Маргарет Джордж - Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен
С древних времен развитие скудных северных земель шло своим путем, мало связанным с культурой южных соседей. Несколько знаменитых воинственных родов — Перси, Невиллы и Стенли — претендовали на господство в своих унылых, суровых пустошах, и с их помощью устанавливалось требуемое короне послушание. Но простые люди ничего не знали обо мне, так же как я о них. Такие понятия, как любовь и кротость, давали им большие цистерцианские монастыри: Фонтен, Риво, Жерво, Кирксталл. Туда путники забредали, попав в снежный буран, и находили тепло, пищу и кров. Там и только там можно было остановиться на ночлег и чувствовать себя в безопасности. И если пришлецы о том просили, монахи заодно учили их читать и писать.
Теперь до северян дошли известия о закрытии их аббатств. Они смутно слышали и о разрыве с Римом. Для них церковь — во главе с Папой Римским — была средоточием святости, единственным благом, лишь принадлежность к ней отличала их от дикарей, живущих среди вечных льдов. А тут в северных графствах узнали, что новая независимая церковь Англии, «склоняя верующих к лютеранству», установила десять статей, каковые отменяли четыре из семи таинств.
Речь идет о вышеупомянутых «Десяти статьях веры», доктрине, ясно изложенной моими епископами, дабы успокоить подданных. Недавние перемены так озадачили мирян, что я подумал об уместности некоторых объяснений нового религиозного порядка.
В итоге «Десять статей» стали великолепным соглашением между традиционалистами и реформаторами. И как любой компромисс, они, очевидно, не полностью согласовывались с исконными убеждениями и неоправданно встревожили обе фракции.
Кроме того, северяне услышали сильно искаженные вести о том, что дворян заменили в Королевском совете простолюдины. Графы и лорды всегда отстаивали их интересы, и люди испугались, что потеряли своих защитников. Но более всего они боялись перемен. Я сравнил бы их с северными деревьями, растущими в три-четыре раза медленнее своих южных собратьев. Этим людям требовалось долгое время, чтобы понять, как благотворен свежий ветер, дующий с юга. Поэтому выросшим на их скудной почве растением стало «Благодатное паломничество».
* * *Так называемое «паломничество» на самом деле являлось восстанием. Очаги его, подобно оспе, вспыхнули одновременно по всему Линкольнширу и Йоркширу. В итоге массы мятежников слились в один огромный гнойник, объединивший сорок тысяч человек в центре Йоркшира. Я не стал вскрывать этот нарыв сразу — из него могло выплеснуться слишком много заразы, — но решил подлечить его припарками, постепенно позволяя ей вытечь и подсохнуть.
Таковы метафоры. А сейчас позвольте мне объяснить сущность того, что именно произошло в те осенние месяцы 1536 года.
Я отправил на север уполномоченных, дабы они присутствовали при изъятии владений маленьких аббатств, предназначенных к роспуску законом парламента. Первое сопротивление слуги короля встретили на хуторе в деревушке Хексем Нортумберленда. Их грубо выгнала оттуда вооруженная толпа монахов и поселян.
Позднее стихийный бунт поднялся в Линкольншире. Бунтовщики окружили замок Кайм, где жили Бесси Блаунт и ее новый муж Эдвард, лорд Клинтон, и вынуждали их присоединиться к восстанию. Бесси и Эдвард отказались. Мятежники тщетно пытались склонить их на свою сторону и не смогли захватить их крепость. Как только восставшие разошлись, Эдвард Клинтон поехал на юг, чтобы предупредить меня.
Бесчинствующая толпа направилась дальше в Кейстер. Епископа Линкольнского собора Хенеджа убили и увели с собой Мэтью Макрела, аббата Баркинга. К этому времени численность «паломников» достигла двадцати тысяч. Своим лидером они выбрали местного сапожника Николаса Мелтона, назвав его Капитаном Коблером[7].
Когда прибывший Клинтон сообщил мне о волнениях, я уполномочил Джорджа Тальбота, преданного мне графа Шрусбери, подавить восстание. Но ему не пришлось ничего делать, поскольку, не имея идейных лидеров, мятежники растеряли пыл и разбрелись по домам.
Между тем в Йоркшире заявила о себе другая группа недовольных, вдохновляемая Робертом Эском, решительным законоведом и мечтателем, выбившимся из низов исключительно благодаря своим талантам. Именно этот умник додумался превратить обычные жалобы в исключительную «миссию», назваться «паломниками», встать под знамена распятого на кресте Христа с потиром с одной стороны и облаткой с другой и облачиться в белые одежды с красными отметинами пяти Христовых ран.
