Алексей Шишов - Четырех царей слуга
Оказалось, что почти 100-тысячная султанская армия Кара-Мустафы-паши и конное войско крымского хана имели достаточно сил, чтобы и сражаться с царской армией боярина Григория Ромодановского, и штурмовать стены Чигирина. Более того, неприятель готовился к генеральному штурму крепости, противостоять которому в полную силу защитники города уже не могли.
Патрик Гордон был знаком с обороной больших крепостей по книгам о военном искусстве, на которые он нигде и никогда не жалел денег. Служба в шведском гарнизоне крепости Эльблинг, знакомство с крепостным Данцигом по большому счету дали ему мало познаний. Однако вычитанное в книгах позволило ему принять решение создать внутри гарнизона сильные отряды, которые по сигналу тревоги перебрасывались туда, где только что был взорван минный подкоп. И зачастую султанскую пехоту, ещё не успевшую спуститься в крепостной ров и подступиться к проделанной бреши, встречал сильный огневой заслон.
Благодаря этому за счёт переброски гарнизонных отрядов из одной части Чигирина в другую локальные приступы в местах взрывов подземных мин успешно отражались. Выручало ещё то, что при больших потерях янычарская пехота второй раз на яростный штурм бреши не шла. Но на оборону всей крепостной ограды необходимых сил у осаждённых уже давно не набиралось. В мазанке, которую занимал Гордон, всё чаще велись такие разговоры:
— Пётр Иванович, убавь для моего полка длину защищаемой крепостной стены. Стрельцов с каждым днём теряю всё больше.
— Не могу, господин полковник. В других полках та же самая картина. И ещё хуже.
— Но если турки опять атакуют меня, кем я буду защищаться?
— Если османы пойдут на приступ в проломе, собирай туда большую часть своих стрельцов. Остальных людей — больных, немощных — оставляй для вида на валу.
— А как же мне биться, если турок пойдёт толпой?
— Биться следует храбро, помолясь святым. А если будет совсем тяжко — сам приду с помощью к тебе...
Осаждённые надеялись на помощь войска воеводы Ромодановского и казачьих полков гетмана Самойловича. Появление их под стенами крепости ждали день ото дня. В такой атмосфере бесплодного ожидания стал падать боевой дух гарнизона. Немаловажную роль в этом сыграла и гибель воеводы Ивана Ржевского, который пользовался у офицеров, стрельцов, солдат и малороссийских казаков большим доверием и личным авторитетом.
В этом отношении с ним не мог, конечно, сравниться служивый иноземец Гордон. Он в этом не обманывался, поскольку продолжал оставаться для московитов «шпанским немцем» или, иначе говоря, наёмным иноземцем. Шотландец знал, что, не прояви он в трудную минуту бесстрашия, твёрдости, не прими волевого решения, всё доверие у гарнизонного офицерства и их подчинённых может рухнуть в одночасье.
Войска воеводы Григория Ромодановского и гетмана Ивана Самойловича, перейдя на правый берег Днепра, расположились близ переправы на Бужинских полях. Здесь и произошло крупное сражение, в котором турки и крымская конница потерпели поражение. Русские и казачьи полки стали преследовать разбитого неприятеля и подошли к мостам через реку Тясьмин, на противоположном берегу которой стоял Чигирин. Но османы успели поджечь мосты.
Перед самой гибелью воевода Иван Ржевский через пробравшегося в крепость лазутчика-стрельца передал боярину Ромодановскому «достоверные вести» — гарнизон успешно обороняется, часто делает вылазки и много турок «побил». В том донесении не было ни слова, что гарнизон тает с каждым днём, что пороха — «огненного зелья» — становится всё меньше, что турки день и ночь неустанно копают минные галерии во многих местах.
Всё же полководец царского войска усомнился в достоверности полученного донесения. Ромодановский отправил в Чигирин подкрепление — 1330 солдат, 409 стрельцов и две с половиной тысячи казаков. Они проникли под покровом темноты в осаждённый город-крепость уже тогда, когда во главе гарнизона встал полковник Гордон. Узнав об этом, боярин-воевода и гетман Самойлович сочли, что новый комендант сумеет правильно распорядиться полученной властью и воинской силой, прибывшей на подкрепление.
Русская армия и украинское казачество стояли против султанских войск, будучи разделены лишь рекой Тясьмин. Форсирование её на виду османов неизбежно привело бы к большим потерям. Великий визирь Кара-Мустафа-паша мог обрушиться со всем своим 100-тысячным войском и крымской конницей на авангард противника, только-только переправившегося через Тясьмин. Поэтому стороны выжидали, не решаясь завязать новую битву в поле.
