Галина Петреченко - Князь Олег
— Но эта месть может повлечь за собой много смертей! Как ты этого не понимаешь! — хриплым голосом возразил сын Гостомысла.
— Я все понимаю, Власко! И чувствую, как ты боишься потерять мою любовь! Но мы все сейчас рабы нашей клятвы, и она витает над нами и не дает нам спокойно любить друг друга! — Почти прокричала она. — Надо было поверить мудрым жрецам и не вызывать злобных духов горячим порывом мятежной души! — тяжело дыша, говорила Радомировна, ни на кого не глядя. — Но коль брошен клич…
— Пусть снова льется кровь… — хмуро завершил за нее Власко и, обратившись к Вадимовичам, решительно спросил: — Без многословья, готовы вы к бою за честь отца?
— Не позорил бы ты нас, Власко, этим вопросом! — нетерпеливо посоветовал старший Вадимович и горделиво добавил: — Дело, Словении, давай творить!
Вечер в Рюриковом городище в этот день был таким же, как и предыдущий: вроде бы спокойный, но настороженность — настойчивая спутница варяжского поселения— никак не хотела отступать с насиженного места, и всюду ощущалось ее присутствие. Вот вроде бы настала пора повеселиться молодежи. Вон на правом берегу Волхова костры горят, лихое гулянье идет. Словене Русалин день поминают, сезон купальный открывают. Хороводы водят, напевные песни распевают, будто варязей лукавых поддразнивают, ведь варязе, яко викинги, особо почитают воду.
Бэрин, как верховный жрец, давно посовещался со своими помощниками-друидами и решил, что День Реки и Ночь Воды рароги-русичи обязательно отпразднуют. Накануне из медовушки[11] был вытащен освобожденный от меда небольшой деревянный бочонок, тщательно вымыт с речным песком и с особым обрядовым напевом, посвященным созидательной и очистительной силе воды, заполнен ключевой водой, бьющей прямо с Людиного холма, той самой водицей, по которой в Русалин день можно узнать всю правду о жизни людей на целое лето.
Молодые друиды, одетые в длиннополые хламиды синего цвета, сцепив замком руки, осторожно, попарно сменяясь, несли бочонок с ключевой водой к деревянному храму Святовита, что построили варязе еще при Рюрике. Все поселенцы Рюрикова городища столпились в южной его части, где возвышался деревянный, построенный, как городьба, храм Святовита, и напряженно ждали появления процессии друидов.
Вот из-за княжеского дома показались юноши в синих хламидах, и Бэрин взмахом руки восстановил тишину на обрядовой поляне. Указывая на стоящую рядом с ним скамью, обвитую травянистым плющом, верховный жрец подал знак юношам, которые не знали еще, что такое плотская любовь, поставить бочонок на скамью и придерживать его руками до тех пор, пока не улягутся в нем волны, напоминающие знакомый ковыльный рисунок. Юноши стояли рядом, а Бэрин, наблюдая за волнами ключевой отточины, с грустью подумал: «Близкая беда крадется к русичам — уж больно долго вергинцы усмиряли водяную зыбь». Бэрин подавил вздох и, улыбнувшись дорогим соплеменникам, изрек веселым, громким и одновременно важным голосом:
— Нынче нас ждет озорное лето! Чистая вода несет нам силу нашей земли. Небо, отражаясь в плоти воды, вещает нам защиту от духа Прова.
Олаф, стоящий в первых рядах толпы соплеменников, выслушал откровение своего жреца и уныло покачал головой. Да, Олаф понял суть пророчества жреца, а остальные как?
Бэрин не хотел огорчать людей своего племени, но, предчувствуя многие беды, все же был уверен, что словене нынче ночью не совершат коварного шага.
— Дух Воды не дремлет! — напомнил верховный жрец рарогам-русичам. — Ибо все, о чем вы сейчас думаете, войдет в дух ключевой отточины, а мы ее по ложечке должны будем всю испить! Так что, храбрые, умные мои соплеменники-русичи, — приговаривал Бэрин, обходя скамью с бочонком с запада на восток и пытаясь вернуть своим соплеменникам бодрость и веселье, — я вижу вас в это лето стойкими и достойными памяти своих вождей и князей! Вы постигнете великую крепость тел и душ своих, взявшись за меч Рюрика с силой духа разума Верцина! Вы отторгнете брошенную вам злым недругом чашу ненависти и выпьете чашу мудрости! Победа ваша неминуема, ибо правда на вашей стороне, а кто с правдой дружит, тот и веселью служит! А у кого веселье на лице, у того и счастье на крыльце! А кто в счастье рожден, тот к порокам не сужден! А кто не ведает пороков, тот уйдет в страну пророков! Та страна не далека, в эту ночь будет видна!
Русичи заторопили жреца:
— Дай, Бэрин, скорее испить ключевой водицы, пока дух бодрости взыграл в нашей душе!
И Бэрин дал команду друидам, которые, подчинившись воле верховного жреца, вывели из храма Святовита маленьких, одетых в чистые льняные длиннополые рубахи мальчиков, держащих в правой руке по чистой деревянной ложке, выточенной из трехлетнего дуба.
Мальчики, трепетно вставшие с южной стороны бочонка, благоговейно исполняли наказ верховного жреца племени. Правой рукой они черпали дубовыми ложками ключевую воду и подносили ее испить своим старшим соплеменникам, чтобы те с благостью в душе постигли свою судьбу, предначертанную великими богами.
По окончании ритуала посвящения в истину ключевой воды Бэрин попросил друидов пригласить на священную поляну знаменитого на все поселение пчеловода Имкера, который к нынешнему празднеству по-новому приготовил хмельной напиток.
Пожилой пасечник, одетый по обычаям своего племени в красную длиннополую рубаху, корзно и широкие полотняные штаны, осторожно нес в глиняном сосуде драгоценный напиток.
— Ну, Имкер, порадуй нас своим умением, — добродушно предложил Бэрин, восседая на холме в окружении Олафа и его гридней.
Имкер поклонился верховному жрецу, Олафу и его знаменитым полководцам.
— Дарю напиток героев и духов доброй силы! — волнуясь, сказал он и вручил большой глиняный сосуд Бэрину.
Тот осторожно дубовой ложкой размешал Напиток.
— Действительно, напиток богов! — восторженно отозвался жрец, отхлебнув настойки. — Поведай, как ты его изготовлял!
Имкер загадочно улыбнулся.
— Такие напитки получаются только один раз в жизни! — смущенно ответил он. — Наверное, солнце было в то лето накалено доброй силой Святовита, да звезды дали вместе с духами веселья ту искру задора, которая проникла в цветочный нектар, а мои карпатские пчелки не поленились его собрать, — добросовестно высказал свои догадки знаменитый чернобровый и ясноокий пчеловод, но о том, сколько было добавлено долей ключевой воды, и сколько разных видов меда смешано, и в какой день какого месяца затворен был напиток — об этом мудрый пчеловод не завел разговора, ибо это было только его делом.
Бэрин дал чистые ложки Олафу и его сподвижникам, и те приложились к глиняному сосуду Имкера.
— Чудесно! Сказочно! — было единое мнение.
— Пусть все отведают! Только так мы сохраним единство и силу духа рарогов-русичей! — посоветовал Олаф Бэрину, и тот с радостью оповестил об этом своих соплеменников.
А когда русичи вслед за своими предводителями опробовали новую медовуху и перешли к созерцанию и восхвалению духов Ночи и Воды, Имкер наклонился к Бэрину и тихо сказал:
— Мои плечи беспокойные стали. Это к скорой беде, чую я.
Бэрин кивнул.
— А Олаф знает? — напряженно спросил пасечник и поинтересовался: — А нам к чему готовиться?
Подошедший с северной стороны к обрядовой поляне дозорный русич пытался прорваться через хоровод, чтобы донести важную весть варяжскому князю. Когда дозорный достиг Олафа и его окружения, береста грозила превратиться в лохмотья, ибо симпатичного парня то тут, то там пытались завлечь в хоровод и постоянно тянули за кушак, которым была подпоясана его длинно-полая рубаха.
Олаф нахмурился, поняв, в чем дело.
— Случайно удалось во время русального праздника словен раздобыть эту бересту у одного из посланников Власко, — пояснил дозорный и подал бересту князю.
Олаф соединил обрывки бересты и вгляделся в знаки, начертанные на ее гладкой стороне. Знаков было несколько, и начертаны они были группами, каждая из которых представляла самостоятельную весть.
— Целое послание! Тайнопись, как во времена Цезаря! — усмехнулся Олаф, пытаясь вникнуть в содержание бересты.
Вглядевшись в первую группу знаков, изображающих круг, затем лук с вонзенной в дерево стрелой, Олаф начал расшифровывать тайнопись главы Гостомыслова городища…
— Ведаю, вести от Власко с требованием дать бой пришельцам варягам-русичам обошли все северные окраинные города словен, — сказал Олаф без задора, которого вправе были ожидать его гридни, собравшиеся на военный совет по зову своего предводителя. — На дворе вресень[12], но мы ждали горячих дел от Гостомыслова городища все лето. Каждый день мы принимаем вести от своих дозорных и дозорных наших соплеменников, сидящих в окружных крепостях словенских земель, — продолжал Олаф. — А печется Власко только о создании своего войска. То, что есть у него, того мало, чтобы достойно сразиться с нами, а сразиться он хочет на равных.
