Павел Северный - Ледяной смех
Обыватель Омска от слуха просто цепенел до мурашек. Крестя лоб частыми крестами, стараясь понять, как могло произойти невероятное: в Екатеринбурге во время расстрела царской семьи избежал смерти наследник престола царевич Алексей. Пребывая сейчас на сибирской земле, в потайном скиту глухой тайги, он смиренно молит господа о спасении населяющих край праведников, не признающих власти Советов.
***В личной резиденции адмирала Колчака просители терпеливо ждут приема. Адмирала нет дома. Присутствует в соборе на панихиде.
В приемной, среди ожидающих, два молодых генерала. Приглашены начальником генерального штаба Лебедевым представиться адмиралу по случаю их нового назначения во фронтовые части. Они держатся скованно, не сводя глаз с двери, в которой, по их мнению, должен появиться Колчак.
Вдоль стены приемной три мягких кожаных кресла. В одном, под портретом Суворова, сидит маленький, высохший генерал Дитерихс. И без того узкое, морщинистое лицо еще больше удлиняет жиденькая бородка клином, что делает похожим Дитерихса на церковного псаломщика. Дитерихс позван адмиралом. Именно он довел до сведения Колчака о появившемся в городе слухе о спасении наследника престола последнего русского императора. Получил от адмирала приказание тщательно выяснить все, что могло так или иначе касаться рождения этого нелепого слуха. По мнению Колчака, слух — провокация большевистского подполья, пущенная для внесения сумятицы в умы населения Сибири. Провокация особенно опасная, когда на фронте, после августовского затишья, возобновились бои и войска правителя, неся ощутимые потери, вынуждены оставлять занимаемые позиции.
Совсем неловко чувствуют себя в приемной двое штатских, вызванные как лица, причастные к монархическим кругам Омска. Один из них — инженер-путеец из Ярославля, тесно связанный с Русско-Азиатским банком, господин Иноземцев. Второй — купец первой гильдии Викентий Дурыгин — хорошо известный в городе монархист. Контрразведка именно его подозревает в причастности к слуху.
Дурыгин коренаст и дороден. Его телу тесно в модном сюртуке. На одутловатом лице живые маленькие медвежьи глазки отливают синевой. Холеная рыжая борода его гордость. Поглаживая ее ладонью правой руки, он от удовольствия жмурится.
По приемной, звеня шпорами, прихрамывая, нервно ходит невысокий, подтянутый генерал Нечаев. В недавнем прошлом сумской гусар, заслуживший на полях сражений с Германией награды — включительно до офицерского «Георгия». В настоящее время подвластный ему кавалерийский полк, сильно потрепанный после августовских боевых рейдов, отведен на пополнение людским и конским составом.
Воспользовавшись приездом в Омск, генерал Нечаев решил лично увидеть Колчака и, благодаря связям в Ставке, был включен в список сегодняшнего приема.
В приемную часто заходит дежурный генерал Рябиков. Добродушный старичок с детским румянцем на пухлых щеках. Он — типичный образец штабного генерала, не способного подать ни одной строевой команды. Рябиков хорошо известен в светских кругах Омска как неизменный дирижер танцев на благотворительных балах, а также как удивительный рассказчик скабрезных анекдотов. В резиденции Колчака он незаменимый человек, ибо сам адмирал не силен в светских и военных этикетах, необходимых при встречах с многочисленными иностранными союзниками.
В распахнутую дверь приемной вошел адмирал Колчак — лицо бледное, губы плотно сжаты. Швырнув снятый на ходу плащ адъютанту, отрывисто крикнул:
— Немедленно Лебедева и Старцева.
Вошел в кабинет, хлопнув дверью. Привычный к подобным проявлениям вспышек адмиральского гнева, генерал Дитерихс даже не изменил удобной позы в кресле.
По приемной, нервно откашливаясь, почти пробежал толстый, лысый полковник Старцев, второе лицо в контрразведке. Следом за ним медленно прошел, поздоровавшись с Дитерихсом, начальник штаба Ставки — высокий, стройный генерал Лебедев.
Войдя в кабинет, он неплотно прикрыл за собой дверь, а оттуда уже доносился крик Колчака, сдобренный цветастой флотской руганью.
— Приказываю расстреливать всякого, кто посмеет открыть рот о живом царевиче. Молчать! Все вы способны только по темным углам щупать шлюх. Помните, Старцев, я перестаю прощать ваши промахи. Лишитесь погон. Будете поить кровью вшей на фронте. Пора отучить Омск от любых чудес. Хоть вы-то сознаете, что царевич Алексей мертв.
На несколько минут в кабинете наступила тишина.
