Джеймс Клавелл - Сёгун
– Прекрасно. – Исидо ничего другого и не ожидал. – Ниндзя напали в надежде поживиться. По поводу пропусков мы проголосуем. Я голосую за то, чтобы их отобрать.
– Я не согласен, – заявил Дзатаки.
– Простите, но я тоже против, – присоединился Оноси.
Ито покраснел под их внимательными взглядами:
– Я должен согласиться с господином Оноси… В то же самое время… ну… трудно сказать…
– Голосуйте! – мрачно потребовал Исидо.
– Я согласен с вами, господин командующий.
Кияма высказался последним:
– Простите, я не согласен.
– Это решено, – подхватил Оноси. – Но я согласен с вами в том, господин Исидо, что у нас есть и другие срочные проблемы. Надо знать, что теперь будет делать господин Торанага. Как вы считаете?
Исидо уставился на Кияму, лицо его было неподвижно.
– А вы что думаете?
Кияма пытался выбросить из головы все страхи, ненависть, злобу, беспокойство… Надо собраться с духом и сделать окончательный выбор – Исидо или Торанага… Пришло время этого решения! Он живо вспомнил, как Марико говорила об измене Оноси, предательстве Исидо и том, что у Торанаги есть доказательства… О чужеземце и его корабле… О том, что может случиться с наследником и Церковью, если во главе государства окажется Торанага… Что может произойти с их законом, если страной станут править святые отцы… Наплывали и другие мысли. Почему отец-инспектор так беспокоился о еретике и его судне, о том, что случится, если черный корабль будет захвачен? А вот генерал-капитан убежден, что Андзин-сан – порождение Сатаны. И правда – как он околдовал Марико и Родригеса…
«Бедная Марико, – печально думал Кияма. – Умереть таким образом после стольких страданий, без причастия, без последних обрядов, без священника… Лишиться бесконечного Божьего милосердия… Мадонна сжалится над ней… Так много слез лета…
А Атико! Намеренно ли убил ее вожак ниндзя, или она просто подвернулась под руку? Как смело она бросилась в бой, не испугалась… Бедное дитя! Почему чужеземец все еще жив? Почему ниндзя не убил его? Если это грязное нападение задумано Исидо, ниндзя приказали бы убить и варвара. Исидо должно быть стыдно, что у них ничего не получилось… Такая неудача! Но как мужественна, как умна Марико, заманившая нас в свою западню!
И чужеземец! Будь я на его месте, никогда не сумел бы задержать ниндзя, проявить столько мужества… Защитить Марико от ужасного, позорного плена… И Кирицубо, Садзуко, госпожу Эцу и даже Атико… Если бы не чужеземец и не это тайное убежище, госпожа Марико была бы захвачена… Вместе с остальными… Как самурай, я должен засвидетельствовать Андзин-сану свое почтение – он истинный самурай!
Боже, прости мне то, что я не стал помощником Марико при сэппуку, как того требовал мой христианский долг! Еретик помог ей и возвысил ее, как Иисус Христос помог людям и возвысил их! Еретик, а не я! Я предал ее… Кто же из нас христианин? Не знаю… Но все равно – он должен умереть…»
– А как быть с Торанагой, господин Кияма? – упорствовал Исидо, уставившись на него. – С нашим врагом?
– А как быть с Канто? – Кияма в свою очередь внимательно следил за Исидо.
– Когда Торанага будет уничтожен, предлагаю отдать Канто одному из регентов.
– Кому же?
– Вам, – успокоил его Исидо. – Или, может быть, Дзатаки, господину Синано.
Кияма посчитал это правильным: Дзатаки очень нужен, пока жив Торанага; Исидо уже говорил ему, что Дзатаки потребовал себе в награду Канто. Вдвоем они пришли к решению пообещать Дзатаки Восемь Провинций, но каждый знал, что это только пустые посулы. Оба были согласны, что при первом удобном случае Дзатаки за такую дерзость лишится не только провинций – жизни.
– Вряд ли я заслуживаю такой чести. – Кияма пытался потихоньку сообразить, кто здесь за него, а кто против.
Оноси не скрыл своего неодобрения:
– Это предложение, конечно, ценно, достойно обсуждения, но на будущее. А вот что собирается делать сегодняшний властелин Канто?
Исидо все еще не сводил взора с Киямы:
– Ваше слово, господин Кияма.
Кияма чувствовал враждебность Дзатаки, хотя лицо его врага ничего не отражало. «Двое против меня, – подумал он. – И Отиба, хотя она не голосует. Ито проголосует по указке Исидо, так что я выигрываю, если Исидо действительно имеет в виду то, что говорит. А так ли это?» – спросил он себя, всматриваясь в непроницаемое, жесткое лицо сидящего перед ним и пытаясь определить, правду ли он говорит. Наконец он решился:
– Господин Торанага никогда не пойдет на Осаку.
– Тогда он изолирован, объявлен вне закона, и для подписи Возвышенного уже заготовлено императорское предложение совершить сэппуку! И это конец Торанаги и всей его династии! Навсегда! – Исидо, казалось, добился своего.
