Ильяс Есенберлин - Гибель Айдахара
После долгих раздумий Хромой Тимур приказал мирзе Омаршейху взять двадцать тысяч воинов и на самых быстрых конях день и ночь гнаться за главными силами Тохтамыша, а настигнув их, завязать бой и постараться не дать им уйти. Омаршейх справился с поручением эмира. Авангард золотоордынского хана был остановлен. Тохтамышу ничего не оставалось, как повернуть лицо к настигшему его Хромому Тимуру. Разбитое на семь кулов – корпусов войско эмира быстро достигло долины речки Кундурчи – притока Черемшана[4] и начало спешно готовиться к решающей – битве.
С наступлением ночи тысячи костров загорелись в лагере Тимура. Под черным безлунным небом от одного края земли до другого, похожие на волчьи глаза, мерцали они тускло и холодно, будя в сердцах золотоордынских воинов недобрые предчувствия…
Глава четвертая
Пылали костры и в стане Хромого Тимура, и в стане Тохтамыша… Для многих воинов это были последние костры в их жизни. Согретые нежным мягким теплом, они не хотели думать об этом. По существующей традиции, накануне битвы повелители одарили своих воинов подарками. И пусть пустячными были они, но каждый воин верил, что завтра он до отказа набьет свои переметные сумы добычей, отнятой у врага. О смерти не думал никто, и никто не выказывал страха, надеясь, что именно к нему судьба будет более благосклонна, чем к другому. Сегодня, накануне битвы, десятники, сотники, тысяцкие и предводитель туменов в войске Тимура примеряли подаренные им эмирам шелковые халаты, отделанные серебром пояса, бархатные тюбетейки и железные кольчуги. Их противники из лагеря Тохтамыша любовались бориками, отороченными мехом выдры, дорогими поясами и кинжалами, выкованными из знаменитой шамской стали.
Битва, еще не начатая, уже шла. Ровно в полночь вдруг потухли в лагере Тимура все до одного костры. И было в этом что-то загадочное, необъяснимое. Ночная тьма скрывала то, что делалось там, и даже высланные вперед разведчики ничего не могли рассмотреть сквозь заградительные щиты – шопары. Эмир знал, что непонятное тревожит, отнимает покой, мешает уверенности. Он не предпринял никаких действий, а просто велел воинам ложиться спать, но, поступив так, Тимур был уверен, что многие в лагере Тохтамыша, обеспокоенные непонятным, уснут не скоро.
Еще далеко было до рассвета, а воины в двух лагерях уже не спали. Наскоро поев холодную, приготовленную еще с вечера пищу, они начали занимать отведенные им места.
И когда над краем земли блеснули первые золотые мечи солнца, войско Тохтамыша и войско Тимура были готовы к битве. С вершины плоской сопки смотрел эмир на пространство, на котором скоро сойдутся сотни тысяч людей, чтобы убивать друг друга. Настал заветный час, когда должно было решиться, кто же является избранником судьбы и аллаха – он, Тимур, или золотоордынский хан Тохтамыш.
Еще раз сощурившись, окинул эмир взглядом свои пешие полки и конные тумены. Военачальники хорошо и точно выполнили все приказы, полученные накануне. В центре войска стоял кул Тимура, над которым сегодня главенствовал мирза Сулейманшах. За ним стоял второй кул эмира, власть над которым он отдал мирзе Мухаммед Султану, а рядом с ним находилось несколько кошунов, которыми мог распорядиться только сам Хромой Тимур. Во главе правого крыла стоял мирза Мираншах. Его прикрывал кул хаджи Сейфаддина. Левое крыло войска эмир поручил мирзе Омаршейху и для прикрытия дал кул под командованием Бердибека. Однако в случае какой-нибудь неожиданности Бердибек должен был прикрыть центр войска.
Все шло так, как этого хотел Хромой Тимур. Хотя воинов у него было на пятьдесят тысяч меньше, чем у Тохтамыша, эмир не испытывал робости: он привык к победам.
Казалось бы, все мысли Тимура должны быть в это утро заняты только предстоящей битвой, но помимо его воли лезли в голову воспоминания, мешали сосредоточиться. Ему вдруг вспомнилось, как привели к нему трех воинов-золотоордынцев, захваченных в короткой схватке между головными отрядами. Двое из них предпочли умереть, но не стали ничего рассказывать о войске Тохтамыша. Эмир приказал своим нукерам исполнить их последнюю волю, а когда головы упрямцев покатились по земле, сказал третьему воину, молодому джигиту:
– Расскажи нам, сколько воинов у Тохтамыша и кому из эмиров доверил он свои тумены и тысячи. Расскажи все, что знаешь… Иначе тебя постигнет участь твоих товарищей.
