Эйдзи Ёсикава - Честь самурая
— В чем дело, Сабуробэй? Что-нибудь скверное произошло во время вашего разговора с Хидэёси?
— Мой господин, в моем сердце печаль и тяжесть после встречи с Хидэёси.
— Что такое? Неужели он пригласил вас, чтобы выбранить?
— Если бы так, мой господин, то я не говорил бы о печали. Произошло неожиданное. Нас заставили подписать соглашение, вернее — обязательство. Вам не избежать того же, мой господин. — Он пересказал Нобуо решения, предложенные Хидэёси, и добавил: — Было несомненно: если мы откажемся, он повелит убить нас на месте, вот почему пришлось поставить свои имена. Позже, сидя за угощением с людьми князя, я улучил минуту и поспешил сюда. Когда обнаружат, что я исчез, поднимется страшный переполох. Но и вы не в безопасности, мой господин. Прошу вас, скорее удалитесь прочь.
У Нобуо побелели губы. Безжизненный взгляд говорил, что он не расслышал или не пожелал услышать и половины сказанного. Но его сердце билось, как колокол, и он не мог сохранять спокойствие.
— Но как же… где остальные?
— Я вернулся один и по своей воле. Об остальных ничего не знаю.
— Они тоже подписали эту бумагу?
— Да.
— И как ни в чем не бывало бражничают с приверженцами Хидэёси? Как я ошибался! Эти люди хуже зверей!
Бранясь, Нобуо поднялся с места, принял из рук оруженосца большой меч и быстрыми шагами вышел из комнаты. Сабуробэй бросился следом, заклиная князя сказать, куда он идет. Нобуо повернулся и, понизив голос, бросил:
— Коня!
— Мгновение, мой господин! — воскликнул Сабуробэй.
Разгадав планы князя, он поспешил на конюшню.
У Нобуо был отменный рысак по кличке Молот. Едва вскочив в седло, Нобуо пришпорил коня и помчался прочь в кромешную тьму. До самого утра никто не догадался, что он уехал. Встречу Нобуо с Хидэёси отменили под предлогом, будто Нобуо внезапно заболел. Хидэёси невозмутимо вернулся в Осаку — он словно заранее ожидал именно такого поворота событий.
Нобуо, воротившись в Нагасиму, заперся в крепости, сказался больным и не показывался на глаза даже ближайшим подданным. И не только в мнимой болезни было дело, но в действительном недомогании. Во внутренние покои допускали только лекаря. Как раз в это время за крепостной стеной начала цвести слива, но в саду больше не звучала музыка, и казался он тихим, безжизненным и заброшенным.
По городу и по обеим провинциям, Исэ и Ига, разошлись тревожные слухи, число их множилось день ото дня. Бегство Нобуо из храма Ондзё вызвало у людей подозрения и скверные предчувствия.
Советники Нобуо разом, словно сговорившись, разъехались по домам и не показывались в Нагасиме. Благодаря этому слухи только усилились, во всей провинции воцарилось беспокойство.
Правда с трудом выходит наружу, однако всем было ясно, что между Хидэёси и Нобуо вновь начались разногласия. Разумеется, причиной всех тревог было двусмысленное положение Нобуо, и у него нашлось, на кого опереться. Нобуо оставался человеком старых взглядов и верил в действенность заговоров и козней. Он поддерживал добрые отношения с союзниками, однако любил намекать, что у него есть некие таинственные друзья, на которых он сможет рассчитывать в трудный час. Когда таковых не находилось, он терял голову.
Сейчас он вспомнил о великом игроке, давно уже пребывающем далеко от игровой доски под названием «борьба за власть». Это был «спящий дракон» из Хамамацу — князь Токугава Иэясу.
Для того чтобы заключить союз, согласия одной стороны недостаточно. Сама мысль использовать Иэясу как слепое орудие в борьбе против Хидэёси свидетельствовала, как плохо разбирался Нобуо в людях. Человек ограниченный, он оказался не способен читать в чужом сердце. Так охотник, устремившийся за оленем, не замечает гор.
Вовлекая Иэясу в заговор, Нобуо пытался тем самым воспрепятствовать дальнейшему возвышению Хидэёси. Однажды вечером, в начале второго месяца, Нобуо отправил гонца к Иэясу. Они составили странный военный союз, оба участника которого только и ждали удобного часа, дабы нанести предательский удар Хидэёси.
На шестой день третьего месяца в крепости внезапно появились трое советников, не бывавших здесь после памятной ночи в храме Ондзё. Нобуо пригласил их к своему столу. Со времени несостоявшейся встречи с Хидэёси Нобуо считал их предателями, злоумышляющими против него, и от одного вида их он пришел в ярость.
