Евгений Анташкевич - Харбин
Тот не реагировал.
– Кузьма Ильич! – в третий раз позвал Александр Петрович.
Тельнов вздрогнул, медленно поднял голову и застыл. Он смотрел, никого не узнавая, не узнавая и комнату, в которой находился; и тут Адельберг увидел, что по морщинистым щекам Кузьмы Ильича текут слёзы и впитываются в чёрные усы.
Адельберг хотел ему возразить, что патриарх Тихон в Пермь не приезжал, а то как бы он мог об этом не знать, но, глядя на слёзы старика, понял, что этого сейчас вовсе не нужно.
«Не в себе!» – подумал он про Тельнова.
Глава 3
Мария стояла около дверей городского статотдела и от нетерпения переминалась с ноги на ногу. Было шесть часов вечера, и она ждала своего постояльца.
Адельберг вместе с сослуживцами вышел из здания, увидел Марию и направился к ней. На его вопросительный взгляд она ответила:
– Сегодня, как стемнеет, к вам придёт человек.
– Хорошо, ступай. Я скоро буду.
* * *Александр Петрович сидел у стола в свете керосиновой лампы и читал газету. С улицы послышались шаги по деревянному настилу, который был положен от калитки и до двери дома.
– Марьюшка! Пойди встреть человека. Может, это… – сказал в открытую дверь Александр Петрович и тут же обратился к сидевшему в углу Тельнову: – Кузьма Ильич, окажите любезность! Если это люди, которых мы ждём, дабы их не смущать, побудьте вместе с Марьюшкой, помогите ей по хозяйству. Люди эти очень осторожные, может и сорваться.
– Не извольте беспокоиться, – с готовностью встал с лавки Тельнов, запахнул вокруг поясницы Марьин толстый шерстяной платок и вышел из комнаты.
Через минуту Мария впустила молодого китайца.
Тот поклонился и сказал:
– Моя еси Антошка Чжан! Быстло дело говори, моя уходзи!
Однако Александр Петрович не торопился. Он медленно сложил газету, не спеша развернулся к китайцу, степенно огладил отпущенную в Благовещенске бородку и после некоторой паузы, не приглашая его сесть, переспросил:
– Чжунго дэ синмин – Чжан, чжэйга во миньбай! Даныпи, вэй шэнмо ни цзяо Антошка?
Китаец не ожидал такого оборота, что его будут спрашивать, почему он китаец – Чжан, а по имени – русский Антошка; от неожиданности он ещё раз поклонился, открыл рот и ничего не сказал.
– Садись! – медленно произнес Александр Петрович и после некоторой паузы добавил: – Антошка! Я слышал, ты в Китае давно не был. Почему?
– Моя нельзя Китай ходзи! Японса!.. – И показал ребром ладони, как перерезают горло.
– Что так? – спросил Александр Петрович.
Антошка немного поёрзал на лавке, смущённо помолчал и сказал:
– Моя японса землю копал, дасыла… – и ещё раз провёл ребром ладони по горлу.
– Убил и закопал. Понятно. Ну это ваше дело! А разве в Китае сейчас много японцев? – притворно удивился Александр Петрович.
– У-у! Многа! – воскликнул Антошка и замахал руками. – Его Сахалян японса многа! Волосы стриги – хозяин, гостиница – хозяин, аптека – хозяин, магадзин – хозяин многа. Везде многа! Дзенги многа! Всё знаит!
– А за что ты их так?
– Моя исё увизу, убъю! Она моя блатка убил, делевня зог, всех убил! Тамадэ!
– Ладно, не ругайся! Я тебя не за этим искал!
– Моя знай, зацем твоя искала! Сколька дзеньги и какой дзень?
– Я готов сейчас, но нас будет двое!
– Двои плохо! Моя лодка маленький. Дзеньги два лаз!
– Хао! Кэ и! – согласился Александр Петрович.
Антошка ещё раз с уважением и удивлением посмотрел на него, встал, поклонился и, кивнув в сторону кухни, сказал:
– Ни дэн и ся! Во дуй Маша шо!
– Хорошо, я немного подожду! А Маша-то тебя поймёт?
В ответ Антошка только широко улыбнулся.
Через минуту после того, как китаец ушёл, в комнату зашёл Кузьма Ильич и Марья, у обоих на лице было удивление.
– Что вы на меня так смотрите? Я с ними до войны почти три года… работал. – И добавил: – Марьюшка, собирай нас в дорогу!
Глава 4
Александр Петрович, следуя за китайцем-боем, поднялся на второй этаж гостиницы «Сибирь», остановился у двери 23-го номера и постучал. Дверь открыла высокая стройная русская женщина с гладко зачёсанными, светлыми, кудрявыми на висках волосами.
Адельберг представился, и она мягким жестом пригласила его войти.
– Прошу! Располагайтесь! – сказала она и показала на кресла у окна рядом с низким китайским резным столиком тёмного дерева, на котором лежали коробка с сигарами, курительные принадлежности, стояли ваза с фруктами и бутылка французского коньяку. – Сергей Афанасьевич скоро освободятся!
