Эдмон Лепеллетье - Фаворитка Наполеона
Немногим более чем на два года Наполеон мог рассчитывать на свои средства. Но далее?
Он учел все эти финансовые затруднения, и все более и более в его голове стала утверждаться мысль, что необходимо бежать с острова и попытаться вернуться во Францию. Здесь, на этом острове Эльба, его загоняли в тупик. Ему приходилось либо зажить частной жизнью, без солдат и без престижа, либо бежать отсюда по морю, взяв с собой своих испытанных храбрецов, судьба которых была тесно связана с его судьбой. Поэтому можно предположить, что уже с первых недель своего пребывания на острове Наполеон решил при удобном случае попытаться вернуться во Францию. Но пока все еще было слишком смутно, неопределенно. Надо было ждать благоприятных обстоятельств.
Наполеон отлично отдавал себе отчет, насколько быстро росла непопулярность Бурбонов. Неосторожные обещания и невозможные, невыполнимые мероприятия, как восстановление былых прав и уничтожение воинской повинности, вначале увлекли население. Все чувствовали себя усталыми от вечных войн и надеялись, что с исчезновением Наполеона не придется уже выносить всю тягость военного положения и платить усиленные налоги. Тем не менее сборщики податей продолжали, как и во времена воинского деспота, предъявлять окладные листы, а армия продолжала вербовать все новых и новых рекрутов. Таким образом недовольство среди сельского населения все росло и росло.
Но и жители городов были возмущены не менее их. Законы, нарушавшие свободу совести, обязательство проводить воскресение в праздном бездействии, высокомерие духовенства, спесивость и жадность вернувшегося дворянства, требовавшего признания недействительными сделок по продаже национальных земель, бессовестные притеснения полиции – все это заставляло смотреть на предшествующую эпоху владычества тирана-императора почти как на эру полной свободы. И все твердили, что, если бы Наполеон все еще был в Тюильри, ему пришлось бы дать народу такие свободы, которые сделали бы его правление более мягким, более справедливым, более сносным, чем правление Людовика XVIII.
Наконец, все военные, и в особенности офицеры, находившиеся на половинной пенсии, гранившие в пустом бездействии парижские мостовые и торчавшие по различным кабачкам и кафе в поисках ссоры с роялистами, вслух жалели об императоре, презрительно отзывались о королевском правительстве и с уверенностью говорили о скором возвращении Наполеона во Францию.
Наполеон внимательно следил за всеми этими симптомами разложения королевской власти и возрождения симпатий к утраченному режиму империи, все следы которого старательно уничтожались ревностными лакеями короля. Тем не менее он не решался на приключения. Он спокойно продолжал жизнь добродушного монарха, наблюдал за работами, возводя укрепления, насаждая деревья и прокладывая новые дороги, а вместе с тем позаботился о приобретении небольшого флота, который помог бы ему переправить свои войска в какой-нибудь пункт континента в тот день, когда он рискнет сделать свою последнюю ставку.
Он советовался с Мюратом, частенько поглядывал на итальянский берег, от которого его отделял только узкий пролив Пьомбино, и не раз подумывал, что хорошо было бы попытаться высадиться во владении своего зятя.
Одно только удерживало его, парализовало все его желания: он говорил себе, что, нарушив мир, заключенный с Европой, получив свободу и попытавшись вернуть обратно утраченный трон, он должен будет сказать «прости навеки!» Марии Луизе. А он любил ее более, чем когда-либо. Он не знал о ее измене; он продолжал верить, что она просто уступила давлению отца и австрийских принцев. Он воображал, что со временем все уладится и что, увидев, как спокойно он живет в своих островных владениях, короли простят ему смелость этого союза и позволят вновь разделить ложе со своей женой. И при одной мысли о возможности снова увидеть Марию Луизу, снова обладать ее красивым телом, которого он был лишен столь долгое время, вся кровь вскипала в жилах Наполеона и весь он загорался лихорадочной страстью.
О, если бы достаточно было броситься с оружием в руках навстречу всем королевским силам, чтобы освободить эту царственную пленницу из австрийского дворца, подобно легендарным героям, мчавшимся на крылатых драконах освобождать пленных принцесс, то он переплыл бы вплавь отделявший его от материка пролив, прошел бы через горы, пробился бы через все государства и дал бы сотни сражений.
Увы! Этих сказочных обстоятельств не было, и в данном случае сослужить хорошую службу могли только спокойствие, неподвижность, терпение. Надо было казаться смирившимся, умиротворенным, безобидным, чтобы укрепить Европу во мнении, что ему можно с безопасностью вернуть его супругу.
