Иосиф Лаврецкий - Эрнесто Че Гевара
Повстанцам удалось ликвидировать банду Чанга. Бандитов судил революционный трибунал. Чанг был приговорен к расстрелу, другие — к разного рода наказаниям. Трое юношей из банды Чанга впоследствии вступили в ряды повстанцев и стали хорошими и честными бойцами.
«В то трудное время, — отмечает Че, — нужно было твердой рукой пресекать всякое нарушение революционной дисциплины и не позволять развиваться анархии в освобожденных районах».
Другой проблемой, которая постоянно требовала к себе внимания, было дезертирство в рядах повстанцев. Среди дезертиров попадались по только городские жители, которых пугали трудности, лишения и опасности партизанской борьбы, но и местные крестьяне. Че рассказывает о случае, когда за дезертирство был расстрелян один из бойцов его отряда. «Я, — пишет Че, — собрал весь наш отряд на склоне горы, как раз в том месте, где произошла трагедия, и объяснил повстанцам, что все это значило для нас, почему дезертирство будет караться смертной казнью и почему достоин смерти тот, кто предает революцию.
В строгом молчании мы прошли мимо трупа человека, который оставил свой пост; многие бойцы находились под сильным впечатлением первого расстрела, быть может, движимые скорее какими-то личными чувствами к дезертиру и слабостью политических воззрений, чем неверностью революции. Нет необходимости называть имена действующих лиц этой истории… Скажем только, что дезертир был простым, отсталым деревенским парнем из этих краев».
Становление революционной сознательности повстанцев было трудным и сложным делом. В «партизанской школе» на Сьерра-Маэстре все учились: и руководители, и рядовые повстанцы, и крестьяне.
Крестьянский мир, открытый Че на Сьерра-Маэстре, больше всего привлекал его. Крестьяне, по существу, были первыми «униженными и оскорбленными», которых он по-настоящему узнал, с которыми он постоянно общался. Он полюбил, но не идеализировал их. Без их поддержки повстанцы не только не могли победить, но даже и продержаться в горах какое-то время. Однако гуахиро также нуждались в повстанцах, от победы которых зависели их Дальнейшая судьба, их надежды на лучшее будущее. Чтобы заручиться доброй волей горцев, повстанцы должны были доказать им, что они не на словах, а на деле их па-стоящие друзья. И повстанцы это делали: они защищали гуахиро от преследовании карателей, от кровососов-богатеев, лечили и учили крестьян, их детей и жен, закрепили права крестьян на землю, которую те обрабатывали.
Че говорил одному журналисту, посетившему Сьерра-Маэстру в апреле — мае 1958 года:
— О многом из того, что мы делаем, мы раньше даже не мечтали. Можно сказать, что мы становились революционерами в процессе революции. Мы прибыли сюда, чтобы свергнуть тирана, но обнаружили здесь обширную крестьянскую зону, ставшую опорой в нашей борьбе. Эта зона — самая нуждающаяся па Кубе в освобождении. И, не придерживаясь догм и застывших ортодоксальных взглядов, мы оказали ей нашу поддержку, не пустозвонную, как это делали разные псевдореволюционеры, а действенную помощь.
Интересы борьбы нередко требовали суровых решений, но это была та неизбежная плата за победу, без которой не обходится ни одна подлинная революция. И не только по отношению к людям. Описывая атмосферу повседневной жизни партизан, Че рассказывает:
«Для трудных условий Сьерра-Маэстры это был счастливый день. В долине Агуа-Ревес, одной из самых крутых и извилистых в районе Туркино, мы терпеливо следили за продвижением солдат Санчеса Москеры. Упрямый убийца оставлял позади себя сожженные ранчо, и это вызывало возмущение и грусть.
Но стремление настигнуть нас заставляло противника подняться вверх по одному из двух или тpex проходов, туда, где находился Камило. Он мог бы также пройти но проходу Невады, или по проходу Хромого, или, как теперь его называют, проходу Смерти.
Камило спешно вышел к нему навстречу с 12 бойцами, но даже и эту горстку он должен был разделить, расставить в трех различных местах, чтобы задержать отряд больше чем в сто солдат. Моя задача заключалась в том, чтобы напасть с тыла на Санчеса Москеру и окружить его. Окружение — вот к чему мы стремились, поэтому, стиснув зубы, наш отряд шел мимо дымящихся боио, по тылам противника, особенно к нему не приближаясь.
Мы были далеко от него, однако не настолько, чтобы не слышать возгласов карателен. Мы не знали точно, сколько их было. Наша колонна с трудом передвигалась по склонам, в то время как по дну глубокой впадины шел враг.
