Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон
И когда поднялся Ахтой по той же самой лестнице, и когда поднялась она вслед за ним, гость сидел прямой и торжественный, глядя на луну и озаренный луной.
— Послушайте, — сказал Ахтой. Он уселся на циновку поудобней, отпил глоток пива. Потом еще глоток. И еще один.
Ка-Нефер отошла в глубину комнаты. Она как бы слилась с темнотой. И темень скрывала выражение ее лица.
«Наш гость слишком озабочен. Он глядит только вперед. И не замечает никого возле себя. Это несчастный человек. Малейшая неудача сведет его с ума. Нефтеруф способен выдать себя с головой. В нем мало хитрости. И не понимает, как пригодилась бы ему женщина, решившая сделаться его наложницей…»
«Я был прав. Я был прав. Я прав тысячу раз! Нельзя размягчать свое сердце женскими ласками. Не для того я страдал и выжил под землей. И если я в гостях — не трону хозяйки дома, муж которой подает мне руку дружбы. Для утехи я найду продажных женщин. Они даже милей, ибо не требуют ничего, кроме золота. И сердце и душа твоя не нужны им… Я был прав… И вовремя появился Ахтой. Женщина всегда очень сильна. Тем более — Ка-Нефер. И я бы стал вроде ужа у нее на ладони. И она смеялась бы надо мной».
«…Наш гость молчалив. Он как бы ушел в себя, подобно змее, уползающей в нору. Он хотел бы, чтоб не видели его и не знали его мыслей. Удручен, весьма удручен уважаемый Нефтеруф… А хозяйка дома? А госпожа дома Ка-Нефер? Я прочитал в ее глазах нечто. Оно блеснуло, точно молния. Но я прочитал все, как на папирусе. Я постиг тайну очей. Господин Джехутимес учил вникать в тайну сердца, и я вникаю, точно маг и чародей…»
— Ты что-то хотел сообщить? — спрашивает Ка-Нефер откуда-то из глубины. Голос ее идет будто из погребальной камеры пустой пирамиды Хуфу.
— Ты сказал «послушайте», — подал голос Нефтеруф, — и мне показалось, что ты сообщишь нечто…
— Да, я хочу сообщить нечто. Если это была бы тайна, то хранил бы ее вечно и даже госпожа этого дома не узнала бы о ней. Но вы должны знать нашу столицу. Здесь столько языков, и все они без костей. Ахяти словно по заказу создан для болтунов, и нет предела слухам, обвивающим город, точно корни баобаба. Если промолчу я, все равно скажут другие. Если не сегодня, то завтра. Не завтра, так послезавтра.
Ка-Нефер молчала в отдалении. Ей не хотелось показываться на лунном свету. Ваятель, казалось, не придавал этому ровно никакого значения. Он, казалось, был занят своей новостью, которую и хотел и не хотел рассказать…
«Эта женщина погубит меня. А заодно мое дело. Она стоит в присутствии мужа как ни в чем не бывало. Словно бы чуть не свершилось прелюбодеяние на этом вот самом месте. Неужели же Шери ошибся — этот человек, в чей светлый разум и беспредельную прозорливость я верю?»
«Наш гость чем-то смущен или чем-то недоволен. Я немножко выпил с Джехутимесом и Тихотепом. Но не настолько пьян, чтобы не видеть того, что бы увидел даже ребенок-несмышленыш…»
— Что же это за новость, Ахтой? — нетерпеливо спросил Нефтеруф. — Мы с Ка-Нефер ждем не дождемся, когда ты сообщишь ее.
— Ничего хорошего, — буркнул Ахтой.
— Что-нибудь стряслось с Джехутимесом? — сказала Ка-Нефер. Голос ее был необычайно спокоен. В нем чувствовался холодок — неприятный попутчик равнодушия.
— Говорят, — загробным голосом продолжал Ахтой, — говорят, что…
Он умолк. Поглядел на Нефтеруфа, на жену. «Они, должно быть, крупно поспорили. А может, и поссорились. Ка-Нефер слишком остра на язык. И непримирима, когда чувствует свою правоту…»
— Говорят, что его величество не совсем в ладах с ее величеством Нафтитой.
— Это не новость, — сказала Ка-Нефер.
— Верно, не новость, — быстро согласился ваятель.
— Кийа все больше, говорят, завладевает фараоном…
— И это давно известно.
— Семнех-ке-рэ не будет соправителем.
— Это правда?
— Так говорят.
Нефтеруф резко повернулся к Ахтою. Луна светила ему прямо в затылок. Его лицо было чернильным, без единого светлого пятнышка. Даже глаз не видно. Ваятель видел лишь черный контур.
— Кто же будет соправителем? — спросил бывший каторжник.
— Кийа!
Ка-Нефер всплеснула руками, присела на циновку. Она соображала быстро-быстро: чем все это может обернуться? Кийа никогда не была предана Атону. Эта хитрая женщина только на словах за Атона. Ка-Нефер совершенно уверена, что Кийа возносит молитвы Амону…
— Ты так думаешь? — сказал Ахтой.
