Виктор Поротников - Русь против Орды. Крах монгольского Ига
– Чему быть, того не миновать, – с печальным вздохом произнес Микифор. – Сбежала Матрена от государевых ищеек, и ладно. Может, и были у нее черные помыслы, но Господь не позволил ей совершить это. Господь услышал мои молитвы!
Микифор повел Тимофея в свою палатку, где он обретался в последние дни бок о бок с десятком таких же простых ратников, пришедших на Угру из самых разных мест. Тимофей вручил послание государя воеводе Даниле Холмскому, и теперь ему нужно было дождаться, когда воевода напишет Ивану Васильевичу ответное письмо. Ни Тимофей, ни Микифор не могли знать того, что в этот день иссякнет терпение хана Ахмата, который бросит свои полчища на преодоление неширокой Угры.
Это долгое стояние на Угре в какой-то мере расслабило русских воевод, которые чувствовали себя в полной безопасности на лесистом левом берегу Угры, заняв удобные позиции возле бродов. Потому-то когда в русский стан прибежали дозорные с берега реки, крича, что спешенные татары валом валят к мелководьям со своего правого берега, предводители русских полков поначалу растерялись. Кто-то из воевод еще крепко спал, кто-то отлучился из лагеря…
Услышав сигналы боевых труб, русские ратники торопливо снаряжались на битву, разбирая оружие и строясь по сотням и полкам возле вынесенных стягов.
Волею случая Тимофей оказался в одной сотне с Микифором, пожелав плечом к плечу с ним встретить натиск ордынцев. Сотник Рутын был только рад тому, что случай подбросил ему здорового крепкого юношу, поскольку за прошедший месяц от сырой промозглой погоды у него в сотне расхворалось около двадцати человек. Рутын выдал Тимофею полную воинскую справу и оружие, взяв все это у одного из своих лежащих в горячке воинов.
Тимофей, находясь в воинском строю, увидел, как к Рутыну подъехал верхом на коне предводитель их полка, краснолицый громкоголосый воевода с длинными русыми усами и большим носом.
– Эй, Рутын, прочие сотни уже выступили к реке! – рявкнул воевода, наклонясь с седла. – Ты почто медлишь?
– Так пароль еще не объявили и священники еще не окропили рать святой водой, – немного растерянно ответил Рутын.
– Эй, рыжая голова, давай веди своих молодцев на сечу! – воскликнул воевода, нетерпеливо взмахнув рукой. – Нам теперь не до паролей и не до святой воды! Слышишь? Татары несметными толпами валят к нашему берегу!
Со стороны реки Угры доносились частые ухающие раскаты стреляющих пушек и свистящие залпы тюфяков. Судя по интенсивности стрельбы, враги действительно напирали на русские засеки, не считаясь с потерями.
Рутын покрыл свою рыжую голову шлемом и громким голосом отдал команду своей сотне бегом следовать за ним.
Ратники с треском и лязгом бежали по тропе через лес, поспешая за Рутыном, красный плащ которого мелькал за деревьями и был заметен издалека. Тимофей на бегу невольно зацеплял щитом кусты и молодые деревца, уже растерявшие высохшую листву. Иногда он сталкивался правым плечом с бегущим рядом с ним Микифором. Перед ним маячили спины тяжело бегущих воинов в кольчугах и шлемах, со щитами и копьями в руках. Позади слышался дробный глухой топот множества ног ратников, растянувшихся змеей по длинной лесной тропе.
Чем ближе к реке, тем явственнее в уши Тимофея лез шум разворачивающейся на переправе битвы. От волнения сердце Тимофея было готово выскочить из груди.
Сотня Рутына выбежала на берег Угры в тот момент, когда враги уже преодолели брод и вступили в сражение с русичами, вставшими живым заслоном на речном обрыве. Глядя с обрыва на песчаную косу, протянувшуюся от правого берега в сторону русской стороны, Тимофей убедился воочию в меткости стрельбы русских пушкарей. Широкая коса и мелководье рядом с ней были завалены грудами убитых татар.
Несмотря на большие потери, татары продолжали многими тысячами наступать со своего берега, спускаясь от леса к броду и оглашая воздух громким боевым кличем. Узость брода вынуждала ордынцев скучиваться, поэтому ядра и картечь русских пушек при каждом залпе скашивали степняков во множестве. Татары, подгоняемые своими военачальниками, двигались по телам своих же павших и раненых где бегом, где шагом. Этот напор огромной людской массы, орущей и завывающей, размахивающей кривыми саблями и короткими копьями, представлял собой жуткое зрелище. Ни стрелы, ни ядра, летящие с русского берега, не могли остановить татар, которые платили сотнями жертв за каждый свой шаг по речному броду и все же продолжали наступление с маниакальным упорством людей, утративших всякое чувство страха или доведенных до полнейшего отчаяния.