Эта уверенность, что не сегодня завтра Мария Луиза приедет к нему на остров, мешала Наполеону серьезно думать о том, чтобы покинуть остров Эльба, и заставляла его откладывать со дня на день приготовления к бегству.
Он не получал никаких известий о Марии Луизе, он не знал, как ее здоровье и как поживает маленький Римский король; только изредка, в самых кратких выражениях, Меневал, секретарь императрицы, сообщал ему, что никаких перемен нет.
Из уклончивых фраз этого секретаря, корреспонденция которого вскрывалась и прочитывалась венским двором, Наполеон понял, что Мария Луиза в самом скором времени приедет к нему. Обрадованный, счастливый, он велел приготовить в деревне специальную виллу, где предполагал принять супругу, чтобы жить, обожая ее, в самом сладком уединении острова.
Извещение, посланное ему из Италии, что какая-то дама с маленьким мальчиком, возраст которого почти подходил к возрасту Римского короля, прибыла в Ливорно, откуда собиралась отправиться на остров Эльба, еще более укрепило эту надежду. Действительно, через несколько дней было объявлено о прибытии на остров дамы и мальчика.
Но ошибочная надежда встретить в этой даме Марию Луизу продержалась недолго. Ступив на барку, которая должна была доставить ее на берег, дама назвала себя инспектору полиции. Это была графиня Валевская.
Императору сейчас же дали знать о прибытии графини.
«Что ей нужно здесь?» – подумал Наполеон, затрудняясь решить, как подобало ему встретить ее.
Он был и опечален тем разочарованием, которое принесло ему это посещение, и обрадован стойкостью чувств этой красавицы польки, которую когда-то он страстно любил.
На мгновение в его голове промелькнула мысль, что ему вообще не следует видеться с ней; пусть ее отвезут обратно на борт доставившего ее корабля. Он не хотел возобновлять с нею связь, а властное и дразнящее воспоминание о любимом образе Марии Луизы не позволяло и Думать о каком-либо мимолетном любовном приключении.
Но как отослать ее обратно, не дав даже увидаться с ним, не сказав ей ни слова – ей, женщине, которую он когда-то страстно любил, которая теперь, без сомнения, должна была бороться со многими трудностями и опасностями, прежде чем ей удалось навестить его в ссылке?
Он посвятил Друо в эту проблему и спросил его мнение на этот счет.
Генерал Друо был человеком высокой честности. Он знал истинные чувства, питаемые Марией Луизой к мужу, знал, что Нейпперг компрометирует ее своим вечным нахождением возле нее, знал, что императрица даже и не старалась особенно скрыть свою связь с последним; поэтому он был более чем убежден, что она никогда не приедет к мужу. Таким образом, он не мог глазами сурового ригориста смотреть на присутствие на Эльбе женщины, когда-то обожаемой Наполеоном и все еще способной внушить ему страсть или по крайней мере хоть нежность. Ведь Наполеон находился теперь как раз в расцвете сил. Теперь, живя на этом острове, он был лишен обычного волнения, лихорадочной деятельности, движений, вечного перенапряжения мозга и опасений за судьбы империи, за исход сражений или иных мероприятий. Значит, было вполне возможно, что мало-помалу образ Марии Луизы потускнеет в его памяти и Наполеон сможет легко сойтись с первой попавшейся женщиной, подвернувшейся ему совершенна случайно, быть может, совершенно недостойной его ласк, и тогда эта связь в таком маленьком государстве, где жизнь всех и каждого была на виду, могла бы вызвать большой скандал. А графиня Валевская, женщина интеллигентная, любящая, скромная, по мнению Друо. была способна значительно смягчить суровость ссылки императора и уж во всяком случае казалась более желанной, чем какая-нибудь новая возлюбленная, выбранная среди женского населения острова, или обольщенная жена одного из офицеров, последовавшая на остров вслед за мужем.
Кроме того, в глубине сердца добряк Друо беспокоился, будет ли Наполеон в состоянии долго удерживаться в роли повелителя без претензий, без сожалений о будущем, ограничивать свои желания и мечты заботами об украшении и цивилизации маленького острова. Правда, император еще ни разу не говорил ему ни прямо, ни намеком, что не считает свое отречение окончательным, что он еще собирается попытать счастье, чтобы вернуть все утраченное; но Друо говорил себе, что такой человек, как Наполеон, мужчина в расцвет сил, не удовлетворится на долгое время таким отчуждением от мировой сцены, на которой, как он сознавал, ему по праву принадлежит первая роль, единственно приличествующая ему. В этом владении на микроскопическом острове Эльба Друо видел только эфемерное королевство и был убежден, что Наполеон не будет в состоянии остаться королем Ивето.
