Людо ван Экхаут - ЭТО БЫЛО В ДАХАУ
– Повернуться лицом друг к другу!
Это что-то новое. Видимо, на этот раз он решил обойтись без штрафных упражнений, и мы облегченно вздохнули.
– Посмотрите друг на друга внимательнее! Разве вы видели когда-нибудь такие поганые рожи?
Он засмеялся. Мы тоже смеялись в надежде, что это подкупит его.
Но эффект оказался неожиданным.
– Внимание!
Мы встали, недоуменно переглянувшись. Передо мной стоял Йеф и улыбался.
– Разойдись на расстояние вытянутых рук. Достать руками плечи друг друга.
Мы выполнили команду. Кое-кто из персонала начал смеяться. Нас это насторожило. Они, видимо, знали, что произойдет дальше.
– Опустить руки. Правую ногу на десять сантиметров вперед.- Он глубоко вздохнул и засмеялся от удовольствия.
– Хорошо. Начинайте! Бейте изо всех сил в рожу друг другу.
Замешательство и недоумение. Мы искали глаза друг друга. Случалось, мы ссорились из-за куска хлеба, более полной миски супа, из-за лучшего места на нарах, из-за того, что у товарища деревянные башмаки оказались лучше, из-за места в уборной. Но несмотря на все, мы оставались товарищами. Мы стиснули зубы и стояли не шевелясь.
Староста блока растерялся не меньше нас. Он крикнул резким голосом:
– Вы что, оглохли, идиоты проклятые?
Мы дышали глубоко, с хрипом, неровно. Пальцы вытянутых по швам рук окоченели. Каждый из нас сжался от сдерживаемой ярости. Мы старались как можно больше выпрямиться, развернуть плечи и повыше вздернуть подбородок.
– Что же дальше?
Мы почувствовали гордость за нашу солидарность. Никто не струсил. Стоило сдаться одному, сдались бы, наверное, и остальные. Можно было бы ударить слабо, не причиняя боли друг другу, но тогда мы все равно совершили бы поступок, оскорбительный для нас самих. Мы молча смотрели в глаза друг другу.
– Отказываетесь выполнять приказ?! Ну погодите! Мы научим вас выполнять приказы!
К нам подскочили капо. Обычно это были профессиональные убийцы и садисты-заключенные, ставшие палачами за добавочный кусок хлеба. Они сталкивали нас головами, били с неистовым бешенством. Кровь текла по лицам. Мерзавцы бегали вдоль шеренги, били, пинали, ругались, сыпали проклятиями.
– Почему вы не лупите друг друга? Ведь у вас, проклятых крематорских собак, уже и сил нет, чтобы бить больно. Поколотили бы друг друга, да и отделались бы. А теперь придется испытать силу наших кулаков.
Мы молча смотрели друг на друга, мы словно хотели удесятерить наши силы. Это был запоминающийся момент. Один из тех, о которых мы потом охотнее всего вспоминали. В такие минуты мы почти гордились тем, что были узниками Дахау. В такие минуты исчезали различия в вере, расе, социальном положении, в политических убеждениях, языке, мировоззрении и на первый план выступало чувство солидарности, которое и по сей день существует между политическими заключенными всех стран. Мы не пошевелились даже, чтобы вытереть кровь. У нас пропал страх. В такие минуты человек чувствует себя сильным, несмотря на побои и унижения. Мы еще не совсем превратились в животных. Мы освобождались от животных инстинктов и становились подлинными людьми. Ненавистные палачи могли делать с нами все, что хотели, но они не могли сломить нашу волю. Если Мы продолжали верить в наши идеалы, если мы оставались товарищами, то сила и победа в конечном итоге были за нами. Можно остаться сильным и победить, даже если и погибнешь от руки убийц.
– Внимание! – прокричал староста блока.
Мы снова замерли, ожидая очередного унижения, новых побоев. Я смотрю на Йефа. Простой парень, которого никогда не волновала политика и идеалы которого составляли «хорошая баба да сытый желудок». Но в тот день Йеф показал себя настоящим человеком, так же как и очкарик из Лира – тощий как былинка, казалось, его вот-вот сдует ветром. Наша дружба и ненависть к врагам сделали нас сильными.
– Плюйте друг другу в лицо!
Никто из нас даже не шелохнулся, внутри все клокотало. Мы были сильнее их! В их власти была и жизнь наша и смерть, но они не могли заставить нас повиноваться.
Эсэсовцы часто вот так глумились над заключенными, но самым мерзостным был приказ мазать друг друга нечистотами, а затем счищать их.
Староста блока, встретив наше молчаливое сопротивление, пришел в бешенство. Он орал, брызгая слюной, как сумасшедший. Его помощники помчались в боксы и вернулись, вооруженные ножками от столов и табуретов, плетьми, которыми снабдили их эсэсовцы. Они с криком подлетели к нам. Ярость старосты подстегивала их.
