Илья Бояшов - КОНУНГ
Кузнец еще хотел начать сагу о Виге Бледнолицем, которого погубила игра в кости, да только Рюрик его перебил:
- Хотел бы я заговорить щит, — сказал Рюрик кузнецу. — Не знаешь ли ты, как можно заговорить и щит?
Свард посмотрел наа сына Олафа и вот что сказал:
- Нет! Не кончится это добром.
Прошло еще какое–то время, и Визард посоветовал угрюмому ярлу:
- Собери пир, ибо многие желают развлечься. Чем ближе к нам подбирается Косматый, тем труднее всех держать в неведении, — порадуй людей хотя бы угощением!
Нехотя Рюрик собрал пир. Его же воины обрадовались. Они надеялись, что вскоре не придется скучать им с Молчуном, — а то, что он пока бездействует — так еще и отец его, Олаф, до поры до времени никому ничего не сообщал о своих замыслах. Так что многие верили — встреча с Харальдом не за горами. Правда, некоторые из тех, кто уселся тогда за столы в предвкушении хорошей выпивки, были проницательнее прочих и, поглядывая на сумрачного ярла, шептались, что не пора ли, пока не поздно, переходить им от сына Олафа к сыну Хальвдана. По крайней мере, Косматый не такой странный человек, он–то не сидит на месте в беспричинных раздумьях, а щедро поливает кровью долины и фьорды Норвегии — там истинное веселье для воинов, там есть где разгуляться их силе. То был еще только шепот, и сомневающиеся прятали свои глаза от Рюрика. Остальные надеялись погулять как следует. Но правду говорят: никогда не получится то, что затевается неискренне. Злосчастное застолье у многих осталось в памяти, а все началось с того, что уж очень буйно повел себя на нем некий Свенельд. К слову сказать, этот Свенельд имел сварливый и злой характер, а когда выпивал, становился вовсе невыносим. Будучи берсерком, во многих поединках по всей стране он убивал честных людей и завладевал их добром и женами — и пока все это сходило ему с рук. Сам Харальд обещал его повесить. Свенельд объявился в Бьеорк–фьорде совсем недавно и уже многим нанес оскорбления. Так, вызвав на поединок кузнеца Торкваля, сильно его искалечил. Правда, на этот раз пришлось Свенельду откупиться, иначе люди хотели его судить на месте — тинг в то проклятое время не собирался. На пиру у Рюрика Свенельд, перебрав лишнего, вызывал против себя всякого, кто осмелится выйти; но все знали, что выйти против безумного — значит, не доев, не допив, тотчас встретиться с самой Хель. Свенельд, видя, что никто не решается схватиться с ним в поединке, начал вспоминать былые подвиги.
И, подойдя к молчащему ярлу, принялся их перечислять. Хвастался он своей секирой и утверждал, что, владея искусными приемами, известными только ему одному, срубил он ею не менее сотни голов, в том числе и голову епископа Равеннского, и еще дюжину голов не последних в Англии и Ирландии людей. И кричал при этом, что сам Гарм поплатится башкой, если вздумает с ним, Свенельдом, схватиться, Ёрмунганд лишится своего жала, и нипочем ему, Свенельду, так же сразиться и с великанами.
Так он кричал потому, что был сильно пьян. Всем он порядком надоел, но никто не собирался ему перечить — все смотрели на ярла. Рюрик очнулся, ударил кулаком по столу и сказал:
— Заберись тогда на Бьеорк–гору!
Пьяный сплюнул и отвечал, что нет ничего проще. Несмотря на то что была глухая ночь, берсерк распахнул дверь дома, в котором они пировали, и отправился на гору, помахивая секирой. При этом он пел хвалебные песни самому себе и сквернословил. Напрасно пытались его отговорить — Свенельд всех отталкивал, похвалялся бесстрашием и клялся, что готов схватиться сейчас с кем угодно.
Утром рыбаки нашли тело Свенельда; берсерк валялся на камнях у залива, зубы его оскалились, а в глазах застыл ужас. Был он весь перебит и окровавлен, а секира валялась возле. Видно, летел он с самой вершины. Те, кто его увидал, сразу поняли, что это не к добру. И побежали сказать об этом Рюрику, а несколько человек осталось караулить тело от птиц и зверей, пока не явится ярл с людьми. Стоит сказать, что на глазах у этих караульщиков мертвец принялся опухать и чернеть и сделался он настолько тяжел, что, когда пришло время нести тело, шестеро дюжих молодцов подняли его с великим трудом. Явившийся вместе со всеми Отмонд подсказал, что берсерка нужно захоронить в самой глубокой могиле, которую только удастся вырыть, и закрыть вход в нее самым большим камнем, который удастся поднять, а также насыпать над мертвецом каменный холм и сделать это как можно скорей до наступления ночи. Так как людей собралось много, то сразу взялись они за работу — вырыли глубокую могилу и опустили в нее берсерка. К вечеру он сделался совсем непохож на себя; глаза его страшно выкатились, язык вывалился, и стал Свенельд настолько большим, что с трудом поместили его в могиле. И был уже берсерк черен, как Хель. Положили к нему его секиру и привалили огромный валун, а затем насыпали над могилой каменный холм, как и велел Отмонд. И торопились управиться до заката. Похоронив так Свенельда, все разошлись с облегчением, потому что боялись его, и многим он причинил зло. Но радоваться долго никому не пришлось.