Он сочинил для «паломников» и текст «Благородной клятвы»: «Вы присоединяетесь к нашему Благодатному паломничеству не ради личного благосостояния, но лишь ради любви, питаемой к вере Всемогущего Господа и ради поддержания воинствующей Святой Церкви, дабы защитить короля и его наследников, очистить путь благородному дворянству и изгнать худородных и грешных советников, кои вредят общему благосостоянию, его королевскому величеству, а также благотворным трудам его Тайного совета».
Отряды восставших окружили королевский замок Понтефракт, где командовал преданный мне доныне лорд Дарси — Старина Том, как он сам величал себя. Он, как давно уже докладывали шпионы Крама, тайно примкнул к изменникам, заключил союз с императором и поддержал интриги Шапюи еще при жизни Екатерины. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Дарси присоединился к «паломникам». (А вот захваченный ими архиепископ Йорка Эдвард Ли сбежал, улучив момент.)
Мятежники, число которых уже выросло до сорока тысяч — двадцать восемь тысяч пеших и двенадцать тысяч конных, — начали распоряжаться в северных землях. Они выдвинули свои требования: восстановление монастырей и папской власти, отмена еретических реформаторских законов, признание законных прав наследования «принцессы Марии» и сожжение «протестантских» епископов Кранмера, Латимера и Шакстона. Но более всего они ненавидели Кромвеля — его прозвали в народе Дьявольским Пугалом — и требовали его отставки и казни.
Ну-ну. Уж не собираются ли они выбирать за меня советников? Крам, мягко говоря, их не устраивал, однако право назначать помощников я оставлял за собой.
Повторюсь, я послал Тальбота и Брэндона подавить восстание в Линкольншире, но эти олухи разошлись до их прибытия. Для борьбы с восставшим сбродом в Йоркшире мне пришлось вызвать Говарда, герцога Норфолка, из политической ссылки (где он отсиживался и прозябал со времени казни его племянницы-ведьмы). Но больше всего мне хотелось обезоружить наглецов как буквально, так и фигурально. Я не имел желания сражаться с ними, поскольку приверженность устаревшим традициям быстрее изживается без мученического кровопролития.
Мой гонец преклонил колени перед Робертом Эском: так принято при передаче посланий. За это он позднее поплатится. Но ему удалось, по крайней мере, передать «паломникам» мои предложения: разойтись по домам и прислать в Лондон предводителя для ведения переговоров. Вы говорите, что среди вас нет изменников и вы доверяете вашему королю, — так докажите это.
Мятежники так и поступили, послав ко двору Роберта Эска, где мы и встретились с ним под Рождество.
* * *Так завершилось пресловутое «Благодатное паломничество», не имевшее ничего общего ни с паломничеством, ни с благодатью. Но оно предупредило меня о том, что в моем обширном государстве глубоко укоренилась преданность монастырям и старой вере. При встрече со мной Эск высказал одно пожелание, вполне разумное: дать возможность северянам узнать меня так же хорошо, как знают южные подданные. И я согласился провести коронацию Джейн в Йорке. Я даже порадовался тому, что она будет совершенно отличной от предыдущей церемонии, которая вызвала у народа недовольство.
Восстание на Севере потерпело неудачу исключительно благодаря верности простых людей, а не благородству высокородных лордов Невилла и Перси, графов Дерби, Шрусбери и Ратленда. Они-то заглядывались на богатейшие цистерцианские монастыри, понимая, что могут стать их владельцами в том случае, если поддержат мою политику. И не прогадали.
* * *Другой бунт, более неожиданный и удивительный, вспыхнул в королевских покоях. Джейн выразила сочувствие этим мужланам! По добросердечию она прислушалась к их жалобам и стала уговаривать меня сделать им уступки.
— Неужели вы не сохраните часть монастырей для северян? — взмолилась она. — Их нужды отличаются от наших, как и сами земли. И вы беретесь заочно решать их участь?
— Тут не может быть никаких исключений, — мягко попытался я объяснить ей. — Стоит только сделать пару шажков назад, и они попрут стеной. Валлийцы, корнуолльцы, жители болотистых графств — все захотят испросить для себя особых поблажек. Кроме того, вопрос с монастырями касается лишь моих отношений с Римом.