8 августа к боярину и воеводе Григорию Григорьевичу Ромодановскому приехал в лагерь «с царским похвальным словом» стольник Афанасий Хрущов. От имени государя было приказано оборонять Чигирин, оказывать всяческую помощь «осадным людям». Но ожидаемого высочайшего указания на полевое, генеральное сражение с турецкой армией воевода не получил. Он послал гонца в крепость, чтобы передать её коменданту:
— Великий государь всея Руси ведает о храбрости чигиринцев и дарует им похвальное царское слово...
Московские власти выслали ему подкрепление, но на большую битву разрешения ему царём Фёдором Алексеевичем с Боярской думой почему-то не давалось. Ослушаться же их и своевольничать Ромодановский не решился, помня участь героя Смоленской обороны в годину Смуты князя-воеводы Михаила Шеина, казнённого с сыном по боярскому приговору на пожарище в Москве.
Связь с крепостным гарнизоном поддерживалась без особых хлопот через реку, которая протекала под самыми крепостными стенами. Люди на плотах (которые затем шли на дрова) переправлялись в город, привозя с собой в небольшом числе провиант и боевой припас — порох и свинец. Однако о доставке орудий даже средних калибров не было и речи. Действующих же, не повреждённых, пушек в крепости становилось всё меньше и меньше. От стрельбы разрывались орудийные стволы, лафеты разбивались вражескими ядрами и бомбами. Пушечных мастеров в крепости не оказалось, равно как и запасных лафетов.
Видимо, царский боярин-воевода Григорий Григорьевич Ромодановский был не очень доволен действиями Чигиринского гарнизона. 9 августа он направил в крепость солдатский отряд генерал-майора Франца Вульфа, чтобы тот убедил полковника Гордона предпринять большую вылазку и разрушить турецкие шанцы[13], вплотную приблизившиеся к стенам «нияшего города». Между ними состоялся не самый приятный разговор:
— Господин полковник, большой воевода государя московитов приказал тебе всеми полками атаковать неприятельский лагерь сегодня же и сообщить о том боярину.
— Я не могу послать в атаку все крепостные полки. У меня людей стало намного меньше, чем докладывал боярину воевода Ржевский.
— Но у меня к вам приказ, Пётр Иванович. Мы с вами царские солдаты и не можем ослушаться приказа.
— Но вы же, господин генерал, были на крепостном валу и могли сами убедиться в силе турецких осадных ретраншементов[14]. Мы ещё не успеем их взять, как из лагеря подоспеют главные силы Мустафы-паши.
— Мне всё это понятно, господин комендант. Но оборона крепостей должна быть активной, и воевода об этом ведает. Мои солдаты даны твоим в подкрепление.
— Хорошо, господин генерал. Вылазка будет сегодня большими силами. Но все полки с крепостного вала я снять не могу. Турки тогда возьмут Чигирин с другой стороны голыми руками...
Вылазка в тот день, как и ожидалось, оказалась не самой удачной в истории Чигиринской обороны. Удалось взять два шанца, из которых бежали сильные караулы, и захватить три турецкие осадные пушки. Последнее можно было считать большой удачей. Но подоспевшие к батарейной позиции пешие янычары и лёгкая конница спагов успели отбить потерянные было крупнокалиберные орудия. Впрочем, у нападавших не на чем было свезти эти тяжеленные трофеи, а о том, чтобы укатить их к крепости на руках, не было и речи.
Патрик Гордон и генерал-майор Франц Вульф наблюдали за вылазкой с высоты Чигиринского вала, всматриваясь в подзорные трубы. Они радостно восклицали, когда атакующие подняли на батарейной площадке яркое знамя одного из новоприборных солдатских полков. Но ликование было недолгим. От османского лагеря уже спешило несколько таборов — батальонов пехоты, неслась лёгкая на подъем вражеская конница. Крепостной комендант, не глядя на стоявшего рядом ромодановского генерала, приказал одному из офицеров:
— Прикажи барабанщикам играть сигнал отбоя. Надо уносить ноги, иначе наших многих турки побьют.
Генерал-майор Франц Фульф, впервые видевший такое дело осадной войны, было запротестовал:
— Господин комендант! Нельзя отступать после такого успеха. Надо отбить контратаку и удержать за собой батарею во что бы то ни стало. Тогда будет у нас красивая победа.
