Бернард Корнуэлл - Азенкур
И немедленно наткнулся на укрепления.
Земляная гряда сразу за прибрежными камнями, на расстоянии выглядевшая вполне безобидно, вблизи оказалась рукотворной насыпью с выкопанным перед ней рвом — настоящий вал с выступающими из него бастионами, с которых арбалетчики могли обстреливать фланги любого войска, поднимающегося по берегу. Вал выглядел целым, не поврежденным ни ветром, ни дождями, и тянулся по берегу всей бухты. Хук представил себе, каково здесь биться, когда латники не дают подступиться к центру, а с боков бьют арбалетчики. Но фантазии остались лишь фантазиями: укрепление, на строительство которого ушло немало дней, оказалось заброшенным.
— Нашли чем себя занять, придурки! — презрительно заметил сэр Джон Корнуолл, пнув верхушку вала. — Что за блажь строить укрепления, а потом их бросать?
— Может, они знали, что мы здесь высадимся? — осторожно предположил сэр Джон Холланд.
— Тогда почему нас не встречают? — возразил сэр Джон. — У них, поди, укреплений понастроено по всему нормандскому берегу! Только и знают, что мочиться в штаны да рыть землю. Лучники! Свистеть умеете?
Лучники промолчали — по большей части от удивления.
— Свистеть могут все? — повторил сэр Джон. — Хорошо! А мотив «Плача по Робин Гуду» тоже знают все?
Уж что-что, а мелодию «Плача» они знали, ведь Робин Гуд — лучник, восставший против английских лордов, принцев и шерифов, — был кумиром любого стрелка.
— Вот и прекрасно! — объявил сэр Джон. — Поднимаемся на холм. Латники по тропе, лучники лесом. Обыскать все до вершины! Если что увидите или услышите — искать меня. И при этом свистеть «Плач по Робин Гуду»! Чтоб я знал, что идет англичанин, а не кто-то из сосунов-французов. Вперед!
Прежде чем взобраться на холм, отряду предстояло пересечь тускло мерцавшую в лунном свете полосу болотистой земли, которая начиналась сразу за твердым берегом. Через нее вела извилистая тропа, и сэр Джон приказал лучникам рассеяться по обе стороны, чтобы в случае засады обстрелять противника с флангов.
— Не иначе как он вздумал нас уморить, — ругался Питер Годдингтон, пробираясь между кочками и пугая встревоженных птиц, которые взлетали над болотом с резким криком и хлопаньем крыльев. Кроме них ночную тишину нарушал лишь звук прибоя.
Болото тянулось на лучный выстрел, чуть длиннее двухсот шагов. Стрелять на большее расстояние мог не только Хук, но и французские арбалетчики, поэтому по пути к темнеющему за болотом лесу Хук отслеживал каждую тень в опасении услышать щелчок — звук спускаемой тетивы. О прибытии англичан французы не могли не знать: их соглядатаи уж точно сосчитали все корабли при погрузке в Саутгемптонской гавани, да и рыбаки наверняка доложили о большом флоте у нормандского берега. И если французы возвели укрепление даже в такой маленькой бухте, то зачем оставили его без защитников? Затем, считал Хук, чтобы ждать англичан в лесу. Затем, чтоб перестрелять передовой отряд по пути через болото.
— Хук! Том и Мэтт! Дейл! Уходите вправо! — Годдингтон махнул рукой, указывая всем четверым на восточный край болота. — И дальше к вершине холма!
Хук, хлюпая по болотной жиже, свернул вправо, за ним близнецы и Уильям из Дейла. На тропе позади них оставались латники. Лунный свет отражался от их стальных поножей белыми бликами, мечи и вовсе казались серебряными. На одежде у всех — лучников, латников, командующих — спереди и сзади был нашит крест святого Георгия.
Из леса никто не стрелял. Если французы и поджидали врага, то не здесь, а выше по склону.
Хук взобрался на невысокий осыпающийся пригорок у северной оконечности болота и обернулся посмотреть на флот — редкие тускло-красные фонари среди целого леса мачт. В лунном свете серебрились волны, звезды сияли ярко и чисто. Повернувшись к непроницаемо-черной кромке леса, Ник снял тетиву с лука.
— Среди деревьев луки не помогут, — объяснил он спутникам, пряча лук в чехол из конской шкуры, который он нес за поясом. Если лук будет натянут слишком долго, он примет привычный изгиб и ослабнет, поэтому Ник предпочитал держать цевье распрямленным. Он накинул на плечо петлю кожаного чехла и вытащил меч. То же сделали и остальные трое, и лучники двинулись в гущу деревьев.
Французы по-прежнему не появлялись. Ни ударов меча, ни жужжания арбалетной стрелы в темноте — лишь дальний шум прибоя, черные тени ветвей и тихие звуки ночного леса.
