История рода Олексиных (сборник) - Васильев Борис Львович
— Еще не вечер, болгары.
Вскоре противник возобновил штурм. Аскеры наступали не только со склонов Тырсовой горы: густые колонны их показались на шоссе. Извилистая дорога позволяла Большой и Малой батареям вести огонь лишь на отдельных открытых участках; турки перебегали их, скапливаясь в недосягаемых для артиллерии местах, и вновь упорно продвигались вперед. Действуя так, они в конце концов прорвались бы к отрогам горы святого Николая, где их никак не могли поразить русские снаряды, и оттуда всей мощью ударить по малочисленным защитникам южных отрогов, которые шипкинцы называли Орлиным гнездом. Скалы здесь почти отвесно обрывались вниз, но аскеры Сулеймана, пройдя жестокую школу боев в Черногории, не боялись скал, пропастей и обрывов. Начальник южной позиции полковник граф Толстой понял опасность.
— Взрывайте фугасы.
Первый фугас был взорван неудачно: Романов неверно определил расстояние, и взрыв произошел раньше, чем подошли турки. И все же сила его была такова, что противник сразу отхлынул: первая атака Селиха-паши по шоссе была сорвана.
Однако свежие таборы Реджеба-паши по-прежнему яростно рвались к левому флангу, стараясь во что бы то ни стало пробиться к Стальной батарее, овладеть ею и разрезать всю русскую оборону. Их громили пушки со Стальной и Центральной батарей, но орудия могли вести огонь только по скатам Тырсовой горы. Ниже, в седловине между Тырсовой и Николаем, лежало мертвое пространство, недоступное артиллерии; достигнув его, аскеры получали передышку, возможность накопить силы и атаковать вверх по склону расположенные по гребню ложементы.
Артиллерия могла отбросить, сорвать начало турецкой атаки, но на втором ее этапе она была бессильна. Защитникам оставалось рассчитывать только на свои силы: на залповый огонь и штыковые контратаки. И из всех ложементов еле слышно за ревом снарядов, криками «Алла!» и воем турецких рожков донеслось:
— К стрельбе готовьсь! Залпами пополувзводно!..
Почудилось, будто эту команду услышали турецкие стрелки: град пуль обрушился на ложементы. Высланные Реджебом-пашой черкесы укрылись в скалах Тырсовой горы, откуда и вели безостановочный огонь из дальнобойных магазинок. Упали первые убитые.
— Садись!.. — срывая голос, закричал Гавриил. — Всем сесть в ложементах! Сесть!..
Команда перекинулась к соседям, ополченцы и орловцы укрылись за камнями, а пули продолжали полосовать воздух над головой. Жужжанье их слилось в единый гул, из которого выделялись лишь тупые короткие удары: свинец плющился о камень.
Пока аскеры Реджеба-паши прорывались сквозь заградительный огонь батарей, на шоссе вновь началось наступление. Среди синих колонн атакующих замелькали белые одежды мулл, взвыли рожки, донеслось далекое «Алла!». Большая и Малая батареи вели частый огонь, но противник умело использовал изгибы шоссе. Волна все ближе и ближе подкатывала к Орлиному гнезду.
— Прошу более не ошибаться, поручик, — сквозь зубы сказал Толстой.
Романов и сам понимал, что ошибиться нельзя: он стоял в рост, держа провода от гальванической батареи, и напряженно следил за турками. Вокруг него жужжали пули, одна ударила в бок, но поручик даже не почувствовал, что ранен. Затаив дыхание, он считал шаги, он весь был там, у своих фугасов. «Только бы не перебило провода, только бы не перебило провода…» И соединил контакты как раз тогда, когда первые ряды вступили на фугас. Вторично гигантский взрыв динамита потряс воздух, взлетела земля, камни, тела в синих мундирах, и колонну будто смыло: с такой быстротой она кинулась назад, подальше от дьявольских русских мин.
— Хвалю, Романов, — сдержанно сказал Толстой. — Ступайте на перевязку.
Напуганные мощными взрывами турки более на шоссе не показывались, но продолжали упорно рваться к отрогам левого фланга. Картечные гранаты вырывали десятки атакующих, но уцелевшие с неистовыми криками «Алла!» неудержимо шли сквозь огонь. Такого боевого порыва доселе никогда еще не встречали русские. Все ярусы ложементов давно полыхали залпами, а турки все шли и шли, и на поддержку скатывались новые колонны. Над позицией стоял несмолкаемый грохот, в котором тонули отдельные выстрелы, и солнце тускло светило сквозь сплошную завесу дыма и пыли.
