Олег Михайлов - Кутузов
Петр Абрамович Попович-Текелли, боевой соратник Суворова и начальник Кутузова в первой русско-турецкой войне, остался в памяти украинского народа не только этим эпизодом. Женившись уже в преклонных годах на юной красавице украинке, он страшно ревновал ее и никуда не отпускал от себя. Это о нем народ сложил потом песню:
Ой, пид вишнэю, пид черешнэю
Сыдыть старый з молодою, як из ягодкою...
Всю свою жизнь Текелли утверждал, что он незаконный сын Петра Великого, и умер в 1793 году с его портретом в руках...
Теперь Текелли, в чине генерал-аншефа, командовал войсками на Кавказском побережье Черного моря и уже одержал несколько побед над горцами. Престарелый военачальник как бы подавал пример топтавшемуся несколько месяцев подле Очакова Потемкину.
3
Несмотря на то что Очаков неоднократно разорялся запорожцами, русскими и поляками, значение его росло. В XVIII веке он по праву считался первым портовым городом в турецких владениях на берегах Черного моря. Сам Очаков представлял собой неправильный продолговатый четырехугольник, узкая восточная часть которого примыкала к Днепровскому лиману, а три стороны, обращенные к полю, помимо мощной городской стены были прикрыты нагорным ретраншементом – земляным валом с каменными одеждами. В самой южной оконечности косы, против Кинбурна, находился сильно укрепленный замок Гассан-паши.
Только в июле 80-тысячная Екатеринославская армия перешла Буг и расположилась станом в Анджиголе, у Днепровского лимана, вблизи Очакова. Русские войска постепенно обложили крепость большим полукружием, примыкая правым флангом к Черному морю, а левым – к лиману. В передней линии рассыпались бугские казачьи пикеты, между которыми начали строить пять редутов. За ними стояли главные силы. Правым крылом командовал генерал-аншеф Иван Иванович Меллер, центром – князь Репнин, а левым – призванный из Кинбурна Суворов. Егеря Кутузова расположились впереди войск. Здесь, у правого фланга передней линии, устанавливались батарея и редут; другая батарея должна была защищать левый фланг. Гребная флотилия Нассау-Зигена блокировала гавань, ограничивая действия турецких кораблей.
За правым крылом, где размещался кавалерийский резерв, Потемкин учредил свою резиденцию. Там, под очаковскими ядрами, он жил с обыкновенной своей негой и пышностью: иногда целый день валялся на бархатном диване, слушал музыку Сарти, писал стихи, переводил историю церкви аббата Флери, потом давал балы, пиры, жег фейерверки и, казалось, забывал об осаде. Могло возникнуть впечатление, что светлейший князь куда больше внимания уделял красавицам, в числе которых были и четыре из шести его родных племянниц, знатным иностранцам на русской службе и просто проходимцам и искателям приключений. Однако такое впечатление было обманчивым.
У Потемкина существовал свой взгляд на происходящее, такой широкий, что его не могли понять и разделить многие из генералов. И здесь проявлялись черты его великого государственного ума. Для князя Григория Александровича война не ограничивалась сидением под Очаковом: ему виделся весь огромный фронт – от Анапы до Белграда, где армии великого визиря Юсуф-паши противостояли австрийцы. «Пусть они там повозятся, – рассуждал он, полагая, что взятие Очакова не приведет к концу большой войны, а скорее явится ее прологом. – Ведь все равно расхлебывать кашу придется не цесарцам, а нам. Так чего же спешить попусту...»
Но мысли свои светлейший открывал лишь немногим, и прежде всего Екатерине II. Зато в пестрой толпе свиты он, быть может и не без умысла, беспрестанно являл новые странности своей удивительной натуры.
Потемкин в глаза унижал самых знатных вельмож, но подчеркнуто вежливо выслушивал и благосклонно обращался с простым офицером. Отворачивался от князя или графа, если они заслуживали презрения гнусным раболепством перед ним, и непритворно любил солдат. Он употреблял все усилия, чтобы сберечь их жизнь и здоровье, однако никак не мог добиться своей цели, потому что не умел наказывать за преступления начальников. Светлейший прекрасно знал, что окружающие его грабительствуют, что многие из ближних – племянник Василий Васильевич Энгельгардт, поставщик для армии и флота Фалеев, коммерсант Нотка – бездельничают и заботятся лишь о собственном кармане, и с молчаливым равнодушием считал их канальями.
25 июля Потемкин внезапно решил обозреть строившийся на пушечный выстрел от крепости Гассан-Паша редут.
