Михаил Попов - Цитадель тамплиеров
Грубоватые речи Великого магистра обычно не слишком нравились господам рыцарям, но сейчас он сказал именно то, что они хотели услышать.
— Вы абсолютно правы, мессир, — поклонился брат Гийом, — надобно только добавить, что подобная участь ждет и достославного короля Бодуэна. Я говорил вам, что д’Амьен подослал людей к дочкам короля. Если они выдадут Изабеллу за Гюи Лузиньянского, то таким образом заимеют поддержку Ричарда, а то и Филиппа. Тогда можно считать Бодуэна IV высосанным. А чтобы его выплюнуть, объявят его, например, сумасшедшим.
— Или прокаженным, — внезапно хохотнул де Торрож.
Брат Гийом на момент смутился, что случалось очень не часто. Вернее сказать, не случалось.
— Н-да, — протянул тот, — но пока Бодуэн нужен, госпитальеры избавятся от него не раньше, чем он сделает необходимое. Все, о ком речь, насколько я знаю, в последнее время не раз собирались в подвале госпиталя святого Иоанна. Можно представить, что они замышляют. Но, увы, только представить, — развел руками монах. — Но И так можно сказать, что готовят какую-то пакость, причем хотят заручиться поддержкой римской курии.
— Пускай, пускай попытаются, — еле слышно сказал Великий магистр.
Брат Гийом продолжал:
— Надо отдать должное д’Амьену, он объединил против нас и тех, кого, казалось, немыслимо объединить. Я сейчас уже не доверился бы нашим союзникам, рыцарям Калатравы и Компостеллы.
— Вы нарисовали слишком уж мрачную картину, брат Гийом, — сказал барон де Фо.
— Не сидеть же нам и не ждать, когда нас передавят, как кроликов, — поддержал великого прецептора маршал ордена — барон де Кижерю.
Брат Гийом посмотрел на маршала со вниманием, и богатырь потупился, тронув свой пышный ус.
— Конечно же, мы готовим ответ, и госпитальеры скоро почувствуют, что зря затеяли то, что затеяли. Детали плана мы позже обсудим. А в данный момент предстоит решить насущный и вместе с тем деликатный вопрос.
Как по сигналу, присутствующие стеснились возле купели Великого магистра. Круг их сомкнулся.
Брат Гийом сказал:
— Иоанниты колеблются. Им нужен внешний толчок. И ваша… смерть, мессир, — брат Гийом замедлил течение речи, — станет сигналом… Я прошу вас о разрешении скрыть факт вашей смерти до момента, когда изберем нового Великого магистра и разберемся в интриге иоаннитов. Вы, мессир, всегда были против всяческих сантиментов, когда речь шла о выгоде нашего ордена.
Брат Гийом умолк, ожидая ответа. Граф де Торрож лежал в прежней позе, все так же закрыв глаза. Пар стал не столь густым, вода остывала.
— Мессир! Граф де Торрож!!
Монах сделал шаг, наклонился и понял, что Великий магистр не спит.
Молчание продолжалось. Все были готовы к кончине Великого магистра, многие ждали ее. Но она, как всегда, явилась внезапно.
Первым оправился брат Гийом.
— Мне кажется, граф де Торрож со мной согласился в том, что известие о его кончине не должно пока выйти отсюда.
— Вы могли бы и воздержаться от поучений, брат, — недовольно сказал граф де Ридфор.
— Помилуйте, господа, — сказал граф де Марейль, — не станем же мы сейчас препираться.
— Даже рискуя навлечь на себя ваше неудовольствие, господа, рискну повторить: для всего мира граф де Торрож по-прежнему — Великий магистр нашего ордена.
— Вы тоже, брат, не забудьте выполнить последнее указание Великого магистра, — криво улыбнулся де Ридфор.
— Что вы имеете в виду?
— Разослать уведомления о сборе великого капитула, брат.
— Чего бы я стоил на своем месте, если бы не сделал этого неделю назад, — парировал Гийом.
Коротко поклонившись, де Ридфор, де Фо и де Нуар вышли из купальни.
Граф де Жизор посмотрел им вслед.
— Прискорбно, что в такой час некоторые высокородные братья более думают о своем месте в ордене, чем о месте ордена в мире.
Брат Гийом сказал.
— В ваших словах много правды, господин местоблюститель, но, к счастью, не вся.
Граф де Марейль вмешался:
— Ваша склонность говорить загадками, брат Гийом, иногда раздражает.
— Знаю, — кивнул монах, — пойдемте, господа. Я должен распорядиться. Нельзя же оставить тело здесь.
Когда монах вновь присоединился к де Жизору и де Марейлю, они оживленно спорили.
— Что заставило вас волноваться?
— Жерар де Ридфор, — угрюмо сказал сенешаль.
