Сономын Удвал - Великая судьба
Сначала Максаржав хотел сам расправиться с Палам-нойоном, по потом передумал и решил доставить предателя в столицу живым. Палам умолял выслушать его. Разговор вышел бурным и продолжался довольно долго.
— Кто ты такой и что собираешься со мной делать? — надменно вопросил нойон Максаржава.
— Я Максаржав, младший гун из хошуна Га-гуна, Сайн-нойон-ханского аймака. Мне приказано уничтожить тебя.
— Как же это можно лишать человека жизни!
— Предателя, который продался китайцам, можно!
— Опомнись, что ты делаешь! Неужели ты забыл, от кого ты получил титул младшего гуна?
— Мы наследственные воины, не тебе чета!
— Откуда вы все взяли, что я предатель?
У Максаржава мелькнуло: «И в самом деле, что знаю я о нем? Да-лама сказал, что он предатель и его нужно уничтожить... Вот я и выполняю приказ». А вслух сказал:
— Меня твои дела не касаются. Ты загубил столько жизней, что заслуживаешь смерти.
Палам-нойон смекнул, что Максаржаву не известно, в чем конкретно его обвиняют, и он продолжал:
— Так выслушай же меня. Ты ловкий и смелый человек. Если грамотный, запиши то, что я скажу, а уж потом убивай. Страха я не испытываю. Титул свой я получил не за заслуги, а купил на доставшиеся в наследство от отца деньги. Пришлось платить всем — начиная от взятки чиновникам китайского амбаня, кончая подношениями самому богдо. А получив титул, я постарался использовать его как только можно и стал еще богаче, чем раньше. Я отхватил несколько аилов у соседнего хошуна и стал жить безбедно. Однажды я увез девушку, дочь подданного восточного хошуна, и хотел сделать ее своей младшей женой. Ну, а местный нойон разозлился на меня и подал жалобу богдо. Он добился указа о том, чтобы меня как «человека неблагородного происхождения лишили титула, полученного от маньчжурских властей». А тут как раз пронесся слух, будто в Китае вспыхнуло восстание против императора. И вот я отправился в Пекин, чтобы встретиться там с руководителями восстания и попросить у них помощи — солдат и оружия. Решил выступить против богдо. Но оказалось, что восстание в Китае приняло вовсе не такой уж широкий размах. Поднялась там голь перекатная с серпами да вилами, и вот-вот восстание это подавят. Ну я и вернулся назад. Так почему же вы меня обвиняете в том, что я продал свою родину китайцам? Может, я и виноват перед самим богдо, по родиной я не торговал. А впрочем, что хорошего можно ожидать от тибетца[Имеется в виду то обстоятельство, что богдо-гэгэн был тибетцем по происхождению.], завладевшего властью в Монголии! А может, меня приказали убить по наущению слуг маньчжурского императора за то, что я имел связь с восставшими? Да они просто хотят поймать змею твоими руками. Тут у нас говорили как-то, что один нищий банди завладел имуществом бежавшего на родину китайца, а когда пришел в Хурэ, там его объявили святым. Тогда уж меня, при моих грехах, пожалуй, ханом надо бы провозгласить!
— Ждут тебя страшные муки на самом дне ада за то, что ты говоришь так о богдо — живом воплощении бога на земле. Давай лучше помолимся, чтобы нам встретиться в будущей жизни.
— А ты что же, заберешь меня из ада да в рай с собой возьмешь?
— Ты большой грешник, нойон.
— Подумать только, кому они поручили убить меня... Грехов и у тебя немало наберется. Вот, например, ты обзываешь предателем человека, который никого не предал. Да и грехи того, кто послал тебя, мне тоже известны. Я, конечно, тоже небезгрешен. Если ты скажешь, что я сосал кровь своих подданных, что во многих очагах из-за меня погас огонь, ты будешь прав.
— Зачем же ты все это делал?
— Чтоб самому хорошо жить, в довольстве. А ведь люди задыхались от долгов китайцам, от налогов, которые казна взимала, от приношений церкви. Из трехсот аилов в моем хошуне около сотни разорились совсем. Подумаешь, бывало: а не послать ли охотников, пусть добудут зверя и всю добычу раздадут неимущим, — да каждый раз что-нибудь помешает. Так что имей в виду, я не предатель. Грехи есть, скрывать нечего, но я не предатель. А теперь можешь меня убить.
— Убивать я тебя, пожалуй, не буду, а лучше доставлю в столицу живым.
— Не стоит. Убей лучше здесь. Там меня закуют в цепи, наденут на ноги колодки и бросят в яму. Чем умирать в муках, лучше принять смерть от благородного человека.
— Военный должен выполнять приказ. Если тебя станут пытать, я этого не допущу. И обещаю рассказать где надо все, что услышал от тебя.
— Я, конечно, на тот свет не спешу. Мне еще хочется пожить, я ведь не старик, меня еще девушка ждет, ты это понимать должен! И коли понимаешь, отпусти лучше меня совсем. — И он бросился в ноги Максаржаву.
