Константин Коничев - Русский самородок. Повесть о Сытине
Самое участие в производстве такой литературы оказывало положительное влияние на культурный и политический рост наборщиков и печатников. Рабочие, не отрываясь от своего труда, успевали прочитывать и обсуждать между собою те рукописи, с которых они набирали гранки, верстали и после корректуры исправляли. Таким образом, люди, делающие книгу, активные участники продвижения печатного слова, невольно становятся первыми читателями тех произведений, которые, быть может, и не суждено прочесть их братьям по классу, работающим на других предприятиях.
Сытин и его помощники – директора и члены правления – замечали культурный рост наборщиков и печатников. Одни предвидели в этом возможную угрозу хозяину, в случае повышения экономических требований со стороны рабочих. Другие, в том числе и сам основной владелец паев товарищества, считали это явление положительным и ставили в заслугу рабочим увлечение книгой, а не водкой.
О том, как в эти годы росла в народе жажда знаний, Иван Дмитриевич и его коллеги могли судить по огромному спросу на учебники. Букварь, составленный Василием Порфирьевичем Бехтеревым, переиздавался Сытиным… сто восемнадцать раз!..
И когда Вахтеров досрочно возвратился из ссылки, Иван Дмитриевич принял его в редакции «Русского слова» дружески:
– Давайте работать с нами. Пишите. Издатель и читатель тиражами вас не обидят. Надеюсь, вы и в ссылке не теряли творческого духа. Скажите, чем занимались?..
– Кое-что читал, кое-кого учил, – отвечал Вахтеров. – Написал очерки о небесных светилах и закончил, на мой взгляд, интересный опыт изучения около двух сотен биографий знаменитых иностранцев и русских людей, с целью узнать, какое влияние имела на них книга среди других факторов, содействовавших выбору профессий.
– Очень интересно, какой вывод из этого получился?
– Вывод? В пользу и в защиту книги. Безусловно. На первом месте – книга, на втором – положительное влияние знакомых; затем некоторые знаменитости ссылаются на путешествия, отразившиеся на их развитии. На четвертом месте – воздействие природных красот, и дальше, далеко от первого места, оказывается влияние родителей, школы и театра…
– Такие наблюдения полезно разработать и опубликовать, – сказал Сытин.
– А для чего же я этим занялся? Использую эти данные в свое время к слову и к месту в защиту книги.
– Но разве значение книги в деле воспитания вызывает сомнения у читателей?
– У читателей не вызывает сомнений, – отвечал Вахтеров. – Но есть не только друзья книги, есть у нее и враги, желающие, чтоб книг в народе было меньше. Одно дело, Иван Дмитриевич, когда этого добиваются наши цензурные церберы и духовные мракобесы. Кстати сказать, их гонение на книгу всегда служит наилучшей для нее рекомендацией. Ибо читатель, тем более читатели просвещенный, становясь «судьей» над цензором и автором, как правило, поддерживает последнего…
– Да, и это ваше наблюдение правильно, – заметил Сытин. – Мне приходилось испытывать в судебных инстанциях наскоки на некоторые издания, а в обществе находить поддержку.
– Это еще полбеды, – продолжал Вахтеров. – Но вот находятся «авторитеты», как их в некоторых кругах называют – «властители дум», но мыслящие не столь ортодоксально, сколь парадоксально, то есть вразрез и против общепринятого мнения. – Василий Порфирьевич достал из портфеля книги Ницше и Рескина и, потрясая ими, сказал: – Вот эти похуже цензоров наших. Их читают, цитируют и следуют их высказываниям. А послушайте, как они брешут! Ницше пишет, что речь существует только для передачи среднего, посредственного и мелкого, что она опошляет говорящего… Какая чепуха! А Рескин? Тот говорит, что очень мало людей на этом свете, которым книга принесла какую-нибудь пользу… И это модные философы! Грош им цена!.. Но и у них находятся подпевалы, которые, как попугаи, не сознавая того, что они говорят, повторяют невероятную по цинизму глупость: «Мир книг и литературы – самый праздный из миров, ибо тот, кто входит в библиотеку, поворачивает спину к жизни». Вот, Иван Дмитриевич, дорогой, против кого я и задумал собирать все доводы в защиту книги!..
Работая над трактатом в защиту книги, Вахтеров писал о том, кто из великих людей обязан своими деяниями книге: Ян Гус, Галилей, Франклин, Ломоносов, Дидро, Гюго, Фарадей… А как много значат для русской интеллигенции творения Белинского и Герцена, Чернышевского, Добролюбова и Писарева. А кто станет отрицать мощное влияние учения Карла Маркса?..
