Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона
— Как ты не можешь понять, — промолвила она и прижалась к нему еще сильнее, — они хотят нам зла, я видела это во всех моих снах. Ты — моя жизнь, мое настоящее и будущее, если они унесут тебя, как мне жить дальше?
Тут привели его черного коня. Он любил это благородное животное, да и конь был предан своему хозяину, он уже много раз спасал ему жизнь. А господин был благодарен ему. Любовь, связывающая людей и животных, — поистине чудо.
В долине, глубоко внизу, в ущелье, в окружении цикут{99}, белены и ядовитых цветов, жили в уединении ведьмы. Им были в радость людские несчастья, порча и болезни. Разгорающийся в ночи огонь, пожирающий хижину бедняка, приводил в восторг; заблудившийся человек, попавшийся навстречу, становился для них шутом, которого они жестоко разыгрывали и поднимали на смех. Ведьмы часто видели прекрасного черного принца и влюбились в него за необыкновенную красоту, каждая против своей воли хотела понравиться ему. Одна вышла к юноше в образе цыганки и предложила погадать, другая в образе нищенки, а третья, самая мерзкая, со сверкающими глазами, хотела показать ему кратчайший путь через горы. Но как бы они ни льстили, как сладко ни пели, как низко ни кланялись, как ни улыбались ему в своих масках, он не обращал на них внимания, и тогда их любовь превратилась в горькую желчь и жгучую, как уксус, ненависть.
— Вот он приближается на своем черном, как ночь, коне, — промолвила Альруна, ведьма с желтой кожей, большими глазами навыкате и длинными, цвета воронова крыла, волосами.
— И конь его прекрасен, как сам хозяин, — заявила Гельдруда, чей длинный зуб торчал над синими губами.
— Как он скачет — земля дрожит, — произнесла злобная Гудула, любившая красть маленьких детей и подкладывать их мертвыми на пути у плачущих матерей.
Альруна закричала, скрипя зубами:
— Я отомщу за всех нас! Запомните, он никогда больше не увидит своего старого отца и прекрасную невесту.
Она встала, мерзкая, незаметно на дороге у опушки леса, где поблизости нет ни распятия, ни изображения мадонны. Вот принц приближается, от топота копыт коня дрожит подножие скалы, на весеннем ветру развевается плащ прекрасного всадника, и лес благоухает, и птицы поют.
Ужасный призрак срывает свои одежды. Ее не видят простые смертные — только духи. Безобразные ведьмы радуются уродству своей сестры. Она стоит на опушке леса, как засохшее дерево, как принявшая стойку темно-желтая ядовитая змея, как высоко разросшееся мерзкое растение, которого робко сторонится свежий утренний воздух, и сама заря плачет, что вынуждена освещать это чудовище.
Хоп-ля! Внезапно появляется прекрасный юноша. Он поет радостную песню, темные локоны развеваются на ветру, овевая и лаская его смуглые щеки. Он вспоминает песнь любви и восклицает:
— Как прекрасна природа! Как опьяняет весна! Как переполнен я счастьем!
Всадник приближается к ведьме. В ее взоре торжество. Одним прыжком Альруна оказывается позади него, ее колени отвратительно желтеют на черном фоне коня, она смеется своим огромным плоским ртом, сверкая белыми зубами. Вот она вонзает сухую жилистую руку с длинными когтями в грудь всадника. Тот не понимает, что с ним происходит, его сердце трепещет, конь спотыкается. Теперь подскакивают остальные, конь широко раздувает ноздри и фыркает, так что пролетающая мимо оса торопится прочь в ужасе.
— Куда ты, мой вороной? — кричит пораженный юноша. — Ты сворачиваешь с дороги.
Конь не слушается поводьев, не повинуется ни шпорам, ни окрику. Сестры, ликуя, наблюдают, как конь и всадник летят над камнями, над скалами, поросшими мхом. Всадник испуганно оглядывается, пытаясь сорвать невидимые путы со своей груди, и не может. Ведьма ногами бьет коня в пах, тот скачет все быстрей, все неудержимей: ее седые растрепанные космы, торчащие дыбом на ветру, летят, как грива, на губах усмешка, сверкают белые клыки.
— Какой злой дух правит моим конем? — кричит сын короля. — Что давит мне грудь железными оковами — мне хочется кричать от боли! Да остановись ты, исчадие ада!
Исполинской силой он останавливает коня, тот дрожит всеми членами, как осиновый лист, но рыжая ведьма позади всадника снова бьет коня ногами, и он, как бешеный, отскакивает назад.
