Иван Фирсов - Адмирал Сенявин
— Прочитай-ка, ты помоложе.
Пробежав скороговоркой титулы адмирала, Сенявин раздельно, нарочито громко стал читать приказание светлейшего:
— «Собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемое от храбрости и мужества вашего и подчиненных ваших, хотя бы вам погибнуть… — При этих словах Войнович невольно застонал, а Сенявин невозмутимо продолжал: — Но должно показать всю неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть».
При последних словах Войнович платком вытер вспотевший лоб и опустился в кресло. Помолчав несколько минут, жалобно глядя на Сенявина, спросил:
— Каково думаешь приказ светлейшего князя исполнять?
Сенявин бодро ответил:
— Перво-наперво, ваше превосходительство, надобно немедля пригласить капитанов. Тем паче время скоро обедать.
Войнович воспрянул:
— Истинно так, оповести поживее и в кают-компании не забудь распорядиться.
Командиры успели как раз к обеду. Выслушав рескрипт Потемкина, все сошлись в мнении — идти к Варне и атаковать турецкую эскадру. Войнович уже обрел уверенность.
— Господа капитаны, прошу изготовить корабли к выходу в одни сутки, а утром послезавтра будем сниматься с якоря.
Капитаны молча выслушали адмирала, а сидевший напротив Ушакова командир «Марии Магдалины» Тиздель недовольно поморщился:
— Ваше превосходительство, понедельник день несчастливый для моряка, всем известна сия примета дурная.
Многие одобрительно зашумели. «Буза какая-то. От дурости сие или от нашей затхлости российской? Дело не ждет, медлить немыслимо, а у них на уме причуды», — подумал Сенявин. И только один Ушаков, будто читая мысли флаг-офицера, невозмутимо произнес:
— Почитаю, в деле воинском определяется порядок уставом, но не причудами.
Видимо, возражение Ушакова, которого явно недолюбливал Войнович, решило дело. Флагман пожевал губами. «Лишний вечерок повеселиться не мешает».
— Согласен с вами, господа капитаны, эскадра снимется рано поутру во вторник по моему сигналу.
Дорого обошлось решение Войновича. Лето кончалось; надвигались осенние штормы. Неприятности начались у Калиакрии. При свежем ветре на одном фрегате сломало фор-стеньгу. Войнович распорядился: «Эскадре стать на якорь, со всех судов плотников послать на фрегат».
Пока ставили стеньгу, развело крутую волну, плотники остались на фрегате. Флагман поднял сигнал: «Сняться с якоря, идти к Варне».
К ночи ветер усилился, море разбушевалось. Начали убирать паруса, но было поздно. Ураганный вихрь ломал одну стеньгу за другой, крушил мачты, бросал их на палубу, скидывал за борт.
В ночной тьме Сенявин различил фальшфейер на «Крыме», видимо, оттуда же палила пушка, но помочь ему было невозможно.
На рассвете Сенявин, не спавший всю ночь, только-только, не раздеваясь, прилег на койку, как с треском переломилась третья бизань-мачта. Сенявин выскочил на палубу. Сломанная мачта повисла на вантах за бортом, волочилась и билась о корабль. Гигантские волны как спичку подхватывали ее и с грохотом ударяли о борт. «Еще немного — и все будет кончено», — мелькнула мысль у Сенявина. Раздумывать было некогда, он схватил за мокрую фуфайку пробегавшего боцмана:
— Силыч, моментом тащи топоры!
Спустя минуту они с боцманом вылезли на руслени и, каждое мгновение рискуя сорваться за борт, яростно рубили ванты с обоих бортов. Несколько сильных, точных ударов — и мачта скрылась в волнах за кормой. Освобожденный корабль развернуло по ветру, и вскоре ему удалось встать на якорь. Вокруг не было видно ни одного корабля. Всех их далеко раскидал и унес с поломанными мачтами непрекращающийся шторм. Войнович лежал пластом вторые сутки. Волны раскачивали и бросали корабль с борта на борт. Обшивка местами разошлась, и в трюм быстро прибывала вода. Помпами не успевали ее откачивать. В ход пошли ведра, ушаты. Сенявин послал вестовых на камбуз. Оттуда принесли медные котлы и бачки. Беспрерывно цепочкой часами стояли промокшие матросы, передавая из рук в руки ведра, вычерпывая воду. На третьи сутки люди стали выбиваться из сил. Сенявин спустился на батарейную палубу и опешил. Вокруг сновали матросы с полными ведрами. Верхом на пушке сидел, беззаботно болтая ногами, корабельный слесарь Силкин, весельчак и балагур. В руках он держал большую кость с куском солонины, которую срезал и аппетитно уплетал. Усталый Сенявин вскипел:
— Ах ты, скотина! Теперь ли время объедаться! Брось все и работай!