Возле Бьеорк–фьорда в Тенистой Лощине был хутор Ингяльда Работника. Женой у него была веселая молодая Далла. Хозяйство Ингяльда было зажиточным, сам он славился как хороший хозяин, жена ему помогала, и не было ни у кого такого чистого, звонкого голоска, как у Даллы. Знала она многие песни, муж не мог на нее нарадоваться. Вскоре после смерти Свенельда отправилась певчая птичка на другой хутор к своей сестре, да там задержалась на два дня. Вернувшись же, обнаружила, что словно кто–то огромный ходил по крыше, — крышу всю переломало. Внутри дома тоже все было переломано: столы и лавки — а сам хозяин лежал мертвым со сломанным хребтом и выдавленными глазами. Те, кто прибыл с Бьеорк–фьорда помочь Далле, ужаснулись такому разгрому. Мало того, что убили хозяина, но и все его овцы оказались передушены, и коню кто–то вспорол живот. После такого случая Далла перешла жить к родственникам, а хутор бросили, сделался он нежилым.
На другом хуторе, на котором хозяйствовал Транд Острый Локоть, случилось то же самое: хозяина и его жену убили подобным образом. Спасся лишь их сын Тормак, которого не оказалось дома. По снегу из того разоренного хутора к фьорду вели огромные следы, и по тем следам работники Транда вышли на берег — там следы затерялись среди камней.
С тех пор хозяева дальних хуторов жили в страхе и запирали все свои ворота и двери на самые крепкие засовы, никому не доверяли и дрожали ночами.
В одну ночь постучали в дом Рыжего Гудмунда, он жил бирюком и слыл человеком не из трусливого десятка. Гудмунд схватил меч и приготовился ждать. Кто–то тем временем, не достучавшись, взялся залезать на крышу. Залез — и давай проминать ее конек. Доски так и трещали, и все начало сыпаться на голову хозяина. Тот сказал, страшно рассердившись:
— Будь это даже последняя нечисть, а все же выйду во двор, погляжу, кто там так ужасно безобразничает.
И вышел во двор с мечом — в то время показалась луна. Гудмунд поднял голову и увидел на крыше Свенельда: тот страшно скалился и таращился своими мертвыми глазами. И оттого, что увидел Гудмунд в свете луны глаза мертвеца, сделалось ему так страшно, что с тех пор он стал очень бояться темноты. А тогда он бросил свой меч и кинулся бежать что есть мочи по снегу не разбирая дороги. Свенельд же, скача по крыше, громко хохотал, луна освещала его лицо и космы, и был он велик и ужасен. Он не преследовал хозяина, но все переломал в его доме и передушил весь скот. Гудмунд прибежал в Бьеорк–фьорд к дому ярла ни жив ни мертв, и от него люди наконец узнали, кто расхаживает по окрестным хуторам и совершает такие злодеяния, а ведь грешили на рюриковых викингов и особенно на ладожских русов.
С тех пор местность возле Гудмундова двора сделалась безлюдной. Правда, нашелся один человек из дружины Рюрика, Грим Мухолов, человек бесстрашный и очень рослый. Он отправился на хутор Гудмунда, прихватив с собой меч по имени Неотразимый, — он надеялся одолеть мертвеца и приложить отрезанную голову Свенельда к его же ляжкам, а затем сжечь, как посоветовал Отмонд. Ушел он, и не было его несколько дней, и когда люди ярла и воины с Лосиного Мыса прибыли на тот злосчастный хутор, то увидели, что Грим мертвым лежит на совершенно разгромленном дворе, и даже тяжелые дубовые ворота там скинуты с петель, и взрыт весь снег возле домов и сараев — видно, что шла там битва. Грим очень опух и сделался черным, глаза его выкатились — и решили его тотчас сжечь. Отмонд впоследствии сказал, что вовремя нашли и сожгли Грима, иначе сделался бы он таким же, как и Свенельд, и двух мертвецов в округе оказалось бы больше чем достаточно.
После того случая бонды и работники еще больше начали бояться Свенельда, и всем он чудился днем и ночью — в разоренные им хутора никто так и не возвращался. Воины признали, что им ничего не стоит схватиться хоть с тьмой живых врагов, но кровь застывает в жилах от одной мысли, что придется сражаться с самой что ни на есть настоящей нечистью. Проклятый берсерк тем временем, подобно бешеному волку, передушил много скота и не одному коню вспорол брюхо. Следы его видели уже во многих местах: они были огромными, точно у тролля, и всякий раз уводили к прибрежным камням; ясно было, что каждую ночь вылезает он из своей могилы.
