Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)
Оба его сына находились при дворе, в то время как жен при нем не осталось: царица скончалась годом раньше (она подарила ему старшего сына, названного Никомедом), младшая жена разделила ту же участь (она была матерью младшего царевича, Сократа). Ни Никомед III, ни Сократ уже не могли именоваться молодыми людьми: первому было шестьдесят два года, второму — сорок четыре. Оба были женаты, однако женоподобностью не отставали от папаши. Жена Сократа походила на мышь: она была столь же мелка, так же пряталась по углам и перемещалась шмыгающей походкой; зато жена Никомеда III была крупной, сильной, радушной особой, склонной пошутить и посмеяться вволю. Она родила Никомеду III дочку по имени Низа, которая засиделась в девицах и так и не вышла замуж. Жена Сократа была бесплодна — как, видимо, и ее супруг.
— Этого следовало ожидать, — поделился с Юлией молодой раб, прибиравший в предоставленной ей гостиной. — Сократ вряд ли когда-либо пытался овладеть женщиной. Что до Низы, то у нее противоположные наклонности: она как раз любит молодых кобылок, что и неудивительно — при ее-то лошадиной физиономии.
— Наглец! — молвила Юлия ледяным тоном и в отвращении выгнала молодого слугу за дверь.
Во дворце было полным-полно привлекательных молодых людей, главным образом рабов, хотя некоторые как будто находились на вольной службе у царя и его сыновей. Здесь не нашлось бы недостатка и в мальчиках-прислужниках, превосходивших миловидностью более зрелых юношей. Юлия старалась не думать о том, в чем заключается их главное предназначение, и тем более не проводила параллели между ними и Марием-младшим, тоже миловидным, дружелюбным, общительным и как раз входящим в подростковый возраст.
— Гай Марий, приглядывай за сыном! — осторожно попросила она мужа.
— Чтобы он не стал таким же, как эти жеманные создания, отирающиеся вокруг? — Марий усмехнулся. — Не бойся за него, mea vita. Он начеку и всегда сможет отличить извращенца от свиной туши.
— Благодарю за утешение — и за метафору, — с улыбкой молвила Юлия. — Кажется, с годами ты не стал сдержаннее на язык, Гай Марий.
— Даже наоборот, — ответил он не моргнув глазом.
— Именно это я и имела в виду.
— Вот как? Ясно.
— Тебе еще не надоело здесь? — неожиданно спросила Юлия.
— Мы пробыли тут всего неделю, — удивленно ответил Гай Марий. — А что, этот цирк действует на тебя угнетающе?
— Боюсь, что да. Мне всегда хотелось познакомиться с образом жизни царей, но здесь, в Вифинии, я с грустью вспоминаю о Риме. А все дело в сплетнях, взглядах, которыми здесь принято обмениваться. Слуги несносны, а с женщинами из царской семьи у меня нет и не может быть ничего общего. Орадалта так громко кричит, что мне хочется заткнуть уши, а Муза… Очень удачное имя, только по-латыни, в значении «мышь», а не «муза» по-гречески! Словом, Гай Марий, лучше уедем, как только ты сочтешь возможным, — я буду тебе весьма признательна! — В этот момент Юлия ничем не отличалась от любой властной римской матроны.
— Прямо сейчас и уедем, — обнадежил ее Гай Марий жизнерадостным голосом и извлек из складок тоги свиток. — Это письмо следовало за мной от самого Галикарнаса и наконец-то настигло. От Публия Рутилия Руфа — догадайся, где он сейчас?
— В провинции Азия?
— Точнее, в Пергаме. В этом году там наместником Квинт Муций Сцевола, а Публий Рутилий при нем легатом. — Марий весело помахал свитком. — Полагаю, что и наместник, и его легат будут в восторге, если мы к ним пожалуем. Вернее, были бы в восторге, если бы это случилось несколько месяцев назад: письмо-то мы должны были получить еще весной! Теперь же они и подавно истосковались по доброй компании!
— Я наслышана о Квинте Муции Сцеволе как об адвокате, — сказала Юлия, — а так совершенно его не знаю.
— Я тоже с ним толком не знаком, а знаю лишь немногим больше того, что он неразлучен со своим двоюродным братом Крассом Оратором. Впрочем, стоит ли удивляться, что мы с ним почти не знакомы: ведь ему всего-то сорок лет.
Старый Никомед, воображавший, что гости пробудут у него не меньше месяца, отказывался отпускать их. Но Марий легко справился с таким недалеким и отжившим свое ископаемым, как Никомед II. Не обращая внимания на мольбы царя, римские путешественники, пройдя узким проливом Геллеспонт, вышли в Эгейское море, где паруса их судна наполнил свежий ветер.