Силкин проворно соскочил, вытянулся и, не моргнув, выпалил:
— Я думал, ваше высокоблагородие, теперь только и поесть солененького, может доведется, пить много будем.
Столпившиеся вокруг матросы дружно захохотали. Кто-то крикнул: «Ай да бахарь, молодец!» Не сдержал улыбку и Сенявин, покачал головой. Матросы как-то сразу приободрились. Силкин схватил ушат с водой, проворно побежал на палубу, а вслед за ним поспешили и остальные матросы, пересмеиваясь на ходу.
Шторм начал постепенно стихать. На корабле поставили запасные стеньги, привязали новые паруса и потихоньку направились в Севастополь, куда собирались потрепанные корабли. Все они потеряли по две-три мачты, везде разошлась обшивка, порвало такелаж. Корабль «Мария Магдалина» и фрегат «Крым» бесследно исчезли в море.
Осунувшийся, бледный Войнович отправил Сенявина с донесением к Потемкину.
Читая донесение Войновича, больной лихорадкой Потемкин грыз ногти и все больше мрачнел. Закончив читать, крякнул, махнул рукой и ушел, приказав Сенявину ждать. Светлейший еще несколько раз вызывал его, заставлял подробно рассказывать перипетии случившегося, охал и качал головой. В конце концов Сенявин убедил князя в том, что на море редко кто беду минует. Все со временем образуется, корабли приведут в порядок, и туркам все равно несдобровать. Неделю пробыл Сенявин в Кременчуге.
Подъезжая к Херсону, встретил спешившего во всю мочь подпоручика в сопровождении капрала, державшего под уздцы двух запасных лошадей. Не останавливаясь, подпоручик крикнул:
— Турок разбит под Кинбурном!
В Херсоне, несмотря на поздний час, по улицам сновали радостно оживленные военные и штатские.
В Адмиралтействе уже знали первые подробности успеха Суворова.
Генерал находился на обедне в походной церкви, когда ему доложили о десанте на узкую Кинбурнскую косу.
— Пусть все вылезут! — невозмутимо, не поворачивая головы, ответил Суворов.
Офицеры переглянулись. Русских было в три раза меньше турок. Полагалось атаковать неприятеля во время высадки. У Суворова созрел иной замысел — не сбросить десант, а уничтожить его целиком. Он отлично видел превосходство турок. В случае немедленной атаки русские батальоны попали бы под губительный огонь турецкой эскадры.
Спокойно закончив обедню, приказал открыть огонь картечью. Суворов сам повел солдат и кавалерию в наступление. Две ожесточенные атаки нанесли туркам большой урон, но успеха не принесли. Корабельные пушки турок засыпали косу бомбами, ядрами, картечью. Под Суворовым убило лошадь, его самого ранило картечью в бок. Он собрал всех, кто был в крепости, а скоро подоспела подмога. Солнце уже садилось, когда генерал вновь возобновил наступление. Третий штурм укреплений янычар оказался самым кровопролитным. Русская картечь беспощадно косила неприятеля, пехота била штыками, кавалерия рвалась вперед по горам трупов. Суворова ранило второй раз, но он не покинул строя.
Турок выбили из пятнадцати укреплений — ложементов, построенных поперек Кинбурнской косы. Почти весь десант был уничтожен. Победа была полная.
Под Кинбурном отличилась галера «Десна», храбро сражаясь в одиночку с турецкой эскадрой. Матросы, метко стреляя из пушек и ружей, потопили неприятельское судно. Суворов похвалил моряков за отвагу. Но что могла сделать одна галера? Командующий Лиманской эскадрой вице-адмирал Мордвинов не откликался на просьбы Суворова о помощи и запретил атаковать турок «ввиду превосходства неприятельского флота». Его осторожность больше походила на трусость.
По дороге Сенявин долго размышлял о победном сражении Суворова: «Войска имел втрое меньше, но атаковал не по шаблону, решительно, стремительно, не давая туркам опомниться. Сам вел в атаку солдат, увлекал вперед лихой храбростью». И еще пришла мысль: «Море рядом, а корабли не помогали войскам, не прогнали турецкую эскадру».
Пока Сенявин пробирался к Севастополю, в Днепровском лимане разыгралась трагедия…
О капитане второго ранга Андрее Веревкине на Черноморском флоте была слава добрая. Мичманом отважно дрался при Чесме, получил тяжелую рану. Бился с турками по всему Эгейскому морю, блокировал Дарданеллы.
