Василий Ряховский - Евпатий Коловрат
Тавлур пошатнулся, и конь его, почувствовав свободу повода, метнулся в сторону, вырвался на чистое место и понесся полем, волоча сраженного батыра.
Упал и ханский бунчук: татарина, державшего высокое древко бунчука, настиг меч Нечая.
Возглас ликования пробежал над рядами русских воинов, с новой силой принявшихся рубить татар.
Между тем Кудаш, разбив строй татарского полка, снова пустил своих мещеряков в угон за побежавшими татарами, отрезая пути отступления всему татарскому войску.
И опять отрезанными оказались сами татары. Русские шаг за шагом теснили их к реке, за которой стоял заснеженный, розовеющий на солнце, непролазный для татар лес.
Сеча длилась до полден. Свыше семи тысяч татар погибло в этом бою.
Изнемогшие русские всадники уже не поднимали мечей — они топтали сраженных татар конями.
Потом протрубил рог ловчего, и снова лес поглотил русских воинов.
Дорого досталось победа Евпатию в этот день. Много пало русских, и не было среди оставшихся ни одного не порубленного человека. Но с поля боя ушли все и унесли с собой тела убитых товарищей.
Гибель Евпатия Коловрата
Было это 15 января месяца 1238 года.
В этот день начал Батый осаду города Коломны.
Когда Батыю принесли весть о гибели Тавлура, он медленным движением руки удалил всех из шатра и долго оставался там один. Даже любимая жена и шут-арап не посмели поднять полог шатра, пока оттуда не раздался звон колокольчика.
— Приведите мне русского Глеба! — приказал Батый.
Изменника-князя посланцы Батыя нашли под стенами Коломны.
Уклоняясь от стрел, которые летели на него со стен, Глеб кричал Коломнянам, предлагая им открыть ворота и впустить победителей. Обман защитников русских городов стал повинностью изменника, и за этот обман он имел от Батыя коня, двух жен и свой шатер.
Хан даже не поднял глаз на вошедшего Глеба. Перебирая тонкими, унизанными золотом колец пальцами, Батый властно сказал, презрительно выпятив нижнюю губу.
— За Тавлура должна пасть твоя голова. Не приведешь ко мне вождя русского войска, я прикажу выбросить твой труп собакам! Иди!
Не смерти искал изменник-князь, когда стал советником Батыя против отеческой земли и русского народа. Он искал себе княжеского стола в Рязани, откуда его выгнали когда-то с позором. И теперь пришел час последнего испытания.
Из слов военачальников он вывел, что воины Евпатия потому неуловимы, что скрываются в леса, куда не может проникнуть большое татарское войско.
— Тогда их надо ловить на поле! — сказал он.
— Тавлур ловил, а поймал свою смерть, — ответили ему.
Всю ночь просидел Глеб у потухшего очага в своем шатре. Утром он поднялся на ноги, бледный, но быстрый в движениях, и снова увиделся с военачальниками.
Те выслушали его план, покачали головами. Потом старший из них хлопнул его по плечу:
— Будь ты князем на Руси, мы не скоро одолели бы тебя, Глеб.
И все разошлись, чтобы начать выполнения плана князя-изгоя.
Триста воинов осталось у Евпатия после битвы с полком с Тавлура, и из этих трехсот было шесть десятков пеших мещеряков.
Два дня русские отсиживались в дальних лесных сторожках и в заснеженных оврагах.
Из сел и погостов, где еще не были татарские рыскальщики, рязанцем несли мужики хлеб, пшено, мясо. Для коней стояло на лесных полянах множество сенных стогов. Воины лечили раны, чинили оружие, зашивали одежду.
Бессон, звякая пустым кадилом, отпевал убитых и придавал их земле. Вместе с русскими отпевались и мещеряки.
Старый мещерин слушал пение Бессона, кланялся, но крестного знамения не творил.
— Умный человек этот мещера седая, — говорил Бессон Евпатию. — Его окрестить бы.
— Крест мужества в сердце не прибавит, — отвечал Евпатий. — А твоя настойчивость отпугнуть старика может. Нам же без друзей-мещеряков татар не одолеть.
На третий день вновь решил Евпатий выйти из леса и напасть на татар. В этот день мещеряки принесли ему известия о том, что татары подожгли коломенские посады и подвезли к воротам стенобитные машины.
— Поможем коломнянам! — решил Евпатий и приказал Бессону объехать стан и объявить о том воинам.
Утро встало облачное. На деревья и на высокие заросли бурьяна по дорогам ложился иней. Издалека приносило запах гари: то продолжали гореть коломенские пригороды.