– Если Сын Неба прибудет в Осаку, – вставил Кияма.
– Что-о?
Кияма предпочитал все же иметь Исидо союзником, а не врагом, но это не значит, что он не предусмотрел всех возможностей…
– Господин Торанага – хитрейший из людей. Думаю, он достаточно хитер, чтобы расстроить даже прибытие Возвышенного.
– Это невозможно!
– А что, если визит будет отложен? – Кияму внезапно обрадовала растерянность Исидо: он ненавидел его за неудачу.
– Сын Неба будет здесь, как намечено!
– А если Сын Неба не приедет?
– Говорю вам: он прибудет!
– А если нет?
– Но как может господин Торанага этого добиться? – усомнилась Отиба.
– Не знаю… Но если Возвышенный захочет, к примеру, отложить свой визит на месяц, мы ничего не сможем сделать. Ведь Торанага – мастер на всякие такие штуки… Он на все способен – даже плести интриги против Сына Неба.
Наступило мертвое молчание. Всех охватил ужас при мысли об этом и возможных последствиях…
– Прошу меня простить, но… какой же тогда выход? – Отиба ждала ответа от всех этих мужчин.
– Война! – решительно произнес Кияма. – Мы собираем войска сегодня – тайком! Мы ждем, когда визит будет отложен, – первый сигнал, что Торанага плетет интриги против самого Сына Неба. В тот же день мы выступаем на Канто – не дожидаясь конца дождей.
Внезапно начал дрожать пол. Первый, слабый толчок, всего несколько мгновений – и застонали все балки. Толчки продолжались, делаясь все сильнее и сильнее. Трещина в каменной стене поползла вверх. Поднялась пыль, стропила и брусья затрещали, с крыши посыпалась черепица.
Отиба чувствовала слабость и тошноту. Быть может, ее карма – быть похороненной под камнями?.. Она встала, согнувшись, на дрожащем полу и ждала. Как и все в замке, в городе, на кораблях в гавани ждала, когда обрушится удар.
Но нет, дрожание прекратилось… Жизнь возобновляется! Радость бытия овладела ими снова, их смех эхом отозвался по всему замку. На этот раз – в это время, в этот час, в этот день – гибель их миновала.
– Сиката га най… – Исидо все еще дрожал.
– О, все закончилось! – Радость обрушилась на Отибу.
– Давайте проголосуем, – почти дружески предложил Исидо, счастливый, что жив. – Я голосую за войну!
– И я! – эхом повторили все четверо.
Придя в сознание, Блэкторн услышал, что Марико мертва, узнал, как она умерла и почему. Он лежал на футонах, охраняемый серыми, над ним нависал бревенчатый потолок… Вдруг в глаза ударил ослепительный солнечный свет – тишина показалась зловещей. Первый из больших страхов покинул его.
– Я вижу!
Эскулап улыбнулся и что-то сказал, но Блэкторн его не услышал. Он попробовал встать, но почувствовал такую боль, что сразу ослеп, в ушах зашумело. Во рту все еще стоял кислый вкус пороха, тело ломило от боли. На мгновение он снова потерял сознание, потом почувствовал, как чьи-то заботливые руки поднимают ему голову, подносят ко рту чашку. Горько-сладкий травяной настой с привкусом жасмина устранил неприятное ощущение пороха во рту. Блэкторн заставил себя открыть глаза. Лекарь опять что-то сказал, и опять он не услышал. Снова навалился ужас, но он отогнал его. Он вспомнил взрыв, увидел ее мертвой и как он, не имея на то права, давал ей перед смертью отпущение грехов. Усилием воли Блэкторн заставил себя переключиться на другой взрыв – когда он был выброшен за борт, а Альбану Карадоку оторвало ноги. Точно такой же звон стоял в ушах, та же боль и глухота… Слух вернулся только через несколько дней…
«Не стоит тревожиться, – успокоил он себя. – Пока еще рано…» Блэкторн заметил тень от солнца и обратил внимание на характер освещения. «Раннее утро, – догадался он. – Слава Богу, зрение не пострадало…» Губы лекаря шевелились, но сквозь звон в ушах к Блэкторну не пробивалось ни единого слова. Он осторожно ощупал лицо, рот, подбородок. Боли не чувствовалось, ран не было. Проверил шею, руки, грудь. Все в порядке. Заставил руки опуститься ниже, под набедренную повязку. О счастье: жив, не изуродован! А ведь могло случиться то же, что с бедным Альбаном Карадоком… Мгновение он лежал, собираясь с силами, пытаясь преодолеть ужасную головную боль. Потом ощупал ступни, голени. Целы! Тогда он осторожно положил руки на уши и надавил, приоткрыл рот, сглотнул и слегка зевнул, пытаясь прочистить уши, но боль только усилилась. «Потерпи дня полтора! – приказал он себе. – И в десять раз больше – если потребуется! И потом – пока не перестанешь бояться! Вот лекарь, он меня все ощупывает, губы его шевелятся…»
