Юрис Леон - Суд королевской скамьи
Эйб пожал руку девушки с подчеркнутой теплотой, как он обычно делал по отношению к женщинам. Волнение ее сказалось в легкой влажности ладони, но рука у нее была сильной. Рукопожатие может поведать очень много. Он терпеть не мог то ощущение влажной снулой рыбы, которое вызывали руки многих женщин. Она улыбнулась. Игра началась. Он сел.
Прекрасный ход со стороны Шоукросса, подумал Эйб.
— Официант, порцию моему другу, чтобы прийти в себя.
— Виски со льдом, — заказал Эйб.
Шоукросс заметил, что лед в виски — это сущее варварство, а Эйб поведал об одной английской девушке, которая неизменно каждый день выпивала полторы пинты шотландского виски, но-никогда не употребляла лед, потому что опасалась, что он может плохо подействовать на печень.
Ваше здоровье! Они выпили и принялись изучать скудное военное меню. Эйб посматривал на мисс Грин.
Первое, что ему понравилось, если не считать ее внешнего вида и крепкого рукопожатия, была ее типичная для английских леди привычка не болтать попусту. В каждой женщине кроется вулкан. И порой он вырывается непрерывным потоком болтовни. Другие женщины держат его замкнутым и позволяют лаве излиться в соответствующее время и в соответствующей обстановке. Эйбу нравились спокойные женщины.
Официант принес Дэвиду Шоукроссу записку. Тот почесал нос и хмыкнул.
— Я понимаю, вы решите, что я все подстроил специально, дабы оставить вас вдвоем, но мне в самом деле звонят русские. Дикие люди! Без меня у них все идет кувырком. Итак, не пытайтесь украсть моего автора. Скоро он напишет еще одну хорошую книгу.
Они остались вдвоем.
— Как давно вы знакомы с Шоукроссом? — спросил Эйб.
— С тех пор, как он, стал посещать вас в госпитале.
Этот голос он не мог спутать ни с каким другим.
— Саманта?
— Да, Эйб.
— Саманта...
— Мистер Шоукросс любит тебя, как сына. Он позвонил мне утром и сказал, что ты плакал. полночи. Прости, что удрала от тебя. Ну вот я и здесь. Я понимаю, что ты ужасно разочарован.
— Нет... что ты... от тебя просто глаз нельзя оторвать.
4
Расположившись на лужайке в Миднип-Хиллс, Эйб с Самантой наблюдали, как над их головами волна за волной проходят эскадрильи, направляющиеся на континент. Небо было черно от них. Грузные бомбардировщики и тучи истребителей. Они ушли к горизонту, смолк рев двигателей, и небо снова стало безмятежно голубым. Эйб задумчиво смотрел на Линстед-холл у подножия холма.
Саманту внезапно охватила дрожь. Она накинула свитер на плечи. Порыв ветерка качнул цветы и спутал ее мягкие рыжие волосы. Она в самом деле великолепно смотрелась на фоне окружающего пейзажа. Саманта выглядела так, словно родилась для езды верхом.
Госпиталь согласился предоставить ему отпуск — с тем условием, чтобы он раз в две недели приезжал на осмотр. Доктор Финчли тоже настоятельно советовал Эйбу держаться подальше от Лондона. Ему нужно было такое место, как Линстед-холл. Чтобы вокруг был вереск и запах конского навоза. Но самолеты, которые каждый день проходили у него над головой, неизменно напоминали, что война продолжается.
— Ты так задумчив, — сказала Саманта.
— Война обходится без меня, — помолчав, бросил он.
— Я понимаю, что тебя беспокоит, но ты отдал все, что мог, и, может быть, тебе не остается ничего другого, как стать писателем. Я чувствую, как тебя жжет новая книга.
— Мои руки. Они начинают болеть уже через несколько минут. Может, мне придется перенести еще одну операцию.
— Эйб, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я могу быть твоими руками?
— Сомневаюсь, чтобы таким образом можно было бы написать книгу... я просто не знаю.
— Почему бы нам не попробовать?
Эта мысль заставила Абрахама Кэди оживиться. Сначала он испытывал неловкость, ему было трудно делить с кем-то мысли, рождающиеся в голове романиста. Но он чувствовал, что с каждым днем мышление его обретает стройность. Он научился диктовать, пока у него не иссякал поток слов.
Отпуск закончился. Эйб был отчислен из авиации. Прощальная вечеринка в офицерском клубе со старыми друзьями — и обратно в Линстед-холл писать.