В приемной появился генерал Рябиков. Покачивая головой, неуверенно, мелкими шагами пошел к приоткрытой двери в кабинет, но на полпути остановился. Из кабинета вновь донеслись выкрики:
— Молчать! В Омске должна быть могильная тишина. Без слухов о любых чудесах. Ступайте! Слышите? Мертвая тишина! Хватит с меня всякого монархического бреда.
Из кабинета выбежал с пунцовым лицом полковник Старцев, плотно прикрыв дверь и вытирая лысину ладонью, он покинул приемную. Проводив Старцева равнодушным взглядом, Рябиков сокрушенно сказал, ни к кому не обращаясь:
— Не бережет себя адмирал. Совсем не бережет.
— С вами с ума можно сойти, — раздраженно произнес генерал Нечаев.
— Что? — спросил сурово Рябиков. — Вы, кажется, сказали, генерал?..
— Не кажется, а действительно сказал, что с вами можно с ума сойти.
Рябиков готов был вспылить, но из кабинета вышел Лебедев и, не глядя на бывших в приемной, сухо сказал:
— Господа, приема сегодня не будет.
— Я протестую! — запальчиво крикнул Нечаев.
— Простите? Сказанного, генерал, не понял? — спросил Лебедев, не глядя на Нечаева.
— Генерал Лебедев, я буду настаивать!
— На чем будете настаивать? — повысив голос, спросил явно выведенный из себя Лебедев, в упор глядя на Нечаева.
— Повторяю, буду настаивать на назначенном мне приеме. Утром я покидаю Омск.
— Вы кто, генерал? — в дверях кабинета стоял Колчак.
— Командир Первого особого кавалерийского полка генерал-майор Константин Нечаев, прибывший с фронта для личного свидания с вами, ваше превосходительство. Уверен, имею на это право, ибо вашим именем вожу кавалеристов на ратные дела.
Колчак позволил на лице ожить слабой улыбке.
— Слышал о вас от генерала Молчанова. Мы сейчас встретимся. Надеюсь, все же позволите сначала принять генерала Дитерихса. Прошу, Михаил Константинович.
Дитерихс вошел в кабинет, генерал Лебедев поздоровался с Нечаевым за руку.
— Надеюсь, и со мной у вас найдется тема для разговора?
— Буду рад, ваше превосходительство.
— Вам, фронтовикам, наша жизнь кажется непривычной. Мы живем тревогами фронта и тыла. У вас все ясно. Так я жду вас, генерал Нечаев.
— Слушаюсь.
После ухода из приемной Лебедева и Рябикова генерал Нечаев обратился к молодым генералам.
— Может быть, знаете о здешних порядках? Курить можно?
Генералы молча пожали плечами.
Дурыгин, откашлявшись, подошел к Нечаеву.
— Дозвольте пожать вашу руку, генерал. Вы, видать, при дельном характере. Жалостно, что не все генералы таковы, потому и кажем задницы красным на полях битвы. Стало быть, решили повидать адмирала во что бы то ни стало?
— Решил! А то, черт возьми, жертвуешь жизнью за верховного правителя адмирала Колчака, а понятия не имеешь, какой он из себя…
3Усадьба состоятельной вдовы Чихариной в Омске известна всем, ибо чуть ли не от ворот ее дома зачин Атаманской улицы. Мрачный, приземистый деревянный одноэтажный дом с бревнами, побуревшими от старости, все еще надежно покоился на кирпичном фундаменте.
Супруг Чихариной, инженер-путеец, нажил дикие деньги на подрядах по строительству Великого Сибирского железнодорожного пути, но от избытка средств спился и прежде времени наградил жену званием вдовицы.
Светлана Ивановна, взятая в жены инженером под пьяную руку из иркутского кафешантана, быстро обзавелась лоском и обличием барыни, хотя особой красотой не блистала, но имела кремневый характер, любила себя и приучила всех ее отчество произносить Иоанновна. В светском обществе Омска, особенно среди богатого купеческого сословия, ходила в коренниках, пользуясь авторитетом ярой приверженницы сгинувшей романовской династии.
Особое положение в умах сибиряков, и не только в Омске, Светлана Ивановна заняла после того, как в Екатеринбурге была расстреляна семья последнего императора, и она в соборе города дала обет вечного моления.
Пятидесятилетняя женщина цветущего здоровья, обрекая себя на изнурительные посты и моления, фанатичностью привлекла к себе верных последователей ее обета из среды купечества. Стала поводырем истовой веры и преданности монархии для всех тех, кто после революции и свержения монархии считал свою жизнь бессмысленной. Принявшие обет моления на все происходящее в настоящее время смотрели, как на великое испытание, ниспосланное на Россию всевышним за все грехи прошедших столетий.
