Жорж Бордонов - Атланты
— Я предвидел этот пункт, господин.
— Поторопись с церемонией обожествления. Она должна совпасть с, отплытием. Это приободрит войска и заставит замолчать недоброжелателей.
— Я это тоже предусмотрел и завтра рассчитываю сообщить тебе время, программу и список приглашенных.
— Ты просто образец советчика! Есть еще какие-нибудь новости?
— Врачи прислали свое заключение. Великий принц почти совершенно здоров. Он уже хорошо ест и даже немного поправился. Они утверждают, что через две недели, не позже, принц будет в силах отплыть. Мне очень приятно, что именно я сообщаю тебе это.
— Ты уверен в правильности их заключения?
— Да, конечно. Они очень подробно пишут о его здоровье, и все их прогнозы более чем утешительны. Не могу отказать себе в удовольствии заметить, что именно тебе, великий, пришла в голову счастливая мысль разрешить принцу отправиться на Сосновую виллу. Надобно сказать, что этот край чрезвычайно…
— Болтун! Меня интересует не его здоровье, а что он думает, хочет ли он возглавить флотилию, знает ли он что-нибудь о числе кораблей, баллист и воинов, вверенных ему?
— Медики об этом не пишут, господин, но это ведь не входит в их полномочия, это не их обязанность.
— Ну, может быть, тем не менее это главное. Ах, любезный Энох, как же можно доверить такую силу этому слабому созданию! Добро бы еще он был просто хилым, и трезвая голова компенсировала бы телесную немощь, но у бедняжки Доримаса есть только трусливая, впечатлительная, населенная призраками и кошмарами душонка! Принц, зараженный манией прощения, никогда не сможет совершить ничего великого.
— Но, господин мой, ты ведь предусмотрел и это. Принц не в силах помешать твоим делам.
— Конечно, но для того, чтобы вести за собой эту армаду, нужна одна неутомимая и пламенная воля, как среди звезд только единственная указывает путь кораблю… Ты не согласен со мною, милый Энох?
— Нет, господин.
— Подумай хорошенько! Скажи, неужели я уже настолько стар и допущу, чтобы кто-нибудь пожинал лавры, предназначенные для меня?
— Этот кто-нибудь — Доримас?
— Или адмирал, который поведет войска и одержит за него победу. Он сочтет себя — и не без основания — опорой трона и спасителем империи. Тогда он возгордится и начнет требовать невозможного.
— Но ведь ты будешь этой путеводной звездой.
— Тут нужен личный пример. Присутствие императора во главе армии удесятерит ее силы. Сомнения будут отброшены, и даже трусы станут соперничать со смельчаками. Все, что мне довелось совершить великого, я сделал сам.
— Но можешь ли ты рисковать своей драгоценной жизнью, оставив дворец и столицу? Вправе ли ты сделать это?
— Я еще не решил окончательно, но эта мысль — отправиться с войском и вести походную жизнь и побеждать для своей собственной славы — не дает мне покоя. Я никак не могу побороть в себе это искушение. Когда я вижу корабли, выкрашенные свежей краской, моих солдат, я говорю себе, что было бы непростительной глупостью отдать все это просто так Доримасу или адмиралу, который может изменить мне, выкроить без всякого риска себе новое царство, а потом напасть на Атлантиду и свергнуть меня… Но я все время прерываю тебя. Есть еще что-нибудь новенькое?
Энох поколебался мгновение. Он спрашивал себя в последний раз, можно ли было не говорить императору о том, что сам уже знал о Доре, и не обернется ли этот избыток верноподданности против него самого. Кто знает, что будет потом и какие распоряжения на сей счет уже отдал император?
— Твоя дочь, великая принцесса, позволила Гальдару отправиться на его родину, в Верхние Земли.
Он ждал, что скажет Нод, но император даже не пошевелился.
— …Она дала ему лошадь и бумагу с собственной печатью…
Нод метнул на него быстрый иронический взгляд.
— …То, что Гальдар увидел в своей провинции, настолько обмануло его ожидания, что он тут же возвратился самой короткой дорогой на Сосновую виллу. Мне кажется, он больше не опасен.
— А мне кажется, что Дора — самая умная женщина в моей империи.
— Эта уловка способна сделать честь дальновиднейшему из политиков.
— Однако ты забыл сказать, что моя дочь отправилась ему навстречу, до того она влюблена!
— Она боялась вызвать твое неудовольствие.
— Нет. Если уж она способна потерять голову с этим незнакомцем, да еще понимая, что никогда ему не достичь высот ее положения, тот тут можно только развести руками.