Саманта стала молчаливым напарником и доверенным лицом, которому довелось присутствовать при одном из самых загадочных явлений человеческой жизни — рождении книги. Она видела, как с первыми словами он отрывался от окружающей его реальности и в одиночестве погружался в мир собственных фантазий. В этом не было никакого чуда и волшебства. Не было и следа того возвышенного вдохновения, которое, как принято считать, свойственно процессу писательского творчества. Здесь шла непрестанная борьба с самим собой, обретение выносливости, запасы которой только и определяют границу успеха. Конечно, выпадали и такие моменты, когда текст внезапно обретал естественный ритм, и, что бывало еще реже, минуты свободного полета мысли и слов на подъеме творческого вдохновения.
Но чаще всего Саманте приходилось видеть неуверенность, усталость и эмоциональное изнеможение, когда Эйбу казалось, что он полностью выдохся. После этого у него не оставалась сил даже поесть или самому раздеться.
Дэвид Шоукросс держал их под своим покровительством. Мудрый человек, который безошибочно знал, когда надо вытащить Абрахама в Лондон, чтобы ему там встряхнуться, крепко напиться. А потом, расслабившись и отдохнув, вернуться к чистому листу бумаги. Он говорил Саманте, что у Эйба и без него есть все предпосылки, чтобы в самом деле стать крупным писателем. Он знал все его недостатки как литератора и все его сильные стороны; Шоукросс говорил, что мало кто иp писателей может объективно оценить себя, ибо они слишком тщеславны для признания своих слабостей. В этом была сила Абрахама Кэди, когда он работал над своим вторым романом. Ему было двадцать с небольшим, но писал он как человек, обладавший мудростью шестидесятилетнего.
«Джаг» (таково было прозвище самолета Р-47 «Тандерболт») представлял собой простое, классически ясное повествование о человеке на войне. Героем его был генерал-майор Винсент Бертелли, представитель второго поколения уличных драчунов из итало-американской семьи. Получив офицерское звание в тридцать с небольшим, он быстро выдвинулся во время войны, в которой авиация была главным оружием. Бертелли был неутомимым и порой безжалостным командиром, готовым к тяжелым потерям во время опасных рейдов, потому что он исходил из убеждения, что «на войне как на войне».
Сын генерала Сал был командиром эскадрильи под командованием своего отца. Глубокая любовь их друг к другу скрывалась под тем, что со стороны могло быть принято за взаимную неприязнь отца и сына.
Генерал Бертелли дал приказ на вылет, в котором эскадрилье его сына предстояло выполнить задание, с которого вряд ли кто смог бы вернуться. Весть о смерти Сала доставил Барии, единственный оставшийся в живых из всей эскадрильи.
Бертелли выслушал его без всяких эмоций, и Барии не смог скрыть своего презрения к нему.
— Ты устал, — сказал генерал. — Я забуду обо всем, что ты мне сказал.
Барии повернулся кругом,
— Барии! — окликнул его генерал, и тот остановился.
Бертелли отчаянно хотел поведать ему, как он искал выхода, как умолял сына отказаться от полета. Его мальчик не согласился на это, несмотря на то что всем было известно — он летит на верную гибель.
— Нет, ничего, — произнес генерал Бертелли.
И внезапно Барии все понял.
— Простите, сэр. Он просто хотел доказать самому себе...
— Проклятая война, — сказал генерал. — Она никого не щадит. Иди отдыхать, Барии. Через несколько часов тебе снова вылетать. На крупную цель. Доки для подводных лодок.
Дверь закрылась. Генерал Бертелли открыл верхний ящик стола и взял таблетку нитроглицерина, потому что скоро ему предстояло отдать очередной приказ.
— Сал, — сказал он. — Как я любил тебя. И почему я так и не смог сказать тебе об этом?
— Конец, — хрипло выдохнул Эйб. Стоя за спиной Саманты, он наблюдал, как она допечатывает послание два слова.
— Ох, Эйб, — с чувством сказала она, — это просто потрясающе.
— Мне надо выпить, — попросил он.
Когда она вышла, Эйб занял ее место и негнущимися пальцами стал выстукивать по клавишам: «Посвящается Саманте — с любовью», а затем дописал еще несколько слов: «Ты выйдешь за меня замуж?»
9
Мало-помалу Эйб обретал умение владеть руками. Повязка на глазу скрывала рану. Абрахам Кэди хотя был одноглазый орел со сломанным крылом, но тем не менее оставался орлом. После увольнения из армии и после успеха его книги «Джаг», которая расходилась как нельзя лучше, он подписал контракт с агентством «Юнайтед Пресс» в Лондоне.
Лондон в те дни был очень оживленным, полным сознания собственного значения для всего европейского континента городом, в котором билось сердце всего свободного мира; он кишел мундирами союзников и войск со всех концов империи; здесь же нашли себе прибежище многие правительства в изгнании. Дым пожаров от германских налетов еще часто окутывал центр Лондона. Ночи в туннелях метрополитена уже были позади, но по-прежнему оставались очереди, бесконечные британские очереди, полотняные сумки, аэростаты воздушного заграждения, затемнения и взрывы бомб.