Сотня Рутына смешалась с другими пешими сотнями из Юрьевского и Дмитровского полков, а также с воинами из Тарусы, которые обороняли береговой откос от полчищ карабкающихся на него татар. Как быстротекущая вешняя вода преодолевает препятствия на своем пути, просачиваясь в малейшие щели и обтекая возвышенности по впадинам и оврагам, так и татарская орда начала переходить Угру сразу в нескольких местах, чтобы хоть где-то нащупать слабину в русской обороне. Татарские стрелы тучами взлетали из леса на правобережье Угры и смертоносным дождем сыпались на русское воинство, державшее оборону на левом берегу.
Это неистовое желание татар любой ценой прорваться на левый берег Угры вылилось в самое настоящее ожесточенное побоище. Русичи, используя мощь своих пушек и выгодное расположение позиций, безжалостно истребляли ордынцев, многочисленность которых до поры не давала им перевеса при наступлении на очень узких участках береговой линии.
Но вот татарам удалось закрепиться сначала в одном месте левобережья Угры, потеснив русичей, потом в другом, завалив прибрежные ольховые заросли грудами мертвых тел. Фронт наступления ордынцев стал постепенно расширяться, и их численный перевес сразу обернулся против русичей, силы которых были слишком растянуты вдоль Угры. Требовалось какое-то время, чтобы перегруппировать полки и подтянуть резервы.
Тимофей сначала помогал пушкарям перетаскивать пушки и тюфяки на другую позицию для обстрела татар, которые просачивались по лесистой кромке левого берега в обе стороны от брода, чтобы пробиться в тыл русского войска. Потом Тимофей разыскал в боевом строю русской пешей рати сотню Рутына, желая, если понадобится, своим телом заслонить Микифора, если тому будет грозить смертельная опасность. За какие-то два часа яростной сечи от сотни Рутына осталось едва ли тридцать человек. У Тимофея сломалось копье. Он взялся за меч, изо всех сил отбиваясь от наседающих ордынцев. В него вонзились две вражеские стрелы, но Тимофей только вздрогнул от боли, продолжая сражаться с татарами в поредевшем русском строю.
Прилетевшая с другого берега татарская стрела наповал сразила Микифора, который умер на месте без крика и стона.
Тимофей оттащил друга под сень столетних дубов и вязов, роняя горькие слезы и не веря в то, что молодой летописец мертв. Закрыв Микифору его безжизненные очи, Тимофей со свирепым стоном вырвал из своих ран татарские стрелы, намереваясь вновь ринуться в битву. И тут Тимофея разыскал слуга воеводы Данилы Холмского.
Тимофею пришлось вернуться в русский стан, чтобы предстать перед верховным воеводой всего русского войска.
– Ты почто в сечу влез, дурень? – сердито выговаривал Тимофею Данила Холмский. – Ты – гонец, а не воин! Перевяжи свои раны и живо скачи в Медынь, там стоят полки из Ростова и Суздаля. Передашь мой приказ тамошним воеводам, пусть они без промедления идут к нам на помощь. Затем поскачешь в Красное село с моим посланием к государю.
Воевода вручил Тимофею свиток, перетянутый тонкой веревкой и запечатанный восковой печатью.
Покидая русский стан, окруженный дремучим лесом, Тимофей слышал неумолкающую пушечную пальбу со стороны Угры. Это изнемогающие русские полки продолжали сражаться с татарами, рвущимися на левобережье Угры.
* * *Послание Данилы Холмского Иван Васильевич вскрыл в присутствии думного боярина Федора Давыдовича Хромого, своего секретаря Василия Долматова и Якушки Шачебальцева. В этом письме верховный воевода изложил свое видение возможных тактических действий татарской орды, а также правдиво ответил на все вопросы, заданные ему в предыдущем послании государя. На главный вопрос Ивана Васильевича, удержит ли русская рать ордынцев на Угре, если враги все-таки двинутся на прорыв, Данила Холмский заявил с присущей ему прямотой. Мол, даже если и прорвутся татары сквозь русские боевые порядки, то понесут при этом столь ощутимые потери, что для захвата Москвы у хана Ахмата сил уже явно не хватит. Еще Данила Холмский упомянул в своем письме о том, что зимние холода не за горами, а татары одеты по-летнему, так как в поход выступили в августе.
«Померзнут нехристи среди снегов и на холодном ветру, коль простоят на Угре до ноября, – писал Данила Холмский государю. – От такого недруга, как стужа, татарам ни отбиться, ни ускакать. Этот враг допечет нехристей похлеще русских стрел и копий! Наши же полки к зиме всегда готовы».