Возле устья реки Каик корабль прошел некоторое расстояние вглубь суши и достиг Пергама; именно так можно было суметь рассмотреть чудесный город, вознесшийся на акрополе и окруженный высокими горами.
И Квинт Муций Сцевола, и Публий Рутилий Руф оказались на месте, но судьбе было угодно, чтобы Марий и Юлия так и не познакомились со Сцеволой накоротке, поскольку он торопился в Рим.
— О, как прекрасно провели бы мы вместе время летом, Гай Марий! — вздохнул Сцевола. — Теперь же я уплываю: мне надо добраться до Рима, пока зима не превратит морское путешествие в чрезвычайно опасное занятие.
Марий и Рутилий Руф отправились попрощаться со Сцеволой, предоставив Юлии возможность устроиться поудобнее во дворце, который гораздо больше пришелся ей по душе, нежели покои Никомеда II, хотя и здесь ей недоставало женского общества.
Марию даже в голову не пришло, что Юлия скучает в отсутствие подруг. Предоставив супругу самой себе, он приготовился слушать новости в изложении своего старейшего и преданнейшего друга.
— Первым делом — Рим, — попросил он.
— Начну с поистине замечательной новости, — молвил Публий Рутилий Руф, жмурясь от удовольствия. Как здорово было встретиться с Гаем Марием вдали от дома! — Гай Сервилий Авгур умер в ссылке в конце прошлого года, так что предстоят выборы на освободившееся место в коллегии авгуров. Разумеется, выбрали тебя, Гай Марий!
Марий разинул рот:
— Меня?..
— Именно. Тебя.
— Мне и в голову не приходило… Почему я?
— Потому что тебя по-прежнему поддерживают многие римляне, как бы ни старались Катул Цезарь и иже с ним. Полагаю, избиратели сочли, что ты заслуживаешь такой чести. Твоя кандидатура была выдвинута всаднической центурией, и ты набрал большинство, благо что закона, запрещающего выбирать отсутствующее лицо, не существует. Не стану утверждать, что твое избрание было благосклонно встречено Поросенком и его компанией, зато Рим — в восторге!
Марий вздохнул, не в силах скрыть удовлетворения.
— Что ж, вот новость так новость! Я — авгур! Значит, и мой сын будет жрецом или авгуром, а дальше и его сыновья. Выходит, я все же прорвался, Публий Рутилий! Мне удалось проникнуть в святая святых Рима — мне, италийскому деревенщине, по-гречески не разумеющему!
— Вряд ли кто-либо отзывается теперь о тебе в таких выражениях. Тебе следует знать, что смерть Свинки стала в некотором смысле вехой. Если бы он был жив, ты вряд ли выиграл бы какие-либо выборы, — рассудительно проговорил Публий Рутилий. — И ведь не в том дело, что его auctoritas был выше, чем у кого-либо еще, а свита — многочисленнее. Просто его dignitas разбух донельзя после всех этих схваток на Форуме, когда он был цензором. Можно любить или ненавидеть его, но нельзя не признать его беспримерную храбрость. Но думаю, главная его заслуга в другом: он представлял собой ядро, вокруг которого смогли сплотиться другие. Вернувшись с Родоса, он приложил максимум усилий для твоего низвержения. А что еще ему оставалось делать? Вся его власть и влияние были направлены на одно — твое уничтожение. Смерть его стала, знаешь ли, огромным потрясением. Он так здорово выглядел, когда вернулся! Я-то не сомневался, что он будет радовать нас еще многие годы. И вот тебе!
— Почему у него в гостях оказался Луций Корнелий? — полюбопытствовал Марий.
— Этого никто не знает. Они не были близкими друзьями — в этом мнения сходятся. Луций Корнелий ограничился тем, что сказал: его присутствие было случайным, он вовсе не намеревался ужинать у Свинки. Очень странно! Более всего меня поражает то, что Поросенок не нашел в присутствии Луция Корнелия ничего необычного. Я делаю из этого заключение, что Луций Корнелий собирался присоединиться к фракции Свинки. — Рутилий Руф нахмурился. — У них с Аврелией вышла серьезная размолвка.
— У Луция Корнелия?
— Да.
— От кого ты услышал об этом?
— От самой Аврелии.
— Она не объяснила, по какой причине?
— Нет. Просто сказала, что больше не желает видеть Луция Корнелия у себя в доме. Как бы то ни было, вскоре после смерти Свинки Сулла отправился в Ближнюю Испанию. Аврелия сообщила мне эту новость только после его отъезда. Наверное, боялась, как бы я не напустился на него, будь он еще в Риме. А в общем-то все это довольно странно, Гай Марий.
Марий, не слишком интересовавшийся личными раздорами между людьми, скорчил рожу и пожал плечами:
