Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)
— Как не узнать… Торговцы у нас. С верховьев идут, от самого Керкичи. Поторговали, теперь на Карши сворачивают. Заночевали перед дальней дорогой.
— Так. Веди к коням!
— Да как же без свету? Погодите, сейчас фонарь принесу.
— Давай, только живее!
Едва скрылся, за спиной у Моллы-Дурды прогремело:
— Руки вверх, бандит! Именем окружного исполкома… Ни с места, или стреляю!
Это один из бойцов зашел ему с тылу, отрезав путь к отступлению. Дурды опешил. А неширокий двор уже озарился слабым светом керосинового фонаря. Теперь вожак был освещен и беззащитен, его спутника взяли врасплох, без звука.
— Сдавайся, Молла-Дурды! Ты окружен, — прозвучал со стороны дома еще один голос, мужественный, спокойный. Это Розы-Анна решил попытаться дело кончить миром.
Но Дурды, видимо, потерял способность трезво оценивать свое положение. Не целясь, пальнул в сторону дома. Сейчас же прогремел второй выстрел, Дурды зашатался, выронил винтовку… Когда к нему подбежали, он не шевелился. И его выстрел не остался без последствий: пуля, посланная наугад, пробила у Розы-Анна правую руку возле локтя.
Пока перевязывали раненого, обследовали местность вокруг двора, Молла-Дурды куда-то исчез. Лишь под утро, по кровавому следу на земле, отыскали его позади овечьего хлева, где он и дух испустил.
Тот калтаман, что сопровождал вожака, оказался в плену Остальные двое бежали куда глаза глядят.
А Розы-Анна не одну неделю провел в лазарете в Керки.
…Конечно, молва тотчас разнесла по всему Дебабу весть о ночной стычке на околице Бешира. Люди на базарах и в чайханах толковали разное, но все сходились в одном: новый командир отряда в Керки — не чета прежнему. Теперь калтаманам не разгуляться. Выходит, у народной власти рука твердая.
Новый день занимался над многострадальным Лебабом — день, когда кровь и смерть уже не грозят на каждом шагу.
В знакомых местах
Самым оживленным местом тогдашнего города Керки были улочки в районе Орда-базара. Базар этот еще называли Мердикер-базаром, оттого, что нанимали здесь поденщиков — мердикеров и на нем всегда толпились люди из аулов либо городские бедняки, предлагая по дешевке силу своих рабочих рук. Сделку заключали тут же, на месте. Как раз в начале двадцать второго года на Орда-базаре даже открылась биржа труда, и с этих пор нанимать работников помимо нее было запрещено. Правда, этот запрет многие обходили — чтобы не платить налога. Рядом с биржей, в добротном доме из жженого кирпича, что выстроил для своего склада и магазина предприимчивый купец-армянин, разместилась окружная ЧК, тут же и милиция. Потому народу теперь в этих местах всегда толпилось еще больше, чем в былые годы.
Улица, что идет на запад от базара, в то время завершалась тупиком, место это носило название Тюм — Темный провал. В самом деле, сюда почти не проникало солнце. Лавочки торговцев стояли плотно, да еще навесы над каждой, так что и летним днем здесь всегда царил полумрак. В лавчонках, где продавали все, что угодно, даже фонари и свечи жгли в дневные часы. Тут неопытного покупателя могли как угодно обмануть, всучить дрянь вместо доброго товара — ведь ничего не разглядишь в темноте…
Здесь-то, на углу, стояла в те годы чайхана Латифа-ага. В его заведении можно было не только закусить — путникам издалека здесь предоставляли ночлег.
Славилась эта чайхана во всем городе тем, что здесь превосходно готовили. Сам хозяин еще в молодые годы на родине — в Андижане в совершенстве освоил искусство повара. И в Керки поваров себе подобрал опытных, старательных. Каждый знал свое дело — кому плов варить, кому шурпу да лагман, кому жарить шашлык, печь рыбу в золе. Латиф-ага — в ту пору ему перевалило за пятьдесят, невысокий, упитанный, проворный — чаще всего сновал тут же, возле поваров, сам указывал, что и как готовить, сам и пробовал на вкус. Двое молчаливых парней, прислужники, носили постояльцам в общий зал или прямо в комнаты еду, чай, лепешки — кто что спросит.
Ароматные запахи с открытой кухни чайханщика Латифа разносились по всем улицам, прилегающим к Орда-базару, они-то и влекли в чайхану всякого звания людей, не только приезжих, но и местных. В главном помещении чайханы — просторном зале с резными деревянными столбами и открытыми, во всю стену, окнами на веранду — всегда полно было посетителей. Кто насыщался пахучим пловом, кто наскоро поглощал свежую, только что с жару, самсу, кто, утолив голод, неторопливо попивал зеленый чай со сластями, с сушеными фруктами. Иные, всего уж отведав, не расходились, усаживались в кружок возле какого-нибудь странствующего дервиша, а то и просто каландара, бедняка-скитальца в отрепьях, высокой остроконечной шапке. Слушали, как читал он нараспев газели знаменитых поэтов древности либо перемежаемую песнями прозу дестана «Баба-Ровшан» или «Сагды-Ваккас». Притомившись, чтец умолкал, затем поднимался на ноги, обходил присутствующих, протягивал за вознаграждением высушенную скорлупу тыквы, а то и просто заскорузлую ладонь…
Доверительные беседы велись по многу часов в гостеприимной чайхане Латифа. Здесь можно было услышать немало интересного.
Сюда-то и свернул Нобат Гельдыев, едва сошел с парома и зашагал улицами города, где ему отныне предстояло служить в окружной чека.
Нобат без труда столковался с хозяином насчет койки в комнате, где поменьше людей, положил чемоданчик и мешок. Вышел во двор. О-о, ну и ароматы здесь! И ему захотелось перекусить. Нобат прошел на веранду, отыскал местечко с краю, сел на ковер, облокотившись о подушку..
— Дружок, — окликнул он парня в белом переднике, только что принесшего чайники сидящим неподалеку, — мне тоже кок-чаю, пожалуйста. И манты.
Его приметили. Сидящие вблизи заговорили:
— Видать, человек приезжий.
— Да, издалека. Хотя по обличью туркмен.
— Красный командир!
— Уже не на службе. По одежде различаю. Домой, небось, вернулся.
— То-то семейству радость!
— Кому радость, а кому, верно, и хвост придется поджать…
Когда Нобат, покончив с мантами, принялся за чай, один из сидящих поблизости — видом горожанин, учтиво обратился к нему:
— Товарищ командир, извините… Вот у нас чилим только что разожгли. Не хотите приложиться? Как говорят, после трапезы да после скандала в самый раз…
— Спасибо, — Нобат обернулся к говорящему. — Я не курю.
— Еще раз извините, — поклонился тот.
Покончив с едой и чаепитием, он поднялся, расплатился с подавальщиком, прошел в свою комнату. Здесь никого не оказалось. Нобат разулся, снял буденовку, ремень, куртку и галифе, в рубахе прилег на кровать. Не заметил, как задремал. Полчаса спустя проснулся, не сразу сообразив, где он. Время еще не позднее — двор вовсю освещен солнцем. И он решил пойти представиться своему новому начальству.
Крепкий, добротный купеческий дом и двор со складами за высоким забором из жженого кирпича — после революции здание окружной чека — совсем недалеко от чайханы Латифа. Вещи Нобат пока оставил в чайхане, взял с собой лишь пакет с документами. Так он и предстал перед охранником у стеклянной, забранной проволочною сеткой двери кирпичного дома с красным флагом на крыше.
— К председателю. Назначен в распоряжение чека, краском запаса Гельдыев.
— Ваши документы?
Нобат вынул из нагрудного кармана коричневую книжечку — свое командирское удостоверение. Охранник глянул на книжечку, потом на Нобата, снова на книжечку — сличал, похож ли. Фотоснимок прошлогодний, да и у оригинала, после ранения и всего пережитого, вид не блестящий… Но сомнений все это не вызвало. Охранник что-то нажал сбоку двери — минуту спустя появился дежурный, русский боец.
— К председателю, — сказал ему охранник, протягивая документ Нобата.
— Пойдемте, — пригласил дежурный.
Кабинет председателя чека оказался в глубине просторного здания, окнами во двор. Здесь было прохладно, тихо. За одним из трех столов сидел и что-то внимательно читал человек, одетый в гражданское — в пиджаке и синей косоворотке. Русский, хотя и темноволосый, смуглокожий, волосы на макушке заметно поредевшие. В очках. С виду лет сорока, даже поболее. Лицо худое, удлиненное, и сам худощавый, не в теле. Как только отворилась дверь, он коротко, поверх очков, глянул на вошедших, снова опустил глаза, что-то пометил карандашом, отложил бумаги, снял очки.
— Из Ташкента, Владимир Александрович, — доложил как-то очень по-домашнему дежурный. — Кого ждали по телеграмме.
— Ага, хорошо, — председатель встал. — Можете идти.
— Краском запаса Гельдыев, — начал Нобат, по-уставному прикладывая руку к буденовке, став в положение «смирно». — Прибыл в ваше распоряжение…
— Знаю, знаю, товарищ! — председатель улыбнулся, вышел из-за стола, протянул руку. — Давайте уж без церемоний. Будем знакомы: Ефимов.