И снова атака захлебнулась. Смолк грохот батарей, турецкие рожки, дикие крики «Алла!», и даже стрельба черкесов стала заметно реже. Противник выдохся. Медленно рассеивался пороховой дым, сползая в низины, сухая каменная пыль скрипела на зубах.
— Раненым на перевязку, убитых убрать из ложементов, — сказал Олексин, обессиленно садясь на горячие камни. — Всем посчитать патроны.
— Живы, Гавриил Иванович? — крикнули из соседнего ложемента.
Поручик с напряжением узнал в грязном, осунувшемся за несколько часов молодом офицере Никитина. Улыбнулся устало:
— А вы?
— Чудом! Фуражку с головы пуля унесла!
С другой стороны к Гавриилу шел капитан Нинов. Пули жужжали густо, но старый воин не склонял головы. Седые волосы его побурели от пыли и пороховой копоти.
— Сколько турок бежало, а сколько отошло, считали?
— Не было времени.
— Я тоже не считал, но показалось, что отошло меньше. Послал Тодора Младенова: говорит, не все отошли. Много осталось под горою.
— Благодарю, капитан. Первые ложементы, изготовиться к бою! Никитин, глядите в оба, здесь нам артиллерия не поможет.
— То же самое я сказал моему сыну Ангелу, — усмехнулся Нинов, садясь рядом. — Аскеры Сулеймана больше боятся своего вождя, чем смерти. Я дрался с турками в Болгарии, Герцеговине, Черногории и под Севастополем, но я не видал таких атак.
Красные фески появились перед ополченцами внезапно, словно вынырнув из-под земли. Появились молча, без команд и сигналов, и так близко, что защитники отчетливо различали лица. На таком расстоянии не ожидавшие броска не успели бы наладить залпового огня, на что и рассчитывали турецкие офицеры, а разрозненная стрельба не могла остановить единого порыва атакующих. Перед турками лежал пологий подъем, полтораста шагов, и они с хода врывались в ложементы. Исход боя решали секунды, и казалось, что власть над этими секундами принадлежит аскерам Сулеймана.
— Ур-ра!..
«Ура» было жиденьким: пятнадцать ополченцев во главе с подпоручиком Ангелом Ниновым дружно ударили в штыки. Турок к тому времени скопилось уже около двухсот, снизу лезли и лезли, но удар был внезапен, а «Ура!» вдруг стало пугающе грозным: все защитники горы святого Николая — орловцы и ополченцы, стрелки и артиллеристы, офицеры и рядовые — подхватили это «Ура!». Штыками и грозным ревом сотен пересохших глоток противник был сброшен со ската. Из атаки вернулось десять болгар; они молча положили к ногам капитана Нинова тело убитого подпоручика.
Но аскеры атаковали вдоль всего левого фланга, и стрелять было некогда. Навстречу штурмующим посыпались камни, бревна, испорченные ружья — полетело все, что можно было обрушить на врага. Грохот камней, крики раненых и непрекращающееся «Ура!» заглушали все команды, и Олексин только махнул рукой, призывая своих. Он бежал навстречу туркам, зажав по револьверу в каждой руке, стреляя в упор и только по офицерам. А те ложементы, которые оказались вне зоны штурма, лежавшая в резерве за Стальной батареей рота орловцев и все артиллеристы помогали своим, чем могли: хриплым, неистовым и страшным боевым кличем России. «Ура!» гремело над всей горой святого Николая, и только старый Нинов молча стоял над телом сына, погибшего в своей первой атаке.
Это были мгновения не только величайшего боевого подъема — это было единение. В бою перемешались русские и болгары, солдаты и офицеры, перемешались, помогая друг другу, выручая из беды, спасая от гибели. Неудержимый боевой восторг общей победы охватил всех. Орловец в грязной изодранной рубахе вскочил на бруствер ложемента.
— Братья! — крикнул он, и Гавриил узнал жениха своей сестры. — Братья русские, братья болгары! Общее дело сплотило нас, общая кровь породнила. Поклянемся же умереть здесь, но не пустить турок в долину Янтры!..