Адельберг сел в кресло, взялся за сигарную коробку, открыл её и закрыл. Он переправился из Благовещенска в Сахалян всего несколько дней назад, не успел толком оглядеться, как вдруг был оповещён о том, что его приглашает на разговор атаман Лычёв. О чём мог быть этот разговор, он мог только догадываться.
Сидя в кресле, он стал осматривать комнату.
Комната была большая, светлая: два высоких окна были занавешены короткими тюлевыми занавесками и тяжёлыми, со шнурами и кистями, коричневыми атласными портьерами с рисунком в стиле Людовика Шестнадцатого. Между окнами стоял будуарный столик, над которым висело зеркало хорошего качества в резной деревянной раме с перламутровыми накладками. В правой от окон боковой стене была дверь, видимо в соседнюю комнату. С противоположной стороны, упираясь в изразцы голландской печи с чёрными чугунными дверцами и начищенной до зеркального блеска медной круглой вьюшкой, стоял бархатный диван русской работы, с высокой спинкой, с узким зеркалом и круглыми валиками по бокам; на полу лежал толстый, мягкий китайский шёлковый ковер. Мебель, занавески, салфетки, множество расставленных по комнате китайских фарфоровых, костяных и бронзовых безделушек, на стенах картины маслом и несколько офортов – всё было хорошо, со вкусом подобрано и находилось в полной гармонии и порядке. На всём лежал отпечаток домашнего уюта, чувствовалась хозяйская, женская забота. У Александра Петровича вдруг защемило на сердце и захотелось курить, он заставил себя отвлечься от созерцания обстановки и вспомнил женщину, которая открыла ему дверь и пригласила войти: молодую, красивую, одетую в городскую белоснежную, приталенную, с воротничком стоечкой, отутюженными рукавами и буфами на плечах блузку и широкую, в складку, фиолетовую юбку. У неё был гладкий зачёс и тяжёлый узел волос, по-казачьи забранный на затылке в маленький шёлковый чехол. Он видел таких – амурских казачек в Благовещенске, с такой же статью, хотя и одетых попроще. От этой женщины и всего того, что сейчас было перед ним, веяло забытой домашней жизнью.
Александр Петрович встал из кресла и подошёл к зеркалу. Он был причёсан и чисто выбрит, но всё остальное плохо вписывалось в обстановку комнаты: на нем была тёмно-синяя косоворотка, старый чёрный пиджак рабочего с городской окраины и шерстяные брюки, заправленные в короткие смазные сапоги, – это был его костюм. Потёртое на рукавах и плечах, подбитое ватой пальто с бархатным воротником он оставил в гардеробе гостиницы: «Если не бриться и зарасти под самые глаза, и картузик напялить какой-никакой, приказчиком из скобяной лавки мог бы вполне… представиться».
Он ещё раз оглядел комнату.
«Сколько же лет я не был в такой обстановке… где не пахнет ни войной, ни тайгой!» – с тоской подумал он, подошёл к окну и упёрся кулаками в подоконник.
Гостиница «Сибирь», где он сейчас находился, стояла в середине второй от берега параллельной Амуру улицы китайского города Сахалина, и из её окна был виден советский Благовещенск. Александр Петрович смотрел на него: он разобрал купола собора и острые шпили крыши магазина Кунста и Альберса, вон на середине дороги к пассажирскому дебаркадеру высится Триумфальная арка; баржи и лодки облепили пристань и берег, вот пограничный сторожевой монитор «Яков Свердлов», постоянно стоящий на якоре прямо на амурском фарватере и пускающий по ветру едкую тонкую струйку угольного дыма. По набережной ходили и ездили люди, конные упряжки и редкие автомобили, а вон между зданиями виден забор городского рынка.
Несколько дней назад, только со второго этажа благовещенского статотдела, он точно так же смотрел на Сахалян, видел крышу гостиницы «Сибирь» и не думал, что попадёт в неё и будет смотреть на Благовещенск. Ощущение мира и спокойствия, которое исходило от обстановки в комнате и от женщины, открывшей дверь Александру Петровичу, было непривычно и не похоже на совсем недавнюю, прежнюю жизнь; поэтому казались сном видневшиеся через реку в полуверсте: советский берег, Благовещенск, статотдел, совгражданин Александр Петрович Кожин, прапорщик царской армии нищий Тельнов… Александр Петрович глянул вниз – на улице перед гостиницей стоял Кузьма Ильич: «Интересно, а что он делает под окнами, этот глупый старик! Я ведь просил его сидеть на постоялом дворе и ждать меня…»
Лычёв вошёл через бесшумно открывшуюся боковую дверь. Он был в скромной солдатской гимнастёрке защитного цвета с золотыми, шитыми зигзагом генеральскими погонами русской императорской армии и в чёрных галифе с леями и жёлтыми лампасами.
![Елена Верейская - Три девочки [История одной квартиры]](/uploads/posts/books/239265/239265.jpg)