— Ишь какой шустрый! Языком молоть ты мастер, а как ответ держать — испугался! Да, грехов у тебя много, но, как говорится, покаяться еще не поздно. Вставай, вставай!
Последние слова Максаржав произнес намеренно громко. Тотчас в помещение вошли его спутники.
— Будь ты хоть последний голодранец, будь хоть ван, никому не пристало так унижаться — скулить и валяться в ногах! Свяжите ему руки, посадите на коня и ноги под брюхом лошади тоже свяжите. Пусть так и едет. Уведите! — И Максаржав вышел из юрты.
На улице сияло солнце, а на душе у Максаржава было скверно. «Оказывается, есть люди, которые смеют говорить такое о святом богдо, — думал Максаржав. — Кто он? Смелый человек? Или просто наговорил все это с отчаяния? А вот унижаться перед кем бы то ни было, хоть и в смертный час, не подобает мужчине. Что-то он там плел о каком-то свидании, о какой-то девушке?» Тут Максаржаву вспомнилась Цэвэгмид. «Как она там без меня управляется с детьми? Наверное, несладко ей приходится. Здорова ли мать?.. Да, вспомнишь прошлую жизнь свою, так кажется, и не было счастливее времени».
* * *
Когда Максаржав приехал в столицу из Кобдо, министерские чиновники решили, что человек он горячий и вспыльчивый, по в слове своем твердый. Они считали, что Максаржав именно из-за своей вспыльчивости не поладил с амбанем, а возможно, и оскорбил китайского наместника. Но так или иначе, нужно было найти способ избавиться от Кобдоского амбаня. Для этого в Кобдо были снаряжены для переговоров гун Тумуржин и чиновник Лхагважав. Узнав об этом, Максаржав с обидой и горечью подумал: «Неужели они считают, что я покинул Кобдо, испугавшись за свою жизнь? Ведь главное, ради чего я приехал в столицу, — это просить помощи войсками и оружием. О спасении своей шкуры думал меньше всего».
Скоро из Кобдо пришла весть: двух представителей правительства амбань и его советники без долгих разговоров велели арестовать и бросили в тюрьму, где их подвергли мучительным пыткам, а потом казнили.
Вот тогда-то снова вспомнили о Максаржаве. Ему был вручен приказ: во главе вооруженного отряда выступить в Кобдо. Готовясь к отъезду, Максаржав встретился с баргутским гуном Дамдинсурэном, который тоже должен был участвовать в предстоящем походе. «Дамдинсурэн — человек высокомерный, — предупредил Максаржава знакомый чиновник. — Он один из тех, кто, наслушавшись разговоров о революции в России в 1905 году, затеял смуту среди баргутов[Баргуты — монгольское племя, населяющее Баргу, область на территории Северо-Восточного Китая.]». Но другой чиновник был о Дамдинсурэне ипого мнения: «Он прямой и честный человек. Хорошо владеет монгольской и маньчжурской письменностью. Говорят, он храбро сражался с маньчжурами». Непопятно было, кому из двоих он должен верить... Впрочем, о людях умных и образованных, самостоятельно мыслящих и мужественных — в общем, незаурядных — всегда мнения самые противоречивые. Так и о Дамдинсурэне одни говорили хорошее, другие — плохое. Был он сыном захудалого дзанги [Дзанги — начальник сомона, военно-административной и территориальной единицы.] Джамсарана, одного из тех, которые в 1830 году откочевали в Баргу из Цэцэн-ханского аймака. Родился Дамдинсурэн в 1871 году, был третьим из девятерых детей в семье. Согласно маньчжурскому закону, установленному для семнадцати баргутских и элетских хошунов, Дамдинсурэн, как только ему исполнилось восемнадцать лет, был призван в армию и стал кавалеристом-латником. Он отличился как меткий стрелок, потом стал военным писарем. За военные заслуги ему был пожалован жинс шестой степени. Случилось это ровно шесть лет назад. Потом его решили назначить на должность младшего помощника управителя со-моном, нужно было только написать трактат на тему «Какое качество самое главное в чиновнике и чего ему надлежит избегать?». Дамдинсурэн успешно справился с заданием, он даже написал трактат в стихах. Рассказывали, будто, встретившись как-то с халхаским тушэ-ханом Ханддоржем, он заявил: «Из малых песчинок, если собрать их вместе, получится гора. И мы, монголы, если бы выступили все разом, могли бы добиться многого. Чего же мы ждем?» В 1911 году, когда в Китае началась революция и Монголия, воспользовавшись благоприятной обстановкой, провозгласила свою независимость, в Барге был созван хурулдан[Хурулдан — совет, собрание.], на котором нойоны обсуждали, присоединиться ли им к только что созданному монгольскому государству пли нет. В Монголию была направлена делегация из семи человек, в их числе был и Дамдинсурэн. Монгольское правительство согласилось удовлетворить просьбу единокровных братьев — баргутов.