— Мне незачем думать. Это — так!
— Госпожа, — обратился к ней Нефтеруф, — не следует делать поспешных выводов. Если она и возносит молитвы Амону, то делает это в строгой тайне. Я так полагаю. Ибо если об этом проведает фараон, Кийе придется худо.
Ка-Нефер упрямо твердила свое:
— Она молится Амону.
— Тогда остается предположить… — Ахтой посмотрел на гостя.
Тот кивнул и закончил его мысль:
— …остается предположить, что они оба — за Амона. Я это говорю слишком грубо, как мясник на рынке. Но вы поймете: если он хотя бы чуть-чуть подозревает ее в добрых чувствах к Амону, значит, он уже против Атона. Или будет против! Помяните мое слово!
Нефтеруф говорил слишком горячо. И прямо. Он говорил то, что думал. Ахтой сказал:
— Я прошу больше не повторять этого! Великий Атон в нашем сердце. Дорога к Амону исчезла бесследно. Она поросла травой. Или лучше сказать — засыпана жгучими песками… Я сказал вам: Кийа будет соправительницей.
Ка-Нефер налила пива, которое походило на вавилонскую смолу — черную и тягучую — в голубоватых лунных лучах. А затем зажгла светильники: тот, что стоял в углу, и тот, что стоял в другом углу. И тот, который висел на потолке.
В комнате сразу посветлело, а лунные лучи отступили к подоконнику, а оттуда — на улицу, где время от времени раздавались резкие шаги прохожих.
Ахтой закрыл лицо руками. Будто собирался плакать.
— О великий Атон, — сказал он прерывающимся голосом, — не допусти несправедливости, не отстраняй несравненную Нафтиту от наиважнейших дел! — Потом отнял руки от лица и обратился к Нефтеруфу: — Господин, ты не можешь вообразить себе, что случится, если его величество поссорится с ее величеством.
— Не знаю, — сказал безразличным тоном гость.
— Скажи же ему, Ка-Нефер, что будет с Кеми, со всеми нами, если царица отойдет от дел!
Ка-Нефер сказала:
— Тогда на ее место вступит другая.
— На ее ложе?! — воскликнул ваятель.
— И на ложе, — проговорила Ка-Нефер.
Ее муж в недоумении всплеснул руками:
— Ты всегда завидовала ей. Но знай: ты — моложе, ты — красивей, а она — Нафтита! Спроси у Джехутимеса, что это значит!
«…Этот ваятель совершенно ошалел. Его жена, несомненно, умнее его. Во всяком случае, КаНефер ненавидит Нафтиту. Она ненавидит Атона и его сына-ублюдка по имени Ахнаяти. Нельзя допустить, чтобы эти супруги поссорились, нельзя, чтобы закрылись двери мастерской Джехутимеса для меня…»
И Нефтеруф сказал вслух следующее:
— Друзья мои, кои для меня бесценны, хотя и знаю вас очень мало. Вы оба молоды и красивы. Перед вами — дорога, ведущая к знатности. И если что-нибудь смыслят вавилонские мудрецы, у которых я учился мудрости, вы непременно взойдете на большую Высоту. Вы будете любимы знатью Кеми и богами Кеми…
— Богом Кеми, — поправил его Ахтой.
— Пусть будет по-твоему: богом Кеми. Но вы должны быть вместе, и никакая царица, какова бы ни была участь ее, не должна омрачить вашей жизни.
— Неправда, — возразил Ахтой. Он стал мрачным и злым. — Неправда! Судьба царицы — это судьба Кеми. Нельзя ставить под сомнение ее положение. Это все равно что заподозрить Хапи в чем-то нехорошем, когда она несет нам жизнь! Я говорю откровенно: все ваятели и живописцы Кеми сложат свои головы во имя ее благополучия.
— Похвально, — сказал Нефтеруф.
Ка-Нефер молчала. Но ее дыхание слышали мужчины вполне явственно: это дышала львица, с трудом сдерживающая гнев свой.
Нефтеруф поднял чару с пивом. И произнес несколько слов, которые, по его мнению, должны были умерить страсти:
— Шумеры, перед тем как выпить вина, говорят: мир и дружба дому сему и всем, кто под его кровлей!
— Ей-богу, хорошо сказано. — Ахтой поднял высоко свою любимую чарку из прекрасно обожженной глины — такую розовую, такую тонкостенную.
Нефтеруф сказал хозяйке:
— Отпей, госпожа, по шумерскому обычаю из моей чары.
Она молча взяла ее и прильнула к ней губами, как изжаждавшийся путник в оазисе.
«Женщина — как трава, как дикий зверь, для которой превыше всего — жизнь, заключающаяся в любви ее…»
Так сказал себе Нефтеруф.
Когда споришь с самим собой
Нефтеруф лежал на циновке. Руки — под головой. Нос — кверху. Столица уснула. И даже звезды дремлют. Может быть, в целом свете не смыкает глаз один Нефтеруф. Да стража дворцовая. Эта наверняка тоже не спит.