С головы всадника падает шляпа, волосы развеваются на ветру. Конь и всадник несутся теперь по магическому кругу вокруг ядовитого источника, конь срывается со скалы и разбивается насмерть, умирающий князь бросает последний взор на светлое синее небо и видит маленькое облачко, которое, оплакивая его, проплывает мимо.
А омерзительные ведьмы смотрят жадными взорами на умирающего принца и радуются содеянному. Какое им дело до того, что отец теперь умрет от горя, что безутешная невеста в каждом красивом юноше будет видеть мертвеца?
Так невидимый демон с диким злорадством преследует многих до самой смерти. Чем прекраснее, чем благороднее преследуемое существо, тем страшнее и отвратительнее враг, доводящий его до гибели, сам не зная почему.
И это называют судьбой, неодолимым роком недальновидные смертные. О, если бы можно было раскрыть им глаза, чтобы они поняли, с кем имеют дело.
— Ах! — воскликнул старый поэт. — И как только у вас могло родиться такое мрачное сочинение? Неужели подобную вещь можно декламировать на веселой поэтической академии?
Дон Джузеппе, казалось, был другого мнения и похвалил поэму.
— Пожалуй, ее можно считать слишком верным отражением действительности, — промолвил он. — Я вменил бы в обязанность каждому восхищаться тем, что говорит и делает синьора Перетти.
— Вот это верно, — воскликнула Виттория, снова повеселев, — я всецело одобряю такое почтение, не допускающее никакого порицания. Придираться к нашему Ариосто или Данте{100}, толковать на разные лады их произведения, — это удел лишь малоодаренных людей, не правда ли? А вы, дон Джузеппе, относитесь ко мне как к абсолютному совершенству, я благодарна вам.
Когда обратили взоры к Малеспине, тот заявил:
— Я, как и дон Джузеппе, должен извиниться: не могу выдавать себя за поэта в подобном обществе, и даже если бы отважился на это, у меня, к сожалению, нет с собой ни одного листочка со стихами, а моя память недостаточно верна, чтобы декламировать что-нибудь, не глядя в текст. Однако, если вы не против, я хотел бы рассказать вам об одном смешном происшествии, довольно незначительном, какие часто случаются в резиденциях и при дворе. Оно послужит для развлечения компании. Только заранее прошу прощения у дам, если мой рассказ покажется им не совсем приличным.
Капорале промолвил:
— Здесь можно рассказывать почти все, если только не ищешь похотливого удовольствия в непристойностях.
— Верно, — заметила мать. — Я называю многих из наших авторов безгрешными, в то время как другие считают их носителями дурной славы. По-моему, только того можно назвать аморальным, кто одержим похотью сам и стремится заразить ею своих читателей.
— Тогда я возьму на себя смелость и расскажу смешную историю, которая произошла на самом деле, — начал Малеспина. — В нашей резиденции с давних пор живет забавный человек. У него много недостатков, и он часто попадает в смешные ситуации, но несмотря на это по праву претендует на определенное уважение, — это старый Конегиани, посланник Феррары при нашем дворе. Внешность его примечательна: долговязый, худой и бледный; впалые щеки и глубоко посаженные глаза. Временами, сидя в задумчивости, он являет собой воплощение горя; когда же пребывает в веселом настроении и смеется, то его тощее лицо с огромным разинутым ртом выглядит просто пугающе. Но этот ходячий скелет, это нелепое существо, которое кажется причудой матери-природы, не имеет представления о том, насколько он смешон. Он преисполнен чувства собственной неотразимости и считает себя красавцем, кавалером и острословом. Поэтому часто принимает участие в танцах на празднествах, ухаживает за дамами и не отказывается от забав, которые придумывают молодые специально для того, чтобы вволю позабавиться над стариком. Его лучший друг — молодой богатый дворянин из Падуи — имеет содержанку — красивую, остроумную девушку, и у нее посланник ужинает почти каждый вечер даже в отсутствие других гостей.
Старик уверен, что каждая дама при дворе влюблена в него. Женщины дурачат и дразнят его, часто разыгрывая влюбленных, чтобы, разумеется, поднять его на смех. А он совершенно открыто отдает свое чувствительное сердце остроумной, прекрасной донне Изабелле, которая делает вид, что отвечает на его любовь, на его нежность, и при этом ставит старика в такое смешное положение, что над их отношениями потешается весь двор.
— Кто эта Изабелла? — спросил дон Джузеппе, слушавший рассказ с повышенным вниманием.