Все было бы прекрасно, если бы не новый наш спутник — охотничий щенок. Хотя Феликс неоднократно отгонял его в сторону нашей базы — хижины, где остались повара, щенок продолжал следовать за нами. В этом месте Сьерра-Маэстры очень трудно передвигаться по склонам из-за отсутствия тропинок. Мы проходили место, в котором старые мертвые деревья были покрыты свежими зарослями, и каждый шаг нам давался с большим трудом. Бойцы прыгали через стволы и заросли, стараясь не потерять из виду наших «гостей». Маленькая колонна передвигалась, соблюдая тишину. И только иногда звук сломанной ветки врывался в естественный для этих горных мест шум. Внезапно раздался отчаянный, нервный лай щенка. Собачонка застряла в зарослях и звала своих хозяев на помощь. Кто-то помог выбраться щенку, и все вновь пустились в путь. Но когда мы отдыхали у горного ручья, а один из нас следил с высоты за движением вражеских солдат, собака вновь истерически завыла. Она уже не звала к себе, а лаяла со страху, что ее могут покинуть на произвол судьбы.
Помню, что я резко приказал Феликсу: «Заткни этой собаке глотку. Задуши ее. Лай должен прекратиться!» Феликс посмотрел на меня невидящим взглядом. Его и собаку окружили усталые бойцы. Он медленно вытащил из кармана веревку, окрутил ею шею щенка и стал его душить. Сперва щенок весело вертел хвостом, потом движения хвоста стали резкими в такт жалобному хрипу, прорывавшемуся через стиснутую веревкой глотку. Не знаю, сколько времени все это длилось, но нам всем показалось оно нескончаемо долгим. Щенок, рванувшись в последний раз, затих. Так мы его и оставили лежащим на ветках.
Мы вновь пустились в путь. Никто о происшедшем не сказал пи слова. Расстояние между солдатами Санчеса Москеры и нами несколько увеличилось, и некоторое время спустя послышались выстрелы.
Мы быстро спускались со склона в поисках удобного пути, который приблизил бы нас к противнику. Судя по всему, он наткнулся на бойцов Камило. Перестрелка была частой, но недолгой. Все мы находились в состоянии напряженного ожидания. Стоило немалого труда дойти до хижины, где, по нашим расчетам, произошло столкновение, но там солдат не оказалось. Два разведчика поднялись к проходу Хромого. Некоторое время спустя они вернулись, сообщив, что обнаружили свежую могилу, а в ней каскито (батистовского солдата). Разведчики принесли документы убитого. Итак, произошла стычка, и одного солдата убили. Больше мы ничего не знали.
Обескураженные, мы побрели обратно. Разведав окрестность, обнаружили по обе стороны склона следы проходивших вниз людей. Возвращение длилось долго.
К ночи мы дошли до пустой хижины. Это была ферма Мар-Верде. Там остановились на отдых. Быстро зарезали поросенка, сварили его с юкой[21]. Один из бойцов нашел в хижине гитару. Кто-то запел песню.
Может быть, потому, что песня была сентиментальной, или потому, что стояла ночь и мы все до смерти устали, но произошло вот что. Феликс, евший сидя на земле, вдруг бросил кость. Ее ухватила и стала грызть крутившаяся подле него кроткая хозяйская собачка. Феликс погладил ее по голове. Собака удивленно посмотрела на него, а он па меня. Мы оба почувствовали себя виноватыми. Все умолкли. Незаметно всех нас охватило волнение. На нас смотрел кроткими глазами другой собаки, глазами, в которых можно было прочитать упрек, убитый щенок».
Американские пропагандисты пытались представить Че бесчувственным, жестоким, слепым фанатиком, жаждавшим крови своих противников и безразлично относившимся к гибели своих друзей. Говоря так, они меряют на свой аршин и на аршин своих союзников — будь то батистовская Куба, или любое другое место на земле, не исключая самих Соединенных Штатов, где разбойничают «борцы» с антикоммунизмом. Че был бойцом гуманным и благородным. Он оказывал медицинскую помощь в первую очередь раненым пленным, строго следил, чтобы их не обижали. Пленных, как правило, повстанцы отпускали на свободу.
Че глубоко переживал гибель своих товарищей. Но боец есть боец. Он должен храбро встретить свою собственную смерть и остаться стойким и непоколебимым перед смертью, сразившей его друга и товарища. Ответ на эту смерть — месть противнику в бою. Командир в этом отношении должен всегда служить примером.
Но бывали смерти, которые колебали и его железную волю. «Когда Че сообщили, что Сиро Редондо убит, — вспоминает гуахиро Хавьер Милиан Фонсека, — произошло нечто ужасное. Я не думал, что Че способен плакать, но в тот день он не смог сдержаться, боль превозмогла его. Я видел, как, прислонившись к скале и закрыв лицо руками, он горько рыдал».
![Франсин Риверс - Воин [The Warrior]](/uploads/posts/books/270045/270045.jpg)
![Франсин Риверс - Воин [The Warrior]](/uploads/posts/books/270188/270188.jpg)