В канун девятьсот пятого года и позднее, в годы реакции, много печатных трудов Вахтерова вышло в сытинских изданиях. В день сорокалетия его трудовой деятельности Иван Дмитриевич ассигновал и передал сорок тысяч рублей на создание сельских библиотек имени В. П. Вахтерова.
И в преклонном возрасте с неиссякаемой энергией Василий Порфирьевич продолжал работать, создавал книгу за книгой.
Умер он на семьдесят втором году жизни.
СЫТИНСКИЕ ДЕЛА И ЗАБОТЫ
Сытин появился не на голом месте; были и до него, и при нем разные издатели: поляк Вольф, чех Гатцук, швейцарец Девриен, немцы Маркс и Риккер; были и русские – Солдатенков, Павленков, братья Сабашниковы, Сойкин и другие. Но никто, ни один из них не был так близок к народу, как Сытин. Легче и проще всего сказать: Сытин – буржуа, капиталист. Но среди русских капиталистов находились, по выражению Горького, такие «белые вороны», у которых любовь к народу была превыше цели личного обогащения. Такими были купцы: в Сибири – Михаил Сидоров и Петр Макушин; в Москве – Сергей Третьяков и Савва Морозов, в Череповце – Николай Милютин. Конечно, и в Сытине проявлялся дух купеческий, иначе, без капитала, он не стал бы Сытиным – это истина. Но у него нажива была не только ради наживы, а и для развития дела, для движения вперед.
Сытин не отметал прочь и слабых своих соперников, а объединялся с ними, чтобы вести дело сообща, товарищески.
Он любил и больших и малых, но честных и благородных людей. Он любил их за чистоту душевную и даже внешнюю. Его, например, раздражал неопрятный вид кудлатого и обрюзгшего Иеронима Ясинского; не выносил он и щегольства Измайлова, а увидев в расстегнутом полушубке Гиляровского, в шутливой форме делал ему замечание:
– Вологодский размахай, застегнись на все крючки!..
В девятисотые годы книжное дело Сытина двигалось наиболее быстро. Открылись магазины товарищества – два в Петербурге, три в Москве и по одному книжному магазину в городах: Киеве, Одессе, Харькове, Екатеринбурге, Иркутске, Воронеже, в Ростове-на-Дону, Варшаве, на Нижегородской ярмарке и даже в болгарской столице Софии.
Особенно бойко и выгодно велась оптовая и розничная торговля на Нижегородской ярмарке. Сытин любил бывать в Нижнем Новгороде. Здесь с малых лет он начал торговать книгами и лубочными картинами Шарапова. И здесь, наконец, на ярмарочных выставках получили одобрение его собственные издания.
В 1896 году в Нижнем Новгороде на Всероссийской промышленной выставке Сытину вручили диплом 1-го разряда – «За широкую деятельность по изданию книг для народа, а также за издание библиотеки для самообразования».
На той же выставке ему была присуждена высшая награда – «Диплом на право изображения государственного герба – за широкое развитие и правильную постановку печатного дела при сбыте изданий в России и в славянские земли».
На Нижегородской ярмарке в книжном павильоне Сытин впервые встретился с Горьким. И с этого знакомства началась их непрерывная дружба.
Слава о русском самородке-издателе прокатилась за пределы России.
С книгами своего издательства Иван Дмитриевич дважды побывал на выставках в Париже. И здесь, на одной из них – Универсальной выставке, он получил золотую и серебряную медали. На другой Всемирной выставке, в 1900 году, он также был награжден золотой и серебряной медалями.
Сытинские издания были также отмечены дипломом и золотой медалью на выставке в Бельгии…
Успехи и большие доходы не вскружили голову издателю.
К Сытину охотно шли авторы. Они уважали его за природный ум, за сметливость и отзывчивость. Иногда он и сам искал нужных, ему авторов, ловил их на ходу, в книжных магазинах и при выезде – в других городах.
Однажды, это было в начале 1904 года, Иван Дмитриевич, узнав, что художник-баталист Верещагин собирается на Дальний Восток, немедленно поехал на Серпуховскую заставу на дачу художника. Они уже были знакомы: Верещагин в издательстве у Сытина выпустил книгу очерков о русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Очерки с рисунками автора пользовались у читателей успехом.
– Говорят, вы, Василий Васильевич, на войну собираетесь?
– А где же мне быть, как не на войне?
– Вам же за шестьдесят?
– Не имеет значения.
– Желаю вам удачи во всех делах и намерениях. А как вы думаете: победим мы японцев?
– Этого я не думаю, – с грустью отвечал Верещагин. – Не уверен в победе. Победа зависит от нашей готовности к войне, от боевого духа армии, от правоты дела, от хороших руководителей. А где это все? У нас во всем одни слабости и упование на бога, а этим не победишь…
