Анатолий Гончаров - Император умрет завтра
Но что, если все это делается только с целью получения особо важной информации? Может, завтра Фуше сам доложит о развитии тайной интриги?.. Смолчит — значит, прямая измена.
Назавтра в беседе с министром полиции Наполеон пускается на хитрость. Он в нетерпении. Расспрашивая Фуше о положении дел, настойчиво дает понять, что настала пора искать возможность для вступления в сепаратные переговоры с Австрией. Но где искать? Через кого? Фуше настораживает откровенная наивность: а Мария-Луиза Австрийская?.. Фуше разводит руками: и рад бы, но никаких контактов с Меттернихом. Между тем письмо Меттерниха уже у него. Наполеон решает пока не арестовывать Фуше, а продолжить игру. В базельскую гостиницу «Три короля» под видом посланца Фуше отправляется доверенный человек императора. Выяснив масштабы и глубину заговора против Франции, возвращается в Париж. Наполеону становится известно, что противостоящие ему державы поддержат любой государственный строй во Франции, но только не империю Бонапарта. Корсиканский клан должен уйти. Наполеона обяжут подписать полное и безоговорочное отречение. Это решение коалиции принципиально и не подлежит изменению. В противном случае будущее покажет, что лучше для спокойствия человечества.
— Только от предателей я и узнаю истину, — грустно заметит Наполеон на это.
Однако нет худа без добра. И в любой ситуации он всегда умел извлекать двойную, а то и тройную выгоду. Во-первых, он наконец схватит за руку Футе. Во-вторых, сам заговор, если тонко взять игру, поможет завести Меттерниха в его же капкан. В-третьих, Наполеон все еще глава великой империи…
Великая империя оставалась великой, но никто теперь не знал, где проходят ее границы.
Меттерних, может быть, и попался бы, что несомненно отсрочило бы падение империи Наполеона. Но таких, как Фуше, — один Фуше. Кто думает по-другому, тот попадается. По-другому думал когда-то Робеспьер, пожелавший расправиться с Фуше: «Но пала его голова…».
В тот же вечер, когда агент императора покинул гостиницу «Три короля», министру полиции уже стало известно об аресте связника из Вены.
— Боже мой, сир! Чуть не забыл!.. — спохватывается он во время утреннего доклада Наполеону. — Появилась, кажется, возможность конфиденциально снестись с Австрией. Несколько дней назад я получил странное письмо, но человек, доставивший его, не передал порошка для проявки текста, так что только сегодня я узнал, что письмо это — от Меттерниха. Он предлагает мне послать представителя в Базель, однако, я, увы, опоздал с этим, Надеюсь, еще можно поправить дело. Если, конечно, ваше величество одобрит подобный шаг…
Что с того, что суверен рычит и топает ногами, не и силах выговорить ни слова? Это у него, должно быть, не от избытка сил, а от недостатка сопротивления. И, боже праведный, как он страшен!.. Но страх для Фуше — это еще не резон, чтобы уклоняться от дела.
— Я не разделяю вашего мнения, сир.
Поклон. Еще поклон…
Теперь можно взять шляпу и закрыть за собой дверь Через три-четыре недели с этим бешеным будет покончено: «Не я предал Наполеона, а Ватерлоо».
Он мог бы продолжить фразу: «Я лишь поставил его на колени».
Историей движут не факты, а образы, иначе это не история. Научная шустрость трактует не проблемы эпохи, а вопрос накопления справок. Факты вещь упрямая, их не надо трактовать. Факты стационарны и говорят сами за себя.
Сталин медленно листал досье, извлеченного из личного сейфа. Большая часть страниц была заполнена его почерком. Помимо биографических данных досье содержало малоизвестные или, точнее, теперь уже никому не известные факты, а также детали некоторых обстоятельств, известных очень узкому кругу лиц.
«Берия Л.П. Родился в Мерхеули, Грузия, 1899. Отец — местный государственный служащий… Получил хорошее буржуазное образование… К большевикам примкнул в 1917. Активного участия и гражданской войне не принимал…1920–1931 — в ЧК и ОГПУ Закавказья. С 1919 по 1922 под легендой английского агента внедрен в азербайджанское муссаватистское подполье… Работал в тесном контакте с ирландско-германским двойным личном Дитером Райяном…».
Сталин зачеркнул фамилию Райана и надписал сверху: Рейен.
«До 1929 года — резидент в Женеве и Париже. Затем руководит зарубежной агентурой на территории западных стран. Многих агентом агентов завербовал лично, действуя в ведущих университетах европейских столиц… Самые перспективные Борджес, Маклин, Филби… Выдал нацистскому режиму руководителей социал-демократического подполья в Германии».
Последнее обстоятельство не подтверждено. Но оно и не должно подтвердиться.