— Гальдар для принцессы всего лишь интересный собеседник. Она нашла в нем человека не такого, как все остальные.
— Вот уж это точно!
— Теперь, когда Гальдар оставил свои бредовые затеи, эта связь не представляет интереса, она забудется, как и все прошлые. В принцессе очень развито чувство долга, но возраст, обстоятельства, этот нежный приморский климат…
— Этот Гальдар — единственное, что мешает мне отправиться с легким сердцем с кораблями, оставив Дору регентшей.
— Так в чем же дело, господин? Уничтожь его!
— Я же говорил тебе, что это невозможно.
— Ну так назначь его капитаном на одну из галер.
— Она не захочет этого. Я ей его «отдал». Глупо, конечно.
— Ну что ж, господин, тогда оставайся с нами, будь хранителем нашего счастья и спокойствия.
— Я еще не слишком пресытился славой, старый козел. Но довольно об этом. Ночь — мой лучший советчик и друг. Я и впрямь человек сумерек… У тебя все?
— Твои астрономы заметили новую звезду.
— Тоже мне подарок!
— Они утверждают, что она выглядит очень странно. Ее голубоватый хвост необычайно ярок.
— Обычная комета.
— Они говорят, что она движется к Земле. Они погрузились в сложнейшие расчеты, чтобы определить ее траекторию, но результаты получились слишком разные. Один утверждает, что она исчезнет в глубинах Вселенной, а другие — что она заденет Луну, и это будет причиной великих катаклизмов.
— Забавный способ тратить собственное время. Но бог с ними, пускай уж они это обсуждают, раз такое у них ремесло. Мне же приходится мучиться настоящими проблемами: должен ли я покинуть Посейдонис? Назначить ли Дору регентшей?
5
Эту дилемму разрешила судьба. Но все началось, конечно, с императора. Его не интересовало спокойствие других, их ничтожное мимолетное благополучие. Ради собственной потехи он рушил будущее своих близких, но и сам, подписывая этот приказ о возвращении, не знал, что решает и свою судьбу. Он вдруг вынужден был прервать свои морские прогулки. Гальдар — свои беседы с Дорой и философствования, Дора — свою игру в простую влюбленную девушку, а ее брат — свое выздоровление. В течение часа им следовало покинуть белую Сосновую виллу, забыть этот мир свежего бриза, апельсиновых деревьев, тихих рассветов, дней, полных неги, и звездных ночей. Император приказал им возвращаться. Пятьдесят последних кораблей наконец прибыли, и нельзя было больше задерживать отправку великой флотилии. Он не мог больше ждать. Медики робко возражали, что Доримас не совсем еще здоров, что нужно еще хотя бы две недели до полного выздоровления и что в пути болезнь может возобновиться. «Рыцари-орлы» разогнали бормочущих врачей и сами уложили принца на носилки. Когда появилась Дора, они удалились по ее знаку.
— Ты дрожишь, милый брат. Тебе холодно?
— Нет, я дрожу от страха.
— От страха?
— Да, я боюсь его.
— Император очень тебя любит, а кроме того, подумай о том, что, может быть, мы ему нужны.
— Но меня-то он ненавидит, ибо я — причина этой войны. И одновременно презирает, потому что Форенос разбил наших воинов, и я был ранен.
— Совсем наоборот. Он только и думает о том, как отомстить.
— Чтобы утолить свою жажду убийства и господства. Уже много дней я думаю о нем и о его намерениях. Если он не считает меня сыном, то и я не считаю его отцом. Это зверь, злой и жестокий.
— Как ты можешь так говорить?! Ведь тебе командовать экспедицией. Разве можно представить себе большее доверие?
— А если я считаю, что переговоры лучше этих бесконечных сражений? Если откажусь командовать? Я бы предпочел плохой мир, чем даже поражение врагов, поскольку кровь взывает к крови, а всякая новая победа разожжет новую ненависть. Когда, наконец, эти народы, которые мы завоевали, смогут вздохнуть свободно? Неужели мы не можем жить с ними в мире? Что касается меня, то я уже забыл оскорбления, которые нанесли мне пеласги. Более того, я благодарен тому воину, который проткнул меня, потому что эта рана дала мне время и повод к размышлению. Война из всех видов человеческой деятельности, наверное, самое бессмысленное и пустое дело.
— Только прошу тебя, не высказывай этого императору. Если ты откажешься от командования, сошлись хотя бы… на свое здоровье.
— Нет, я скажу ему все, что думаю. Впервые у меня достанет мужества ему перечить. Я его сын, и, стало быть, я — единственный, кто может безнаказанно говорить ему правду, кто может просить его отказаться от готовящегося преступления.