Тем не менее он любезно угощал гостей, а после того, как они насытились, внезапно сказал:
— Кстати, Нагато… Мне хотелось бы, чтобы ты осмотрел новое ружье, только что присланное оружейником из Сакаи.
Они прошли в соседний покой, и Нагато принялся осматривать мушкет. В это мгновение один из приверженцев Нобуо, крикнув: «Именем моего господина!» — схватил Нагато сзади.
— О низость! — выдохнул Нагато, пытаясь выхватить из ножен меч.
Более могучий противник поверг его наземь, и Нагато бессильно заворочался на полу.
Нобуо вскочил с места и заметался по комнате, оглушительно крича:
— Отпусти его! Отпусти!
Однако схватка продолжалась.
Обнажив меч и занеся его высоко над головой, Нобуо вскричал вновь:
— Отпусти его! Если не отпустишь, я не смогу его убить! Приказываю: отпусти!
Самурай держал Нагато за горло и, улучив мгновение, отшвырнул его от себя, затем, не дожидаясь удара Нобуо, пронзил Нагато малым мечом.
У входа стояли на коленях еще несколько приближенных Нобуо. Они доложили, что два других советника также умерщвлены. Нобуо, услышав это, одобрительно кивнул, но не смог удержаться от горького вздоха. Несмотря на тяжесть проступка, убийство людей, верой и правдой прослуживших ему долгие годы, было жестокой карой. Да, необузданный нрав достался ему по наследству от Нобунаги. Но вспышки ярости покойного князя Оды оправдывались страстностью натуры и всегда были исполнены значения. Жестокость и коварство Нобунаги люди считали мало привлекательным, но оправданным ответом на вызов времени. Действия же князя Нобуо не объяснялись ничем, кроме непомерного тщеславия.
Тройное убийство в крепости Нагасима вызвало беспорядки, начавшиеся той же ночью. Происшедшее намеревались некоторое время держать в тайне, но уже на следующее утро воины Нобуо получили приказ взять приступом крепости, принадлежавшие казненным.
Народ догадывался не зря: предстоят новые смуты. Искры волнений затлели еще год назад, и вот сейчас вспыхнуло пламя, способное охватить всю страну. Тяжелые предчувствия обернулись страшной явью.
Монах-воин
Икэда Сёню отличался тремя качествами: малым ростом, отвагой и умением исполнять танец с копьем. Ему было сейчас сорок восемь лет, почти столько же, сколько Хидэёси.
У Хидэёси не было сыновей, у Сёню — три сына, и он мог гордиться ими. Все трое уже вошли в возраст воина. Старшему Юкискэ было двадцать пять лет, и он исполнял обязанности коменданта крепости Гифу; средний, двадцатилетний Тэрумаса, был комендантом крепости Икэдзири; младший, которому было всего четырнадцать, жил в доме отца.
Сёню познакомился с Хидэёси еще в те времена, когда последнего звали Токитиро. Теперь между ровесниками зияла глубокая пропасть, хотя Сёню тоже немалого добился. После гибели Нобунаги он наряду с Кацуиэ, Нивой и Хидэёси вошел в четверку правителей Киото, и хотя эта должность была временной, она ему льстила. К тому же в провинции Мино Сёню с сыновьями владел тремя крепостями, тогда как в четвертой — крепости Канэяма — начальником войска был его зять Нагаёси.
Жизнь Сёню складывалась благополучно, волноваться было не о чем. Хидэёси всегда вел себя предупредительно по отношению к старому другу и не обходил его вниманием. Он даже одну из дочерей Сёню выдал замуж за своего племянника Хидэцугу.
И в мирные времена Хидэёси на всякий случай крепил дружбу с Сёню, а в наступившем году — когда решающее сражение стало неотвратимым — видел в Сёню своего главного союзника. Он послал гонца в Огаки с предложением усыновить зятя Сёню и передать под его управление провинции Овари, Мино и Микава.
Дважды Хидэёси отправлял Сёню собственноручные послания. То, что они оставались без ответа, вовсе не означало, будто Сёню сердится или завидует. Он как никто другой понимал, что, служа Хидэёси, может рассчитывать на более щедрую награду, чем на любой другой службе. И он понимал также, что властолюбие, столь открыто проявляемое Хидэёси, обещает хорошее будущее и ему самому.
Сёню не спешил с ответом на щедрое предложение только по соображениям нравственного порядка: он не был уверен, что грозящая война между западным и восточным войском будет справедливой. Токугава обвинял Хидэёси в предательстве, утверждая, будто Хидэёси уничтожил одного из сыновей покойного князя Оды, а теперь готовится поразить законного наследника, Нобуо.