В лесу — даже во Франции, среди незнакомых деревьев — Хук чувствовал себя как дома. Томас и Мэтью Скарлеты, сыновья сукновала, всю жизнь простояли у огромных, движимых водным потоком вальков, которые вбивали сукновальную глину в ткань, чтобы очистить шерсть от жира, а Уильям из Дейла был плотником — и теперь все трое неосознанно подчинились Хуку, егерю и охотнику, который шел впереди. Слева раздавались голоса солдат, и поэтому Ник взял вправо, чтобы свои не приняли его за француза. Почуяв где-то рядом кабана, Ник вспомнил, как однажды зимой на рассвете он убегал от огромного клыкастого вепря, который гнался за ним, несмотря на пять всаженных в него стрел, каждая из которых легко убила бы человека. Чтобы спастись, Ник тогда запрыгнул на дуб, и вепрь умер под деревом, роя копытами залитую кровью землю.
— Мы куда? — спросил Томас Скарлет.
— На вершину, — коротко ответил Хук.
— А потом что?
— А потом ждать. — Хук и сам не знал ответа. Откуда-то донесся едкий запах древесного дыма — то ли рядом поляна углежогов, то ли где-то у костра греются арбалетчики, дожидаясь появления врагов на вершине холма.
— Так выпустим же кишки из вонючих мерзавцев! — передразнил сэра Джона Уильям из Дейла.
— Тихо! — бросил Хук. — Прибавьте шагу!
Если поблизости засели арбалетчики, незачем изображать из себя легкую мишень: чем быстрее идешь — тем труднее в тебя целиться. Впрочем, Хук чувствовал, что врагов за деревьями нет, лес был безлюдным. Выслеживая браконьеров в угодьях лорда Слейтона, он всегда ощущал их присутствие не зрением или слухом, а каким-то неопределимым чутьем. Оно-то теперь и говорило, что здешний лес пуст. И все же откуда-то шел запах дыма, так что на чутье полагаться не стоило.
Склон сделался пологим, деревья расступились. Хук по-прежнему вел друзей на восток, держась подальше от настороженных английских лучников, как вдруг лес кончился, и они, ступив на вершину, чуть ниже увидели дорогу, бегущую вдоль гребня холма.
— Луки, — скомандовал Ник спутникам, хотя свой доставать пока не стал.
Слева ему послышался звук, который не мог исходить от отряда сэра Джона: где-то рядом стучали копыта.
Четверо лучников, притаившись за деревьями над дорогой, вслушивались в топот, который становился все явственнее. По звуку Ник понял, что конь всего один. Затем на дороге показался всадник, скачущий на восток. Под темным плащом, из-за которого всадник был почти неразличим, оружие не угадывалось, и Хук скомандовал:
— Не стреляйте. Он мой.
Ник подождал, пока всадник приблизится, и, прыгнув из укрытия, вцепился в поводья. Коня развернуло, он встал на дыбы. И Ник, ухватив свободной рукой плащ всадника, рванул его вниз. Заржавший было конь присмирел, почуяв твердую руку. Всадник с глухим вскриком тяжело плюхнулся на дорогу и попытался отползти, но Хук пнул его сапогом в живот. Тут подоспели Томас, Мэтью и Уильям.
— Да он монах! — удивился Уильям из Дейла, поднимая пленника на ноги.
— За помощью поскакал, — высказал Хук нехитрую догадку.
Монах начал возмущаться, лопоча громко и быстро.
— Заткнись, — велел ему Хук, так и не разобравший ни слова.
Монах, словно в ответ на угрозу, начал орать, и Хуку пришлось его ударить. Голова пленника дернулась назад, из носа хлынула кровь, и монах — молодой и отчаянно напуганный — тотчас замолк.
— Сказано — значит, заткнись! — повторил Хук. — Вы трое! Свистите громче!
Уильям, Мэтью и Томас засвистели «Плач по Робин Гуду», и Хук повел коня с пленником обратно по дороге, вскоре свернувшей влево, к большому каменному зданию с башней.
— Une eglise?[13]— спросил монаха Ник.
— Un monastere[14],— глухо ответил тот.
— Свистите, не останавливайтесь! — напомнил Хук спутникам.
— А что он сказал? — встрял Том Скарлет.
— Сказал, что тут монастырь. Свисти!
Из монастырской трубы поднимался дым — вот откуда шел запах, настороживший Хука по пути к вершине. Судя по всему, никто из людей сэра Джона здесь еще не появлялся. Пока Хук вел свой маленький отряд к зданию, открылась калитка, и огонь от фонарей осветил группу монахов, стоящих в воротах.
— Стрелы к бою, — велел Хук. — И свистите, черт бы вас побрал.
Высокий и худой монах с седыми волосами, одетый в черное, вышел к дороге.
— Je suis le prieur[15],— объявил он.
