Ольга Гладышева - Крест. Иван II Красный. Том 2
А за рубежами княжества творились дела строгие. Семён Иванович настороженно следил за ними. Москву не покидал, поручал дела вне княжества надёжным послам и доброхотам. Новгородцы своими силами одолели шведское воинство Магнуса, вернули крепость Орешек, захватив восемьсот пленных. Всех пригнали в Москву, где их называли немцами, поскольку по-русски они не разумели.
Ольгерд начал заигрывать с Ордой, но Семёну Ивановичу удалось разрушить наметившийся союз. Вскоре затем Ольгерд и его брат Любарт прислали в Москву послов с дарами и челобитьем, просили выдать за них родственниц Семёна Ивановича — племянницу, княжну ростовскую, и свояченицу, княжну тверскую.
В Орде же закончил земной путь князь Темир[16], будто бы умерщвлённый своими слугами. А больше из Степи не было ни весточки, ни зову. В недавние времена ездили в Сарай каждое, почитай, лето, а то и двояжды, но вот уж третий год ни гонцов, ни послов оттуда. Может, и там, как в Скандинавии, косит всех «чёрная смерть»? Может, и Орды уж никакой нет, улетела она в татар-тарары? Загадывали так московские простолюдины, сплёвывали трижды через левое плечо, чтобы бесы не подслушали и не сглазили возможный желанный исход. Но зря обнадёживались: затребовал-таки к себе хан Джанибек русских князей, причём сразу всех. Когда зовут всех — жди напасти. Разлилась тревога по всем княжествам, начались тайные встречи и переговоры, поиски серебра и рухляди, на торжищах подскочили цены на хлеб и на соль.
Но Семён Иванович был спокоен. Принёсший приказ посол Коча преобильно ублажён был в своё время серебром и стал надёжным благоприятелем. Он сообщил, что Джанибек сильно зол на польского короля Казимира и хочет, чтобы русские князья помогли Ольгерду противостоять католической шляхте. Тому, что всех зовут, Семён Иванович был даже рад, надеясь, что в долгой поездке сама собой кончится его свада с братьями.
Казна, провизия, разнообразные товары и подарки хану — это всё у Семёна Ивановича загодя припасено: знает он, что надо быть готовым к внезапному вызову в любой день. А если время терпит, можно добавить ещё хлеба и леса, захватить своих работников на русское подворье в Сарае, пленников для продажи в неволю. Если ожидается трудный разговор с ханом, надо не поскупиться — набрать побольше серебра, коней породных, ловчих птиц, иноземных сукон и бархата. Нынче Семён Иванович не суетился, велел лишь в особые короба сложить шкурки соболей, куниц и бобров, если придётся подкупать не только хана и его хатуней, но и нойонов да темников. На отдельном возу беличьи связки и пьяные меды для нукеров, стерегущих ставку, для таможников, кои могут остановить в пути.
Не просчитался Семён Иванович. Уже девятый раз в своей жизни, в том числе пятый раз за время своего правления, съездил он в Орду и опять словно не у супротивников, а в гостях у родни побывал: сам ублажил Джанибека и отдарков его целый сундук привёз. Вот только с братьями по-прежнему отношения не складывались: ровно чужие, сами по себе держались они всю поездку — с весны до лета, а вернулись — опять по углам, не поговорив, не погостевав, без напутственных слов. Не получилось, как надеялся — само собой, видно, ждать придётся другого спопутного обстоятельства.
2
Случай то был счастливый или же нарок, провидением умысленный, но братья вскоре после возвращения из Орды прекратили держать нелюбье и пришли к прежнему миру и согласию.
Чуть больше года прошло со дня смерти сына Миши, как великая княгиня Марья Александровна снова разродилась сыном. Счастливый отец на этот раз старался сдерживать свои чувства, не торопился пир закатывать, сам выбирал кормилицу и мамку для новорождённого. Назвать наследника решил в честь великомученика Дмитрия Солунского. Уж к крещению всё готово было, как явился из Звенигорода окольничий Онанья и сказал, что у брата Ивана тоже родился сын, который получил уже в крещении имя Дмитрий.
Семён Иванович обрадовался такому совпадению. Велел боярам немедля седлать лошадей. Пока шли резвой скачью берегом незамерзшей ещё Москвы-реки, осенило Семёна Ивановича счастливое намерение, которое он осуществил сразу же, как явился в дом Ивана.
Обнял брата, приветил по случаю рождения сына, горячо изъявил своё участие всяческими пожеланиями, словно бы не существовало пропасти их двухгодичного размирья. Полюбовался младенцем, а после этого произнёс сдержанно:
— У меня, Ваня, тоже сын... Тоже...