– Последний раз повторяю,- орал он срывающимся голосом. – Плюйте друг другу в поганые рожи!
Мы продолжали стоять неподвижно. И тогда появились эсэсовцы. С проклятиями они начали плевать нам в лицо.
Мы стояли как изваяния. Изваяния, которые можно осквернить, но которые и после этого не утратят своей чистоты. Мы чувствовали их плевки на своих лицах, и каждый, внутренне сжимаясь, внешне старался держаться твердо.
– Это не плевки, слышите вы! Это благородная арийская слюна. Облизывайте морды друг другу!
Но мы по-прежнему не двигались. И тогда нас снова начали избивать. Но уже без прежней ярости. Немцы поняли, что проиграли.
– Три дня без пищи!
Но в тот момент нас это не испугало, главное – мы одержали победу!
Иной раз поступки старосты блока встречали одобрение заключенных. Например, он обычно беспощадно пресекал воровство, если крали у товарищей. Существовало коренное отличие в том, как относились в лагере к обычной краже и к воровству у товарищей. Если кому-нибудь из нас удавалось «организовать» что-либо у эсэсовцев, это поощрялось. Но за кражу друг у друга строго наказывали. Мера наказания зависела от характера кражи. Предположим, у кого-то пропадали деревянные башмаки и ему не оставалось ничего другого, как тоже украсть. Если он попадался на месте преступления, то получал свои двадцать пять палочных ударов, и дело с концом. Но если кто-нибудь попадался на краже хлеба, то, помимо двадцати пяти ударов, он получал еще взбучку от своих товарищей. Иногда истощенные, слабые заключенные забивали вора до смерти.
Староста блока № 19 однажды особо отличился, наказав группу заключенных-итальянцев. Нам, узникам, пережившим ад, этот случай запомнился навсегда.
Говорили, что итальянцы были партизанами и немцы схватили их где-то в горах. Они показались нам крепкими парнями. Даже староста блока выглядел заморышем рядом с ними. Все мы с удивлением уставились на них, когда их привели в блок. Не известно, по какой причине, но итальянцы остались в своей одежде, в добротных сапогах. Они брезгливо смотрели на нас, одетых в грязные лохмотья.
Правда, скоро от их гордости не осталось и следа. Не прошло и недели, как голод и вши сделали свое дело. Итальянцы стали менять свою одежду и сапоги на хлеб.
Однажды они направили к старосте блока делегата, знавшего немецкий язык. Делегат вытянулся перед старостой по-военному.
– Что тебе, макаронник?
– Здесь нечеловеческие условия,- сказал итальянец.
– Верно,- согласился староста.- Это условия как раз для паршивых итальянских свиней.
– Но мы не можем так жить.
– А никому и не нужно, чтобы вы здесь жили. Вас прислали сюда подыхать, как и всю остальную падаль.
– Но мы хотим выбраться отсюда,- сказал итальянец.
Староста блока разразился хохотом.
– Выбирайтесь! Есть разные способы выбраться отсюда: можно покончить жизнь самоубийством, в Дахау это разрешается. Только надо довести дело до конца, за неудачную попытку строго наказывают-переводят в бункер, а оттуда никто не возвращается. Кроме того, вы должны действовать сами, без посторонней помощи. Если узнают, что вам кто-то помогал, его тоже отправят в бункер. Я припасу вам побольше веревки, если хотите.
Итальянец отрицательно покачал головой.
– Мы не собираемся умирать. Мы хотим жить.
– Бежать…- подсказал староста.- Можно, конечно. Но, к несчастью, все беглецы неизбежно возвращаются обратно. И со всеми поступают одинаково – привязывают к столбу у входа в лагерь, вешают на грудь дощечку с надписью: «Я снова здесь!» А иногда эсэсовец приказывает повесить на беглеца барабан, и тот должен бить в барабан, обходя весь строй на поверке, и громко выкрикивать: «Я снова здесь!» После этого его привязывают к столбу. И там он висит без еды и питья, пока не умрет. Обычно больше четырех дней никто не выдерживает. Но некоторые неудачники висят иногда целую неделю.
– Мы не собираемся бежать. Мы хотим служить в эсэсовских войсках.
Староста блока окаменел от изумления. Он медленно встал.
– Что вы хотите?!
– Служить в эсэсовских войсках.
– Вот это да! – воскликнул староста, и все заметили, как у него заблестели глаза. Очевидно, у него тут же созрел какой-то план. – Если вы попадете в эти войска, то вам придется драться в России.
– Это не меняет дела. Мы готовы на все. Здесь все равно не жизнь.