Воин не испугался. Но не это удивило Хромого Тимура. Непривычным было другое: не испытав страха, тот рассказал обо всем, что интересовало эмира.
– Вчера мы видели холодные кострища, оставшиеся от ночевки целого тумена, – сказал Тимур. – Почему же хан все время приказывает своим туменам отступать? Он боится нас или не верит в свою победу?
Воин отрицательно покачал головой.
– Нет, сказал он. – Тохтамыш смел и решителен… – В голосе зазвучал скрытый вызов. – Неужели вы, являясь эмиром, до сих пор не разгадали его замысла? Хану хорошо известно, что ваши воины давно не наедаются досыта. И чем больше пройдет дней, тем меньше сил останется у них. Разве не лучше дождаться этого часа, чем ввязываться в битву с сильным врагом?
Воин дерзил, но Тимур не спешил с расправой.
– Прежде чем ты умрешь, я хотел бы спросить тебя еще вот о чем… Почему, не испытав страха, ты тем не менее рассказал мне то, что не должен был рассказывать?
Не опуская глаз, воин смотрел прямо в глаза эмиру:
– Вы уверены, что я раскрыл тайну, но я только рассказал правду… И без меня бы это скоро стало бы известно всем. Достойно ли эмиру задавать вопросы, ответы на которые он легко мог бы найти сам… – Снова в голосе его сквозила насмешка, и он вдруг перешел на «ты». – Рассказывая правду, я надеялся, что, быть может ты повернешь свои тумены и тем самым спасешь жизнь тысячам воинов, бездумно следующих за тобой. Но сейчас я вижу, что лицо твое по-прежнему решительно, и ты не остановишься перед кровопролитием ради своей славы. Жалость недоступна великим…
И сейчас, накануне битвы, вспомнив плененного воина, Тимур усмехнулся. Он действительно ни к кому никогда не испытывал жалости и ценил человеческую кровь не дороже простой воды из ручья. Вдруг в памяти отчетливо встало прошлое, такое далекое и, казалось бы, совсем позабытое.
Это было в Тавризе… Утопив город в крови в назидание тем, кто осмелился не покориться ему, Хромой Тимур велел на главной площади города насыпать курган из отрубленных человеческих голов. Слух о его жестокости разлетелся по ближним и дальним землям, леденя человеческую кровь и повергая души в смятение. И тогда подошел к эмиру старик Сейтшейх, известный своей мудростью и ученостью. Он случайно уцелел в резне, устроенной воинами эмира. Старик сказал:
– Пять моих сыновей погибли, поднявшись против тебя… Головы их сейчас там, на площади…
– Ты что, хочешь получить за них выкуп? – спросил Тимур.
– Нет. Мне не нужен твой выкуп. Нет такой цены, которая была бы равна бесценной человеческой жизни… Я пришел для другого… Хочу понять, что ты за человек.
– Попробуй… Я разрешаю, спроси…
Старик поднял свое морщинистое лицо. В выцветших от долгих лет глазах его были боль и печаль.
– Ответь мне… Для чего ты ведешь бесконечные войны?
– Я хочу, чтобы Мавераннахр стал могучим государством.
– Если ты думаешь о Мавераннахре, то зачем ты пришел в Иран?
– Если я не покорю сильного соседа, то наступит такое время, когда он покорит меня.
– Пусть будет так… – согласился старик. – Но какое отношение имеет величие Мавераннахра к кургану человеческих голов на площади?
– Каждого, что выступит против моих замыслов и обнажит меч, чтобы встать на моем пути, постигнет эта участь… Кто может, тот пусть увидит содеянное мною, другим об этом расскажет людская молва…
– Я понял тебя… Но ведь человек – творение бога, и его надлежит жалеть…
– Человека сотворил аллах, но жалости он недостоин… Человек человеку – волк…
– Выходит, что и ты зверь? – старик выжидательно замолчал.
Лицо Хромого Тимура окаменело, зрачки сузились. Он начал говорить тихо, но с каждой секундой голос его набирал силу, становился громче, пронзительнее:
– Ты дерзок, старик! И слишком много хочешь знать! Страх движет людьми. Он толкает людей на отчаянные поступки, он же отнимает последние силы и делает их рабами… Я заставлю людей дрожать при одном упоминании моего имени!.. Человек хорошо запоминает только плохое, а потому мое имя будет жить века!..
Сейтшейх покачал головой:
– Выходит, что сам всевышний несправедлив.
Тимур перебил:
– Ты хочешь обвинить аллаха в несправедливости только за то, что он создал вас слабыми, а меня сильным?
– Нет, эмир, я думаю совсем о другом. Для чего было всевышнему делать человека глупым…