«По своему характеру склонен к интригам. Честолюбив. Вспыльчив, но умеет владеть собой… Тяготится партийной работой».
Жизнь разведчика — это сплошные интриги… Хорошо, если честолюбив, но не тщеславен. Кажется, нет. Лаврентий не мелькает с речами, не ведет пустых разговоров «с народом». А что «тяготится» — так он и не скрывает этого.
Так… Личные привычки: хорошо одевается, не курит, умеренно пьет. Что значит — умеренно? Если человек употребляет водку, перцовку, коньяк и грузинские вина, и все это зафиксировано, то речь идет не об умеренности, а о склонности.
Читает только книги по истории и жизнеописания, а также поэтов-романтиков девятнадцатого века. Любит классическую музыку, особенно Рахманинова.
Сексуальные наклонности: интересуется только женщинами; с девицами не церемонится, но со зрелыми дамами предпочитает быть галантным кавалером. Весьма щедр в отношении подарков женщинам, которые нравятся… О своей жене, Нине Теймуразовне Гегечкория, говорит, что она «самая красивая женщина в Грузии».
Понятно. За пределами, значит, могут быть и другие.
Сталин написал на чистом листе два слова: «Консул», «Бородино». Поставил дату против слова «Консул» и убрал досье в сейф.
Берия, распутавший болезненный для Сталина узел, исходил из фактов, но руководствовался образами. Молодой Лаврентий преподнес Сталину урок образного мышления: «Мы сохраняем позицию. Угрюмо и раздраженно. Как люди, которые долго ждуг трамвая. Если не идет трамвай, надо заставить двигаться рельсы».
Оппозиционер, распространяющий листовки среди слушательниц Промакадемии, не враг, а просто дурак. Подлинный враг поет им о любви. Он сочувствует и сострадает, печалится и негодует. И снова поет о любви.
Лаврентий зашел совсем с другой стороны. Он не стал анализировать рютинские листовки, а попросил книги, оставшиеся после Нади. Выяснил, какие стихи ей читал Бухарин. Тот упивался «бездной Генриха Гейне», восторженно именуя его в своих статьях «поэтом освобождающейся плоти». Нашел цитату-ключ: «Того, кто поэтом на казнь, обречен, и бог не спасет из пучины…».
Надя не восприняла Гейне, она и сама об этом говорила его же словами: «На всем какой-то холод тленья, так больно и пестро глазам…»
Бухарин, видимо, настаивал на продолжении: «И только каплей утешенья любовь еще осталась нам».
Так они обменивались мыслями, хотя Надя не имела привычки делать пометки в книгах и терпеть не могла загнутых страниц. Бухарин подарил ей стихи Мандельштама в списках. На полях одного стихотворения Лаврентий обнаружил следы стертой надписи: «Какой скорбный накал! Ясхожу с ума…».
Лаврентий этим не ограничился. Он разыскал петроградское издание сборника «Тристия», где было напечатано это же стихотворение, и сопоставил тексты. В списках оно звучало по другому:
В черном бархате советской ночи, В тишине всемирной пустоты Мне поют неверных жен родные очи И цветут бессмертия цветы…
В сборнике ночь была «январской», а жены — «блаженными».
— Ну и что это доказывает? — спросил Сталин.
— Ничего, — согласился Берия. — Но мы и не в суде. Там достаточно будет и того, что рютинский заговор совпал по времени с самоубийством Надежды. Суду достаточно вот этих листовок с призывами «силой устранить клику» и того решения, что приняли лидеры оппозиции на конспиративном съезде в селе Головино — в августе тридцать второго. Суду, я уверен, покажутся даже излишними назойливые откровения Жемчужиной, Марии Сванидзе и прочих, которые «открыли глаза» Надежде Сергеевне на «розу новгородских полей». Ему хватит того обстоятельства, что ревнивый муж «розы» передал Надежде Сергеевне пистолет…
Лаврентий Берия не знал того, что знал Сталин: Радек получил информацию из клиники в Карлсбаде, куда год назад была направлена на обследование Надя, и сообщил Бухарину, что она обречена.
— Погоди, Лаврентий!.. Мне тоже этого достаточно. Но почему ты думаешь, что все это так сильно подействовало на нее? Про жену Павла она знала, что это чушь!..
— Я не знаю, что именно на нее подействовало… В мае 1814 года Жозефину де Богарне поставили перед выбором: либо она отправляется на Эльбу с ядом для Наполеона, либо будут обнародованы доказательства ее многолетнего сотрудничества с министром полиции Фуше. Жозефина предпочла сама выпить яд… Надежда Аллилуева должна была выстрелить и Сталина. Она свято верила в Бухарина… Но что-то переменилось в ту ночь. Я не знаю что. Она сумела выстрелить только в себя…
