её — я точно знаю! — оставляли для партийной работе в Ворошиловграде? В общем…