Де Марейль кивнул и стал походить на нахохлившегося попугая.
— Вы не хотите, чтобы он стал Великим магистром? — спросил брат Гийом.
— А вы видите ситуацию, при которой этого можно было бы хотеть? — огрызнулся старик.
— Скажу честно, и мне не слишком нравится де Ридфор. Но нужно предвидеть всякое.
Де Жизор и де Марейль некоторое время переваривали сказанное. Де Марейль наконец заметил:
— Меня смущает ваша позиция, брат, — он сидел в кресле Великого магистра.
Брат Гийом подошел к окну, глянул во двор и жестко сказал:
— Вы мне лично, граф, много симпатичнее де Ридфора, и я считаю, что вы были бы полезнее ордену, чем он. И для меня благо ордена важнее, чем мои собственные симпатии. Как видите, я откровенен.
Де Марейль впился маленькими белыми пальцами в подлокотники кресла. Такого резкого выпада от монаха он не ожидал. Но он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы поставить того на место. Оставалось надеяться, что случай свести счеты еще представится. Грядут великие перемены. И этот самоуверенный монах, и молодой нахал де Жизор очень пожалеют о том, что недооценили его, графа де Марейля. А пока нужна выдержка.
Необычайно молчаливый сегодня сенешаль, настоящий глава ордена в такой ситуации, вдруг произнес:
— Но, брат Гийом, хотелось бы услышать что-то кроме общих слов. Теперь я по должности обязан вас слушать.
— Вы правы, мессир, — сказал брат Гийом.
В комнате потемнело.
— Будет гроза, — сказал де Марейль. — У меня ломит суставы. И — духота.
— Граф де Ридфор, — заметил брат Гийом, — не успеет доехать до капитула и попадет под ливень. Н-да… Это его слегка охладит. А по делу докладываю. Де Торрож говорил во дворце с королем, но тот явно не внял. И через месяц-полтора на свою беду объявит наш орден секуляризованным. То есть мы должны будем стать сугубо духовной организацией. Наши крепости в Палестине займут люди Монферрата или госпитальеры. При том, что у нас не будет Великого магистра…
— Папа не позволит! — возразил де Марейль.
Брат Гийом рассеянно кивнул.
— Да, Луций не позволит. Но заговорщики его сменят. Это не так уж сложно. Д’Амьен умен, а в Риме полно желающих. И пока мы встретимся с новым понтификом, пока убедим его подтвердить наши права и привилегии, пройдут месяцы. Нашим позициям в Святой земле будет нанесен, возможно, невосполнимый урон.
— Насчет Луция вы как-то слишком, — пробурчал де Марейль.
— Отнюдь. У Гонория много друзей в курии. За обещание открыть Риму богатства иоаннитов, он пообещает Луцию избавить его от нашего диктата. Собственно, я отправил уже гонцов с предупреждением Луцию, чтобы берегся отравы. Он ведь чревоугодник…
За окном хлынул ливень — тяжелый, увесистый. В зале стало свежее.
— Ваши действия основаны только на вашей проницательности? — спросил де Жизор.
Брат Гийом продолжительно посмотрел в глаза своего молодого начальника. Что-то было такое в его насмешливом взгляде, что говорило сильнее слов.
— Ну, хорошо, оставим. Меня занимает другое. Что нам дает основание полагать, что мы держим Бодуэна на привязи? Что вы имеете в виду, намекая на это?
— Он думает, что мы не знаем о его встречах с д’Амьеном. Он их скрывает. Но стал небрежен. Думает, мы уже не успеем его обнажить.
— Перестаньте увиливать, брат Гийом, это, наконец, глупо! В чем дело?
Брат Гийом слушал ливень, вроде бы наслаждаясь…
— Что ж, господа, — сказал он, — теперь я уже обязан открыть вам один секрет, из тех, что составляют невидимое оружие ордена. Человек на троне Иерусалима — не Бодуэн IV. Он — не король.
Сенешаль и член высшего тайного Совета оцепенели.
— Около пяти лет назад после смерти королевы, — вразумил брат Гийом, — король Бодуэн заразился проказой. И мы его подменили. Иного выхода не было.
— Подменили… — по инерции произнес де Марейль.
— У нас был готовый двойник, умевший имитировать короля так, что разницы в поведении и внешности никто не видел. Короля отправили в тайный лепрозорий, двойника водрузили на трон.
— А королева? Впрочем, она умерла. Но дочери, сын, слуги? — спросил де Жизор.
— Слуги часто менялись. Дочек на год отправили в монастырский пансион. Вернувшись, они нашли, что «папа осунулся» и — вновь расставание, года на полтора.
— А д’Амьен, змеиное сердце, неужто не догадался! — не поверил де Марейль.