Еще не совсем обутрило, когда русские натолкнулись на небольшое стойбище татар и напали на него. Татары бежали слишком проворно, и даже быстрые мещеряки не смогли преградить им дорогу.
Это показалось Евпатию подозрительным. Но он никому не сказал об этом, а отдал приказ двигаться дальше.
Скоро дорога вывела отряд на открытое место. Здесь Ока делала крюк, принимая слева воды Москвы-реки. Леса далеко отступали от низких речных берегов.
Не успели передние кони ступить на лед, как сзади дали знать, что появились татары. Русские построились в четырехугольник. Мещеряки цепью распались по льду.
Татары шли стороной, словно не видели русских, хотя те стояли на открытом месте. Потом еще небольшой отряд появился на другом берегу реки и тоже ушел наискось, растаял в туманной изморози.
— Пойдем на Коломну! — решил Евпатий.
— Отсекут нас от леса, — сказал Замятня. — Гляди, Евпатий!
В это время подъехал Бессон.
— Теперь и глядеть нечего, — сверкнув глазами, строго сказал он Замятне. — От леса мы уже отсечены.
Он указал рукой, и все посмотрели в том направлении: вдоль лесной опушки мелькали татарские всадники.
— На Коломну! — крикнул Евпатий, опасаясь, что воины падут духом, обнаружив татар сзади себя.
Но не пришлось воинам Евпатия увидеть верхи коломенских храмов: перед ними появилась огромная татарская рать.
На этот раз татары не стали ждать нападения русских — они рассыпались по гладкому ледяному полю и с гиком вступили в бой.
Мещеряки под предводительством Кудаша попытались отступить, но были изрублены. Всадники Евпатия бросились мещерякам на выручку. Им удалось потеснить передовых татарских всадников и тем самым дать возможность Кудашу и нескольким мещерякам, в том числе и старому мещерину, пробиться к своим.
Кудаш был вновь жестоко порублен татарской саблей и еле держался на коне. У старого мещерина было отсечено ухо. Кровь лилась ему на шею, он размазывал ее по лицу и прикладывал к свежей ране свою затертую рукавицу.
Первым пал с коня Угрюм. Нечай попытался пробиться к ковалю, но вынужден был отступить: звенящая татарская стрела ударила его как раз в левое плечо. Конюший выронил меч и укрылся за Замятню, который стоял перед татарами нерушимо и бил направо и налево, уклоняясь от ударов и перебивая мечом смертоносные татарские сабли.
Бой длился около часа, когда татары начали пятиться, оставляя на льду раненых и убитых.
Евпатий оглядел своих воинов и понял, что долее вести бой нельзя: их оставалась совсем малая горстка.
— Подавайся назад, братцы! — крикнул он, продолжая отбиваться от двух татарских всадников.
Начался медленный отход. Давно воины Евпатия поднялись со льда Оки. Они приближались уже к лесу, когда увидели длинный ряд саней.
Сани тесным кольцом смыкались перед лесной опушкой. Пробиться через это кольцо было невозможно без потери коня. Прилегшие за санями татары выпустили вдруг кучу стрел.
Русские остановились. Евпатий покликал своих ближних. К нему подъехали Бессон, Замятня и Нечай. Кудаш истекал кровью и не поднимал головы от гривы коня.
В это время со стороны татар выехал за линию саней всадник и громко крикнул по-русски:
— Сдавайтесь! Живыми вам отсюда не уйти!
Русская речь с вражеской стороны озадачила Евпатия и его ближних. Они переглянулись. В больших светлых глазах Замятни мелькнула искра догадки. Подумав, он сказал Евпатию:
— То изменник Глеб!
Вид убийцы рязанских и пронских князей, чьим именем пугали матери блаживших детей, потряс воинов. Проклятый Рязанью изгой и на этот раз нес русским людям верную смерть!
После минутного колебания Евпатий крепче уселся в седле и поправил шлем.
Он отъехал от своих. Глеб приближался ему навстречу.
— Чей ты, храбрый рязанец? — крикнул он. — Назовись, чьего роду-племени?
— Защищайся проклятый! — ответил Евпатий и бросился на Глеба с поднятым мечом.
Но ловок был князь-изгой, и не притомилась в тот день его рука. Он отбил удар Евпатия и сам занес над ним кривую татарскую саблю. Крепкая сталь пробила шлем. Евпатий пошатнулся и выронил меч. Оскалив в азарте зубы, Глеб спрыгнул с коня и подбежал к Евпатию, готовясь поддержать того в седле. Он помнил ханский приказ привести к нему рязанского воина живым. Но Евпатий вдруг встряхнул головой, распрямился и всей тяжестью своего тела обрушился на Глеба.