Голенищев-Кутузов встретил светлейшего князя вместе с генерал-майором Синельниковым. Огромная фигура Потемкина в раззолоченном и унизанном бриллиантами камзоле очень скоро привлекла внимание турок. Ядра так и посыпались с городского вала и бастионов крепости. Михаил Илларионович, с его давно уже выработавшимся презрением к смерти, спокойно давал пояснения о близких сроках окончания строительства. Предложивший свои услуги Потемкину и назначенный генерал-фельдцейхмейстером – начальником артиллерии, принц де Линь советовался с Кутузовым о наилучшей расстановке орудий.
Близкий удар картечью заставил свиту князя поспешно искать спасения за вырытым окопом. Для турок выстрел оказался удачным: генерал-майор Синельников был смертельно ранен возле самого светлейшего; чуть подале лежал в крови сопровождавший Кутузова казак – картечина в ноге прошла через всю лапу и остановилась в большом пальце. Казак громко стонал.
– Что орешь попусту! – сердито бросил Потемкин.
Вызванный им лекарь тут же извлек свинцовую пулю, которыми была начинена граната.
Светлейший погрозил кулачищем в сторону Очакова и громко сказал:
– Надо дорожить себе подобными. Нет! Не штурмом – тесной осадой я возьму Очаков!..
Этого мнения, однако, не разделяло большинство генералов. Даже не терпевшие один другого князь Репнин и Суворов.
27 июля, в два часа пополудни, Голенищев-Кутузов услышал частые выстрелы на нашем левом фланге. Вскоре он получил известие, что турки сделали энергичную вылазку против войск Суворова. Выдвинув вперед небольшой отряд конницы, они с главными силами, до двух тысяч пехоты, стали пробираться вдоль берега Очаковского лимана. Когда был сбит пикет из бугских казаков, Суворов заметил неприятеля. Он приказал двум гренадерским батальонам выстроиться в четыре каре и выехал перед строем.
– Впереди – Бог! Я – за ним! Не отставать! – крикнул генерал-аншеф и дал шпоры коню.
Началась жестокая схватка. Турки были отогнаны до самого гласиса крепости – земляной насыпи у рва. Не останавливаясь, Суворов двинулся на одно из городских укреплений. Турки непрерывно получали подмогу, и в садах, примыкающих к Очакову, битва все более ужесточалась.
Находясь на батарее, впереди правого фланга, Кутузов видел, что значительная часть турецкого гарнизона была оттянута для отражения Суворова.
– Турки оголили это крыло! – крикнул он подскакавшему принцу де Линю.
– Надо немедленно начинать общий штурм! – в волнении отвечал тот. – Я только что с левого фланга. Там все кипит! Мне пришлось сменить лошадь. Одну подо мной убило...
Де Линь тут же, на батарее, набросал записку о необходимости общего штурма и послал ее Потемкину с австрийским офицером из своей свиты. Ответа не было. Собравшиеся на батарее генералы – Меллер, князь Долгоруков, Самойлов, Пален – единодушно соглашались с принцем. Князь Репнин громко именовал Потемкина Кунктатором – Медлителем. Кутузов склонялся к общему мнению, но, по обыкновению, молчал. «Благая идея! – размышлял он. – Но как совместить в войне истребление врага со сбережением собственного воинства? Как добыть победу малой кровью?..»
На стенах Очакова тем временем замечено движение вражеских отрядов – бунчуки перемещались на турецкое правое крыло.
Де Линь составил новое, более резкое письмо главнокомандующему и послал его с русским офицером. Однако Потемкин молчал. В ярости он уже четыре раза отправлял Суворову гонцов с приказом об отступлении. Однако сделать это было необычайно трудно из-за ожесточения сражающихся. Но вот бежавший накануне в Очаков молодой крещеный турок, служивший денщиком у одного из офицеров, узнал Суворова и указал на него янычарам. Сперва под генерал-аншефом была убита лошадь, а затем пуля пробила ему шею, засев у затылка. Суворову пришлось воротиться в лагерь, сдав команду генерал-поручику Бибикову.
Весть о ранении любимого военачальника, вероятно, произвела дурное впечатление на солдат. Когда Бибиков велел ударить отбой, вместо стройного отхода произошло беспорядочное отступление. Это заметил Репнин. С тремя батальонами и кирасирами, любимым полком Потемкина, он двинулся к очаковским стенам, отвлекая на себя турок. Отряд Бибикова спасся от истребления. Возвращаясь под защиту городских стен, турки унесли с собой головы многих офицеров и солдат, а затем насадили их на частокол очаковских укреплений. Нерешительность и зависть Потемкина стоили русским в этот день около четырехсот павших. Удобный момент для взятия Очакова был упущен.