— Тоже Дмитрий?
— A-а, ты уже знаешь!.. Нет, не Дмитрий, а — Иван! В твою честь! Приехал звать тебя в крестные отцы!
— Да ладно тебе — не в мою честь, а в честь деда.
— И в честь славного отца нашего, — легко согласился Семён Иванович. — Восславим же Господа, что даровал нам с тобой сыновей! Ну-ка, покажи ещё раз своего.
Дмитрий явился на свет темноглазым и темноволосым. Братья умилялись тому, какой он горластый и чреватый, в том находили достоинства ещё, что кулачки он свои жал, будто драться изготовился. Знали бы они, что сучит перед ними пухлыми ножками и орёт во весь красный беззубый ротик будущий великий князь всея Руси Дмитрий Иванович Донской, победитель татар, гордость а слава отчизны!
— Я когда подъезжал, видел, что у тебя из дверей и окошка баньки дым валом валит.
— Попариться хочешь?
— А что? В той же баинке, где мы с тобой Надысь поцапались, давай и замиримся, а-а?
Иван согласно улыбнулся, слова брата отвечали его душевной настроенности.
— Андрюху позовём, а-а?
— Это бы всеконечно, но...
— Но далеко ехать за ним, ты хочешь сказать?
— И не только. — Иван помялся, закончил, борясь с нерешительностью: — Он ведь не то что я, он непокладистее, круче, да и сына у него пока не родилось...
— Эка! Нешто он сразу против нас двоих будет супротивничать?
Иван молчал, размышляя, встретил бы Семёна у Андрея такой же родственный приём, случись тому поехать не в Звенигород, а в Боровск? Семён угадал тайные мысли брата:
— Я уже послал гонца за ним. Только от тебя как будто бы... Велел передать, что ты его к себе зовёшь немедля.
Иван продолжал хмуриться. Жил он в уделе скромно, богобоязненно, но в отрадном согласии с Шурочкой и со всеми боярами, страшился потравить душу неискренностью. Семён терпеливо ждал, рассматривая сошедшиеся в одну тесьму брови брата, и впервые с удивлением отметил, что они у него густые и сросшиеся на переносице, а это, как говорят, предвещает счастливую судьбу их хозяину.
— Чтой-то ты так, Сёма? Чай, упредить меня надо было сперва?
Семён не отозвался, досадовал, что вынужден выслушивать обидный выговор молокососа, каким он привык считать брата, который был его моложе на десять лет.
Иван отметил про себя признаки опасного гнева в бросаемых Семёном исподлобья взглядах, в по-бычьи склонённой голове, но не дрогнул, добавил:
— Я всегда знал, что не охотник ты до околичностей, не ходишь кривыми дорогами, надо и сейчас нам с тобой прямиком ходить. А теперь что скажем Андрюхе, он ведь сразу поймёт, что не мой гонец зовёт?
Семён выслушал упрёки через силу, но не мог с ними не согласиться:
— Нет, Ваня, не поймёт, ни за что не поймёт. Один раз ты мне прислал берестяную грамотку: «Брат, приезжай в Звенигород». Помнишь?
— Это когда я ещё на Феодосье женился?
— Ну да! А береста всё валялась у меня в скрыне. Попалась под руку, я её и послал с гонцом. Ловко?
— Да-а, ловок ты, Сёма, всё у тебя ладится. А как новый тысяцкий у тебя?
— Васька-то Вельяминов? — Семён опять набычился. — Он боярин наглый, малосовестливый, но преданный и старательный. А это — главное. Прошу тебя, Ваня, про Алёшку Хвоста ни слова, а то опять лбами сшибёмся, а зачем нам это? Алёшке нет прощения. Все его московские волости я взял на себя, а сейчас, если заключим мы втроём братское Докончание, я их все подарю твоему наследнику, а покуда он не войдёт в силу, ты ими распоряжайся.
Иван растерянно молчал: отказываться от щедрого подарка не резон, но и принять имущество несправедливо попавшего в опалу Алексея Петровича Хвоста как-то совестно. Спасительная догадка подсказала решение: ведь собирался позвать Хвоста к себе в бояре, и если когда-нибудь удастся осуществить это намерение, то все его волости можно ему в сохранности и вернуть!
И опять Семён угадал тайный ход мыслей брата, предостерёг сурово:
— Если приберёт меня до поры Господь, а ты станешь великим князем, то всё одно, чтобы духа его в княжестве нашем не было! Это я и в нашей Докончательной грамоте запишу, чтобы не забыли вы с братцем.
